И, конечно же, Базда оказывается рядом — а как еще могло быть, с моей-то удачей? Она маленькая для своего возраста и обычная серая приютская рубаха ей изрядно велика. Черные волосы собраны в два пучка. Она поворачивается и видит меня. Я отворачиваюсь в сторону, ищу глазами кого-то из смотрительниц, чтобы отдать деньги и уйти, но, как обычно, рядом никого нет.

— Тебя здесь все считают грязью, — говорит маленький негодяй. — Деньгами ты никогда не сможешь выплатить свой долг.

Он плюет мне на башмак.

— Эй! — говорит Базда и, отняв мою шапку у товарища, шагает к нам. — Оставь его в покое.

— А кто меня заставит? — спрашивает он.

Базда вытаскивает из правого пучка волос шестидюймовую заколку и делает выпад. Заточенный конец ее оружия останавливается в пальце от горла мальчишки.

— Да пошли вы оба, — сплевывает тот и удаляется прочь.

Базда глядит на меня, отдает шапку и вновь укладывает волосы в идеальный пучок.

— Я тебя тут много раз видела, — говорит она. — Ты каждую неделю приносишь кошель зибов, а потом стоишь и смотришь на меня. Это жутковато. Ты, случайно, не злодей?

— Нет! — говорю я. — Я не злодей. Просто обычный горожанин. Можешь кого угодно из моих соседей спросить.

Базда поджимает губы.

— Звучит, как слова самого настоящего злодея.

— Слушай, из-за меня произошел чудовищная катастрофа. Я просто пытаюсь исправить случившееся — как могу.

— Ты можешь вернуть мне родителей? — спрашивает она.

— Нет. Но я уверен, что они в лучшем...

— Они вовсе не «в лучшем мире», если ты это пытаешься сказать. Они в этом мире, только им теперь хуже, потому что они стали духами. Родители так заняты, отрабатывая долги, что у них даже нет времени навестить меня, — скрещивает руки на груди девочка.

— Вот как?

— Тебе, похоже, стоило бы заняться своим душевным состоянием, а не приходить сюда, принося с собой свою удушливую мрачность. Что с тобой не так?

— Ничего, — замявшись, отвечаю я.

— Работы нет, друзей нет, жизни нет. Все я перечислила?

— У меня есть друзья, — говорю я. Я чувствую себя не в своей тарелке. Странное ощущение, когда тебя допрашивает пигалица двенадцати лет, но я понимаю, что у нее есть веская причина злиться. И тем не менее, я не могу справиться с деланием отстоять свою честь. — У меня отличные друзья! Локсодон Саварин — силач и храбрец, каких поискать. Келлим — архитектор, и он строит удивительно безмятежные святилища. Он человек, но мы на него за это не в обиде. И еще Эмбреллин, дриада. Она торговка артефактами и специалист по древностям. Мы встречаемся раз в неделю, чтобы...

— Погоди... говоришь, она разбирается в артефактах? Прямо вот совсем в старых?

— Ну да... .

Смерив меня взглядом, Базда достает из кармана какой-то завернутый в тряпицу предмет. Развернув ткань, она демонстрирует мне камень в виде полумесяца с дырой в центре и выгравированными золотыми символами. Даже мне понятно, что это древняя вещь.

— Отец отдал мне это за пару дней до смерти. Сказал, что нашел на строительной площадке базилики. Мне интересно узнать, что это.

— Если хочешь, я могу показать артефакт Эмбреллин. Уверен, она согласится помочь тебе, — даже среди давящей мрачности этого здания, с давящей мрачностью в сердце, я хватаюсь за возможность искупления. Я могу лишь предполагать, насколько эта реликвия важна для Базды. Должно быть, это последняя вещь, которую ей дал отец.

Она приподнимает бровь:

— А откуда я знаю, что ты его вернешь?

— Даю слово, что принесу его назад в целости и сохранности, — говорю я. — Клянусь корнями Виту-Гази.

Селезнийские леса как всегда встречают меня дома, и успокаивающие звуки природы прогоняют навалившуюся на меня тяжесть районов Синдиката Орзовов. Плечи расслабляются, разжимаются кулаки. Здесь вовсю идут вечерние службы. Я прохожу мимо нескольких шаманов, взывающих к силе своей верной паствы, чтобы зачаровать какие-то каменные амулеты священным символом Конклава.

