В каждом слове. В каждой букве – правда.

Кажется, моя давнишняя болезнь опять дала о себе знать, заставила вспомнить прошлое, но самое страшное то, что я и не забывал…

Я должен был отпустить ее, послать людей, чтобы следили, сделать все, что угодно, но я решаю ехать с ней. Мы приезжаем в один из спальных районов. Не самый лучший край города, разбитые улицы, ветхость и неработающие фонари.

Иду за Ольгой, наблюдаю, узнаю ее заново…

Примерно понимаю, в каком отчаянии может находиться мать, раз идет на такую аферу, а условия, в которых она живет, лишь подтверждают то, что игра идет ва-банк.

Оставляю охрану и поднимаюсь с ней. Хорошо, что не идет к лифту, я сильно сомневаюсь насчет его пригодности, да и вообще отмечаю для себя, что в этот район, скорее всего, уже завтра нагрянет проверка из центра.

Нельзя, чтобы так нарушались нормы безопасности. Здесь люди живут. Дети и старики. Они вынуждены пользоваться лифтом, но, судя по всему, давно не было технических работ.

Неожиданно в темноте на лестницах Ольга поскальзывается. Грохот бутылки говорит о том, что это не игра “упади в руки мужику”.

Немного заминки у дверей, и я захожу следом за своей бывшей любовницей. Сразу цепким взглядом подмечаю детали. Маленькая квартирка. Ремонт старый. Убитый. Но во всем уют и ухоженность, даже в салфетках, которые понатыканы в виде дизайна.

Забавная соседка, почти пригрозившая мне полицией, ванная, в которую Оля отправляет меня мыть руки…

Все это воспринимается мной очень странно. Особенно когда Ольга выходит ко мне, переодевшись в убитый свитер и лосины, которые обтягивают ее длинные ноги.

Домашняя. Какая-то уютная. Проходит в кухню, а я на мгновение смотрю в сторону комнаты, где ребенок ее спит.

Но не могу туда войти. Словно камень там стоит. Ревность какая-то, что огнем горит, ведь ее дочь подтверждение ее лжи…

– Не угостишь гостя чаем?

Вопрос и ее ответ. Вызывающий ухмылку. А затем…

Я даже не понимаю, как нападаю на ее сочные губы, сжимаю Ольгу в своих руках, обрушиваюсь и получаю удар.

Ее вкус, запах… Меня пьянит как в первый раз. Как когда-то давно, когда в моей жизни появился трепетный солнечный лучик.

Когда я оставлял дела, стремился домой, в особняк, где меня ждала маленькая нежность.

Девушка, которой был опьянен настолько, что ни о чем думать не мог.

Возненавидел, вытравил этот яд из своей крови, но стоило Ольге вновь оказаться на моем пути, как все летит к чертям, все ограничители. Все стоп-краны. Я пью ее губы, сминаю, ощущаю на языке пьяную вишню, горько-сладкую, с привкусом ненависти. Пальцы накрывают ее плечи, сдавливают, проскальзывают вдоль выпирающих позвонков.

Худенькая. Невесомая. Узкая талия, которую могу обхватить, уходящая в покатые крутые бедра, а вот грудь… увеличилась… трогаю приятную тяжесть и ловлю чувственный стон, слетающий с ее губ…

Она даже себе отчета не отдает в том, насколько она сейчас горячая, чувственная, манящая.

И за те чувства, которые эта бестия будит во мне, я зверею еще больше. Пальцы сжимают все сильнее, до синяков, до рваных вдохов, которые я слизываю с ее губ.

Ее ладони на моей шее, зарывается пальцами в мои волосы, тянет, царапает, а я коленом ей ноги раздвигаю.

Меня накрывает. Такого не было давно. Чтобы во всем теле прострел. Чтобы так ненавидеть и хотеть женщину, чтобы не знать, хочешь ее заласкать или разорвать в клочья, уничтожить!

За ложь. За надежду. За боль, которая проскальзывает в каждой молекуле моего тела, и остановиться, получить ледяной укол в самое сердце.

Оттолкнуть. Потому что целовать эту женщину смерти подобно. Можно не остановиться. Можно сжать ладони сильнее и разломать ее позвонки.

Прикрываю глаза.

Прихожу в себя, а она все на больное давит. Все свое говорит. Хотя я уже сказал ей, что помогу, что денег дам, врачей подключу.

