Стоял жаркий полдень, середина июля, в ярком голубом небе ни облака. Спелая рожь клонила тяжелые колосья к земле, желтое поле уходило за бескрайний горизонт. Горячий летний ветер гонял по полю золотистые волны, вдоль пыльной проселочной дороги шумели высокие тополя. Вдалеке виднелся маленький одноэтажный домик с черепичной крышей, рядом на веревке сушилось белье, ветер раздувал белые простыни, как паруса маленькой лодки.

Бен с раннего утра работал в поле – убирал урожай, по старинке, серпом, доставшимся еще от деда. Связывал аккуратные снопы и двигался дальше. Он вообще был трудягой, всю жизнь прожил в маленьком домике на отшибе, до ближайшей деревни несколько километров. Занимался сельским хозяйством с раннего утра и до позднего вечера, держал скотину, птиц и даже старенькую гнедую лошадь. Так жили все его предки сотни лет, так жил и он сам.

Бен не был совсем одичалым отшельником, он ездил на мельницу или в ближайший городок продавать урожай, был смекалистым, сообразительным, пользовался уважением среди таких же мужиков-работяг из других деревень. Он даже несколько раз бывал в большом городе, правда, чувствовал себя там неуютно, терялся – на него давили высокие каменные дома, звуки проезжающих машин пугали, а из толпы разряженных горожан хотелось убежать как можно дальше. Куда лучше у себя дома – вокруг только широкие поля, бесконечный простор, каждая тропинка знакома, каждое дерево росло вместе с ним. Здесь не было вечной городской духоты, суеты и торопливости, а к тяжелому физическому труду он привык с раннего детства. Каждый предмет в стареньком доме был сделан его руками или руками его отца или деда, со стен смотрели пожелтевшие фотографии в рамках, все знакомые и любимые лица. И хлеб свой, простой, домашний, был гораздо вкуснее приторно-сладких кренделей и булок, купленных на городском рынке. Жену он нашел себе хорошую – порядочную, молчаливую и работящую девушку из соседней деревни. Она тоже любила одиночество и простор полей, не гналась за пустым блеском больших городов, а в птичнике с курами чувствовала себя гораздо счастливее, чем в лавке с нарядными тканями. И сыновей у них подрастало двое – старший был уже совсем большой, во всем помогал отцу, как раз сегодня срочно уехал на рынок по делам. А младший – вот он, рядом, принес обед, заботливо завернутый в белое льняное полотенце. Жара стояла невыносимая, но жатву отложить никак нельзя, еще немного – и упадут на землю драгоценные зерна, так и половину урожая можно потерять.

Когда Бен жадно пил воду из глиняной кринки, то краем глаза заметил на горизонте странные фигуры. Прямо из-за высоких тополей, ограждающих поле от выветривания, выехали пять всадников и направились в его строну.

«Как они посмели прямо на лошадях вытаптывать урожай!» – подумал Бен и пожалел, что оставил дома ружье. За такие вещи в деревнях не жалели, слишком дорогой ценой доставался каждый кусок хлеба. Но праведное возмущение довольно быстро сменилось тревогой. Всадники явно направлялись к нему, и было очевидно, что едут они не с добрыми намерениями. Несмотря на дикую жару, все они были одеты в темно-красные длинные плащи с большими капюшонами, издалека не видно лиц и даже рук. Абсолютно черные лошади – высокие породистые жеребцы с длинными ногами – легко неслись по полю, издалека казалось, что они вообще не касаются земли. Под черной, лоснящейся на солнце кожей играли мускулы. Бен с тоской вспомнил свою гнедую старенькую лошадку, низкорослую, с широкими мослами и торчащими ребрами. Куда ей до таких красавцев! Всадники смотрелись красиво и угрожающе одновременно в своих красных развевающихся плащах на фоне золотистых волн.

Карательный отряд стремительно приближался. Бен быстро спрятал сына в недовязанный сноп, прикрыл его желтой рожью и сказал не высовываться – он очень надеялся, что мальчика не заметили. А сам побежал в сторону дома, отвлекая внимание на себя. Что-то ему подсказывало, что добром встреча с безжалостными всадниками не закончится. Успеть бы добраться до ружья, хоть умрет как мужик с оружием в руках, а там глядишь и уложит пару лихих наездников. И еще была мысль о жене, ведь ее тоже могут обидеть. Несмотря на двоих детей и тяжелый сельский труд, она оставалась красавицей – высокая, видная, с длинной русой косой.

