И ведь нельзя сказать, что Василий Оттович был кому-то чем-то обязан. Нет, виной всему – привитое родителями (и усиленное профессией) гипертрофированное чувство ответственности. С террасы Екатерины Юрьевны он смог-таки сбежать, отделавшись дежурным обещанием «посмотреть, что ему удастся сделать». Но вместо того, чтобы молча вернуться домой и запереться там, никого не принимая, действительно предпринял несколько, как оказалось, довольно опрометчивых шагов.

Среду Василий Оттович начал с визита к аптекарю Шварцману. Его лавочка стояла на пристанционной улице, бок о бок с магазином колониальных товаров. Шварцман визиту доктора обрадовался, хотя вопрос, заданный после приличествующих случаю вежливых справок о здоровье и коммерческих успехах, фармацевта удивил.

– Морфий? Нет, в последнее время никто не покупал. Это вы из-за Шевалдиной интересуетесь, Василий Оттович?

– Эээ, да, – кивнул Фальк. – Подумал, что стоит оказать посильную помощь Александру Петровичу. Он у нас, знаете ли, один.

– Один или не один, но ко мне он уже заходил в понедельник, с тем же самым вопросом. И таки получил тот же самый ответ. Никто ко мне за морфием не обращался, и краж у меня тоже не было. Я бы заметил, поверьте.

Фальк поблагодарил старого аптекаря и вышел на улицу. Раз урядник Сидоров успел побывать здесь, то и остальные точки маршрута, намеченного доктором, наверняка посетил. Но Василий Оттович решил не пускать дело на самотек и все же исполнить план до конца. После Шварцмана он посетил старую аптеку Кокконена, первую в Зеленом луге. Ее основал финн Матти, перебравшийся из Териок – не выдержал конкуренции с тамошней «старой аптекой». А вот за пределами Великого Княжества дела у него пошли в гору. До прибытия Шварцмана, конечно. Фальк любил финскую аптеку больше – понятно, что она проигрывала в выборе товаров, зато было что-то чудесное в старых-добрых дубовых шкафах с толстыми стеклами и древнем кассовом аппарате на конторке. Заведение Кокконена напоминало библиотеку, а библиотеки Василий Оттович любил. Однако Матти также не смог ему помочь – финн заявил, что морфия отродясь не держал. И Сидоров получил от него «таки тот же ответ». Оставалась клиника Федоровского – маленький барак на противоположном конце пристанционной улицы. Обеспеченные дачники старались в ней не появляться, зато простых жителей деревни и окрестностей доктор Федоровский просто спасал. Однако и он ничем не помог Фальку – морфий у него не пропадал. Что было логично – в деревне, где все друг у друга на виду, а количество аптек и врачей можно пересчитать по пальцам одной руки, было бы несусветной глупостью покупать орудие для будущего убийства. Значит, морфий был привезен преступником с собой, вероятнее всего – из Петербурга. А обойти все тамошние аптеки (не говоря уже о подпольных притонах) стало бы сложно даже полиции, не говоря уже о партикулярном лице, вроде Фалька.

Тем же вечером Василия Оттовича навестил изрядно промокший урядник Сидоров. Доктор принял его в гостиной на первом этаже и усадил в большое кресло, предназначенное для дорогих визитеров. Из-за закрывших небо туч стемнело рано. О подоконник неустанной барабанной дробью стучали тяжелые дождевые капли.

Внешне урядник был абсолютно спокоен, однако Фальк быстро уловил тлеющее внутри Александра Петровича раздражение.

– Что же это вы, Василий Оттович, решили заделаться добровольным помощником полиции? – как бы между прочим поинтересовался урядник.

– Да, подумал, что мог бы немного облегчить вашу работу, – ответил доктор, стараясь сохранять невинный вид.

– И так постарались, что обошли все аптеки и больницу, уже понимая, что я сделал это до вас? Более того, опередил на два дня?

– Вы могли что-то упустить…

– Василий Оттович, – урядник чуть повысил голос. – Прошу вас, не надо морочить мне голову. Не заботой обо мне вы руководствовались. А вот что вас все-таки сподвигло – это уже вопрос интересный…

– Чаю? – каркнула Клотильда Генриховна, возникнув за креслом Сидорова. Видимо, старая кухарка услышала, что на ее ненаглядного воспитанника практически кричат и решила выяснить, кто позволил себе такую наглость.

