Межинский повиновался и сел в гостевое кресло. Он много раз сидел в этом кресле, но почему-то сейчас он чувствовал себя очень скверно. Это, видимо, из-за того, что Медиум смотрел на него как-то странно, а может из-за того, что сейчас он встречался с ним в непривычной обстановке – было очень светло и не горели свечи.

– Какой он всё-таки уродливый, – мимоходом промелькнула мысль в голове Максим Максимыча.

– А кто тебе сказал, что человек должен быть красив внешне, для меня гораздо важнее внутренний мир человека, его поступки и помыслы, – недовольно поморщился Медиум. – Или ты считаешь по-другому?

Межинский вздрогнул: как он мог забыть, что от этого человека даже свои мысли нельзя спрятать.

– Я очень хорошо знаю, что ты обо мне думаешь, – продолжал далее Медиум, пристально глядя на собеседника. – И это после того, как я много хорошего и полезного сделал для тебя. И заметь, ничего не требуя взамен. Сколько раз ты приходил ко мне за помощью? Ты уже, наверное, сбился со счету. А я помню. Помню всех тех пропавших людей, которых ты находил с моей помощью. Помню все те преступления, которые ты, благодаря мне, легко раскрывал и, благодаря которым, стал одним из лучших следователей города. Ты легко продвигался по служебной лестнице и считал, что так и должно быть. Что я тебе что-то должен или чем-то обязан. А помогал я совсем не тебе, а родственникам тех людей, которые были обеспокоены судьбой своих близких и хотели только одного, чтобы, если уж их и нет в живых, то хотя бы похоронить по-человечески. Я помогал тебе ловить преступников только для того, чтобы восстановить справедливость и наказать зло. А ты всю жизнь думал, что это твоя заслуга, что я помогаю тебе. И вот когда я в обмен на адрес нужного тебе человека прошу денег, ты становишься в позу и начинаешь что-то требовать. Ты больше не получишь от меня ничего. Сначала деньги, а потом информация.

– А зачем тебе деньги? – едва произнёс непослушным языком парализованный Межинский. – Ты же не можешь брать деньги, иначе твой дар пропадёт.

– Я не могу брать деньги с людей за свои услуги, я должен помогать им бесплатно. Я – белый маг. В этом ты прав. Но я достаточно сделал добрых дел, поэтому могу сейчас перейти и на другую сторону. И дар мой останется при мне. Вот здесь ты ошибаешься.

Медиум подошёл поближе к Максиму и наклонившись к нему прошептал:

– У меня есть талантливый ученик, имеющий дар, но он круглый сирота и очень беден. Когда он станет Медиумом, он так и останется бедным и ему негде будет жить. А я хочу после себя оставить хоть что-то ему. Я очень хочу подарить ему квартиру. Эту квартиру, оставшуюся мне от матери, я завещал своей помощнице. Она всю жизнь была рядом со мной, делила со мной и радости, и горести. Она – святой человек. Эти два человека – самые близкие люди в моей жизни, и я хочу отблагодарить их. Но у меня только одна квартира, а денег на покупку второй, естественно, нет.

– Но у меня нет таких денег, – возразил Межинский.

– Врёшь, – отрезал Медиум. – Ты же знаешь, что меня обмануть невозможно. Твои дети смогут обеспечить себя сами и эти деньги, которые ты заработал не без моей помощи, им не нужны. Я просто прошу у тебя свою долю. Ведь, если честно, я заработал эти деньги.

– Помоги мне в последний раз, – пролепетал Межинский. – И я оставлю тебя в покое. Последний раз. Прошу тебя.

– Ты, видимо, не понял о чём я тебе только что сказал, – Медиум развернулся и сел на место.

Максим сполна воспользовался этой секундой, когда Медиум перестал смотреть на него. Он слегка приободрился.

– Ведь мы с тобой росли в одном дворе, – с надеждой воскликнул он.

– Ага, вспомнил, – зло посмотрел на Межинского Медиум. – Может ты помнишь, как ты со своими дружками издевался надо мной. Я до первого класса мочился в постель, я рос слабым и больным, я был маленького роста и уродлив. А вы постоянно обзывали меня, били, заставляли делать неприятные вещи. Помнишь?

Межинский опустил голову.

– Я был беззащитным перед вами, никто не мог заступиться за меня, – продолжал далее Медиум. – Моя бедная мать растила меня одного, она с утра до вечера работала, чтобы хватало денег лечить меня. А ты помнишь, как вы её обзывали за спиной: и шлюха, и грязная подстилка, и вонючая бычка. А это всё из-за того, что она точно и не знала от кого меня родила. Ей очень хотелось ребенка, а в личной жизни ей не везло. А меня вы обзывали Семимесячным. Я сначала не понимал, что это такое. Думал это так из-за моего роста. Но потом понял и это открытие не принесло мне радости. А моё имя? Как вы насмехались над моим именем. «Тоже мне иностранец-засранец», – говорили вы. – «Ты своим видом оскверняешь столь благородное имя». Сколько боли и обид я перенёс в детстве. Как ночами я тихонько плакал в подушку, как я проклинал тот день, когда родился. Как я хотел уйти из жизни, но понимал, что моя мать не переживёт этого. Ты же помнишь, что я подружился с одной девочкой во дворе. Она была такой же несчастной, как и я. Жила с бабушкой, родители у неё погибли. Она была одинока и постоянно ходила грустной. Мы сроднились с ней, ходили друг к другу в гости. Это была не просто дружба – это была первая любовь. Она чувствовала то же, что и я, она была похожа на меня. И что же вы, сволочи, сделали. Вы заманили её в подвал и изнасиловали прямо у меня на глазах. Бедная девочка, она рыдала от боли и ужаса, просила не трогать ее, она звала на помощь. Я хотел ей помочь, но не мог. Вы скрутили мне руки и кричали, чтобы я смотрел на всё это. Мне было ужасно обидно и мерзко. Я тоже плакал и просил отпустить ее. Но вы только смеялись над нами и продолжали делать своё грязное дело.

– Но меня там не было, – возразил Межинский.

– Твои дружки там были, а ты во всём поддерживал их, – Медиум гневно смотрел на Максима. – Или ты хочешь сказать, что заступился бы за нас.

Межинский молчал не зная, что ответить. Он уже был не рад, что поднял эту тему – теперь Медиум разозлился ещё больше.

– Чего молчишь? Нечего сказать, – замахал руками Медиум. – Ты один раз заступился за меня, но это было не по доброте душевной. Просто с пацанами из соседнего двора у вас были вражеские отношения, и ты не захотел, чтобы они меня побили. Мол, это наш кадр, и мы его сами будем бить и издеваться над ним. Помнишь?

– Да помню, помню я это всё, – голос Межинского задрожал. – Ведь мы же были несознательными и глупыми мальчишками.

– А то, что чуть не отправили меня на тот свет, заставив выпить какой-то дряни, – Медиум повысил голос. – Это всё по-глупости было. Я получил тяжёлое отравление и впал в кому. Я находился на краю пропасти, отделяющей жизнь и смерть. Я хотел умереть, но и боялся этого. Я так мало прожил, но ничего в этой жизни меня не радовало. А ведь, когда я находился в этом состоянии, я видел вас. Вы хвастались друг перед другом, какие вы герои, что отправили меня к праотцам и что одним порочным генофондом стало на Земле меньше. Я видел свою мать, которая похудела и осунулась за эти пару дней. Ведь она не спала ни днем, ни ночью, почти ничего не ела и всё время плакала.

– Ты и это знаешь, Мартин? – Межинский впервые обратился к Медиуму по имени и поднял на него глаза.