^{Церковный Сад | Иллюстрация: Titus Lunter}

Я почти уже дохожу до дома, когда у меня появляется навязчивое ощущение того, что за мной следят. Это может быть кто-то из орзовских уличных грабителей, привязавшихся ко мне со своей «страховкой», когда я возвращался из приюта. Бросив под ноги еще пригоршню семян, я сворачиваю за угол. Я читаю заклинание, но преследователь, должно быть, уворачивается от колючек, потому что его шаги не умолкают. Я тянусь за секатором, которым мог бы защититься, но кожаные ножны оказываются пустыми. Подняв глаза, я вижу, как преследователь выходит из-за угла, — и вздыхаю с облегчением. Это Базда.

— Вот это ищешь? — спрашивает она и протягивает секатор.

— Ах ты маленькая воровка! — возмущаюсь я, выхватывая у нее свой инструмент. — Для чего ты это сделала?

— А ты думал, я поверю злодею на слово? У тебя есть что-то, ценное для меня. Будет честно, если у меня окажется что-то, ценное для тебя.

—Вот. Забирай свой артефакт и проваливай домой. С малолетними преступницами я иметь дел не желаю!

— Домой? Никто даже не заметит, что я пропала, не говоря уже, чтобы расстроиться. Да и как ты предлагаешь мне идти по улицам в такой час? Одной?

— Я видел, как ты орудуешь своей булавкой. Все с тобой будет в порядке.

Базда скрещивает руки на груди.

— Возможно. Но я хочу узнать про артефакт. Ты здесь живешь? — спрашивает она и показывает на наш общий дом: строение из отполированного белого камня с ярусными садами. Над садами работал сам Садруна, автор знаменитой фигурной рощи.

— Многовато веток и листьев, — заключает девочка.

— Это стиль Селезнии, — бормочу под нос я. — Что ж, поднимайся, раз пришла.

Мы проходим через сады, поднимаемся по каменной лестнице, через два атриума, проходим мимо открытых дверей других обитателей дома. Сосед снизу машет мне рукой. Я машу в ответ и спешно прохожу мимо, чтобы он не начал донимать меня жалобами на шум вурмов.

Почему в вашем доме нет дверей? — спрашивает Базда.

— А для чего нам двери?

— Чтобы не пускать чужих.

— В своем доме мы рады каждому.

— Ага, — говорит Базда, и я замечаю, как бегают у нее глаза, — но что, если кто-то попробует что-то украсть?

— Думаю, мы просто об этом не волнуемся, — говорю я, пока мы поднимаемся по последним ступеням. Здесь легко забыть, как много вся остальная Равника думает о личных желаниях и личной выгоде.

Коридор заканчивается площадкой, с которой открывается захватывающий дух вид на раскинувшийся внизу пейзаж. Солнце уже заходит за горизонт, и последние лучи дневного света вырисовывают вдалеке силуэты массивных, поднимающихся к небу святилищ. Справа, где уже стало темно, среди ветвей Виту-Гази ярко мерцают светлячки. Мне не терпится показать артефакт Эмбреллин, но я задерживаюсь, чтобы Базда успела полюбоваться этой картиной. Наконец-то она потеряла дар речи.

— Идем, — говорю я наконец и провожу ее через арочный проход из переплетенных веток, ведущий в наш дом.

— Эмбреллин, — зову я. — Хочу тебе кое-что показать!

Эмбреллин приветствует меня широкой улыбкой:

— Террик! Ты ни за что не угадаешь, кто пришел... — она замолкает, заметив Базду. — О, привет, дорогая. Добро пожаловать к нам в дом. Меня зовут Эмбреллин.

Дриада делает реверанс, почти касаясь ветками земли. Ее зяблика порхают вокруг Базды и весело щебечут.

— А меня — Базда, — говорит Базда, приседая в ответном реверансе.

Эмбреллин бросает на меня взгляд, пытаясь найти объяснение, но не показаться грубой перед своей гостьей.

— Все хорошо, — говорю я ей. — У нее есть артефакт, который она хочет тебе показать. Может, ты сможешь что-то рассказать ей об этой вещице?

Эмбреллин берет завернутую в ткань реликвию у Базды и осторожно разворачивает, поочередно открывая каждый угол тряпицы. Увидев, что является ее взору, она пораженно ахает.