– Чур меня! – Александр Петрович чуть не взлетел в воздух вместе с креслом.

– Две чашечки, будьте добры, Клотильда Генриховна, – попросил Фальк. Кухарка степенно кивнула и медленно, но абсолютно бесшумно удалилась на кухню.

– Господи, Василий Оттович, – утер выступивший на лбу холодный пот Сидоров. – Она у вас так постоянно?

– Да, но когда попробуете ее чай и наливку – обещаю, вам станет все равно. Так о чем мы?

– О том, что вы по непонятной мне причине лезете в расследование, – вновь посерьезнел Александр Петрович. – Потрудитесь объяснить?

Самым простым – и самым правильным – в этой ситуации было бы сказать правду. Просто поведать Александру Петровичу обо всем, что случилось в предыдущие два дня – пропавшая книга, записка инженера, неразрешимое алиби. А дальше Сидоров уже разберется. Отличный план. Если бы не два «но». Первое: то, что отношения Платонова и Шкляревской – только их тайна, и он не вправе брать на себя ответственность за ее раскрытие, как бы ему ни хотелось это сделать. Второе: правда, donnerwetter9, вещь, которую требуется преподносить свежей. И если Фальк сейчас скажет: «Александр Петрович, дорогой вы мой, я уже два дня владею важными для расследования сведениями, но так и не счел нужным поделиться с вами» – их дружбе с Сидоровым придет конец. Урядник такого не простит.

Василий Оттович не любил и не умел врать. Поэтому следующие слова он подбирал тщательно, стараясь говорить лишь правду, пусть и в виде дозированном, как аптекарские капли.

– Понимаете, а что, если Платонов невиновен? Ведь это я направил расследование по его следу, обнаружив следы велосипеда? А если случится так, что из-за меня на каторгу пойдет абсолютно непричастный к убийству человек?

Сидоров разглядывал Фалька крайне внимательно, словно видел доктора в первый раз. Фальк понимал, что урядник догадывается – Василий Оттович темнит и что-то скрывает. Но догадываться и знать наверняка – разные вещи. Тем временем Клотильда Генриховна поставила на столик между ними две чашки чая, настоянного на травах, две рюмки прошлогодней ягодной наливки, и добавила к ним блюдце кедровых шишек в меду. Проведя сии манипуляции, старая кухарка исчезла так же тихо, как появилась.

– Будь по-вашему, – отпив чай сказал Александр Петрович. – То, что я сейчас скажу, является тайной следствия. Об этом знают только следователь и я. Но в виде исключения расскажу вам. И поверьте – если эти факты где-то всплывут, то я точно буду знать, кто их разболтал. И тогда – пеняйте на себя. Усвоили, Василий Оттович?

– Усвоил, – сипло ответил Фальк.

– Платонов виновен. Это несомненно. Следы у дачи Шевалдиной оставил именно его велосипед – мы проверили. В ночь убийства у него отсутствует алиби – Петр Андреевич утверждает, что был один, дома. Но подтвердить этого некому. Также он говорит, что велосипед могли украсть…

– Простите, Александр Петрович, но ваш рассказ не тянет на «несомненно». Он действительно мог находиться дома… – Фальк запнулся, но продолжим. – Или даже где-то еще, не суть важно. А велосипед и впрямь мог увести настоящий убийца.

– Слушайте дальше, – оборвал его Сидоров. – При обыске на даче у Платонова мы обнаружили револьвер…

– После событий последних лет? Даже у меня в петербуржской квартире в сейфе лежит револьвер!

– А лежат ли у вас в сейфе архитектурные планы чужих дач, доктор Фальк? – поинтересовался урядник с видом карточного игрока, выложившего на стол победную комбинацию.

– Чужих дач? – переспросил Василий Оттович.

– Именно. Планы шести дач, принадлежащих самым богатым жителям Зеленого луга. Но если вам и этого мало – то вот последний аргумент. Также мы обнаружили полусгоревшее письмо. Восстановить его содержимое, увы, не удалось, но слова «Я все знаю» избежали пламени. Угадаете, чьим почерком они написаны?