Дети не в ответе за чужие грехи и ее дочь не виновата…

Но Ольга упрямо твердит, что эта девочка моя дочь, и я не знаю, что сделаю с ней за ту крупицу сомнения, которую она пытается зародить в моей душе.

Именно за это Ольга ответит. Ответит за надежду, которую с отчаянием смертника хочет привить мне. Но играть мы будем по моим правилам и никак иначе.

Моя клиника. Мои врачи. А дальше…

Дальше я говорю ей, что будет. По-любому зря она пришла ко мне и решила вскрыть нарыв, который и не заживал вовсе…

Нависаю над женщиной, которая до сих пор будоражит кровь, будит всех моих демонов и останавливаюсь, словно с размаху на стену бетонную натыкаюсь, пулевое и ножевое одновременно получаю, когда в спину мне летит тихое и удивленное:

– Мама…

Разворачиваюсь, как от удара кнута, и замираю, когда взгляд цепляет маленькую тонкую фигурку белокурого пушистого ангела в розовой пижаме.

Босая. Заспанная. С огромными голубыми глазами – кристально чистыми озерами…

Однажды я уже залип на этих глазах. В другой жизни, наверное, и вот сейчас на меня так же смотрит уменьшенная копия Ольги…

Маленький одуванчик с воздушными локонами – кудрями.

– Ты плинц?

Спрашивает и глаз от меня не отводит. Восторженных каких-то. Горящих чистейшим детским интересом.

– Нет. Меня зовут Марат.

– Малат…

Совсем крошка…

Даже мое каменное сердце дает трещину. Дети не должны болеть. Дети не должны страдать. Свои или чужие – неважно…

Но малышка не выглядит больной.

А вот реакция Ольги меня поражает. Она срывается к девочке, осматривает ее, как если бы та поранилась. Держит маленькие ладошки в своих руках.

Хмурюсь и провожаю мать и дочь взглядом, когда Ольга уносит девочку. Сам иду следом.

Замираю в дверях и наблюдаю за ними. Подобно вору, покусившемуся на чужое…

Под ребрами печет и болит.

Девочка засыпает, а Оля, словно опомнившись, поднимается и обращает на меня свои голубые глаза, в которых плещется океан любви и боли…

Идет в мою сторону, а я ей дорогу преграждаю. А потом оглушаю своим решением:

– Планы поменялись. Ольга. Вы с девочкой едете со мной.

Оля

– Планы поменялись. Ольга. Вы с дочкой едете со мной.

Если бы его голос мог замораживать, я бы сейчас превратилась в ледышку и разбилась бы на тысячи мелких хрусталиков у его ног.

У меня горло сводит от желания заорать, от желания заколотить по этой мощной груди, вцепиться в Умарова, но здесь спит моя дочка, так что я подавляю в себе этот порыв и молча стою, ожидая, когда, наконец, Марат уйдет с дороги и освободит мне путь.

А он и не спешит посторониться. Смотрит на меня своими дымчато-синими глазами. Холодными, как льды северного океана. В то время как меня всю лихорадит.

Наконец, делает шаг в сторону, иду на кухню. Достаю бутылку с водой из холодильника и пью, как если бы в пустыне была, так сухо на языке.

Стоит отнять бутылочку от губ, как сталкиваюсь взглядом с Умаровым, который самым наглым образом не исчезает, а разглядывает меня.

– Я с тобой никуда не поеду.

Выдаю по слогам. Не отвечает. Просто молчит в ожидании, что еще скажу.

– Ты понимаешь, что сейчас ночь на дворе, у меня ребенок спит вообще-то… Да и… Боже!

Оставляю бутылку на столе, тру лицо, пытаясь собраться с мыслями.

– Просто назначь время и дату, мы с Мирой подойдем для сдачи анализов…

Часть меня отказывается верить, осознавать, что Умаров не просто пригрозил вернуть меня в свою постель, он действительно начал выполнять сказанное, демонстрируя, что у него слова с делом не расходятся.

– Ты пришла ко мне. Просила о помощи. Нет. Не так. Ольга. Ты проорала о том, что у меня есть дочь, на улице, кишащей людьми…

В удивлении рот распахивается и я в шоке смотрю на собранного Умарова, на то, как он смотрит на меня чуть снисходительно, как на доставляющего проблемы взрослому дяде ребенка.

– Ты. Ольга. Подставилась! – цедит, теряя свое видимое самообладание, делает шаг ко мне, а я отшатываюсь, упираюсь в стол и впервые сожалею, что у меня настолько маленькая квартирка, где и разойтись с таким гигантом, как Марат, не получается.