До дома Бен не добежал… Когда услышал сопение и топот лошадей за спиной, перестал убегать, остановился, повернулся навстречу всадникам и хотел посмотреть им в глаза. Умирать как убегающий трус он не собирался, предки научили, что конец жизни надо принимать достойно, и не важно, когда он наступит, – в глубокой старости или прямо сейчас, жарким июльским днем во время уборки урожая. Но глаз у всадников не было, как не было видно и лиц – под тяжелыми красными капюшонами зияла темная, затягивающая взгляд пустота. Бен с радостью заметил, что все пять преследователей столпились вокруг него, черные кони хрипели и выдыхали пар из ноздрей прямо ему в лицо. Значит, сына эти сволочи не заметили. В ярком солнечном свете блеснул острый изогнутый меч, и для Бена наступила полная темнота.

Мальчик все же вылез из укрытия, стоял среди высоких колосьев и смотрел, как отец почему-то убегает от пятерых людей в красивых ярких плащах. Потом отец остановился, кто-то из всадников взмахнул рукой, от отца в сторону отлетело что-то круглое, похожее на мяч, а его тело как подкошенное упало в желтую рожь. Всадники не обернулись, направились прямо к дому, оттуда выбежала мать. Они легко подхватили ее, перебросили через круп лошади и почти мгновенно исчезли, словно одновременно вошли в невидимую дверь.

Все так же светило яркое летнее солнце, ветер гонял золотистые волны по бескрайнему полю и раздувал белые простыни, как паруса маленькой лодки.

– Горько! – зычно крикнула мадам Эммануэль и отправила в рот целиковую фаршированную куропатку.

– Горько! – подхватили уже порядком пьяные гости, и жениху с невестой в очередной раз пришлось целоваться у всех на глазах.

Из общей веселой толпы под конец вечера трезвыми оставались только трое: счастливые жених с невестой и Майк. Он впервые оказался на мутантской свадьбе.

Вообще такие разгульные вечеринки Майк с детства не любил. Собиралась хренова туча малознакомых людей, дальних родственников или соседей, все орали, пели песни, потом участвовали в дурацких конкурсах вроде «хлопни задом шарик». Хорошо, что его родители жили обособленно и дальних родственников не имели, а если быть точнее, то не имели совсем, кроме деда Димитриса и его сухонькой глуховатой сестры. Но на соседские свадьбы пришлось походить, да и старшую сестру Мию выдавали замуж. На свадьбе тогда гуляла вся улица, подружки невесты и множество родни со стороны жениха. Даже вроде драка какая-то была…

И вот он сидит на свадьбе лучшего друга. Праздничные гулянья мутантов не сильно отличались от человеческих, разве что публика собралась более разнообразная, а конкурсы проводились очень экзотические. Ну вроде тех, кто быстрее перегрызет ножки у деревянного стула или битва замороженными рыбами, пока не поменяется форма головы. Когда гости окончательно надрались оранжевого пойла, то начали мериться языками, ушами, количеством рук, ног и другими конечностями. У каждого второго приглашенного оказался хвост. Кто-то поражал умением липнуть к потолку, другой надуванием грелок через нос и прочими мутантскими штучками. Майку было очень весело, как, впрочем, всегда на планете Грязь – родине его друга Марка. Здесь всегда царила особая атмосфера, и чинная дорогая свадьба все равно под конец вечера превратилась в отвязную мутантскую вечеринку.

Грязь расположилась на стыке нескольких галактик и пересечении основных путей следования большинства космических кораблей. Формально планета была нейтральной и подчинялась только Королю, а на деле никто не хотел прибрать себе такое «сокровище». Из-за серьезной экологической аварии, произошедшей несколько столетий назад, все жители в одночасье стали мутантами – из тех, кто выжил, конечно. Население разделилось на относительно нормальных особей с небольшими отклонениями во внешности (ну и, чего скрывать, в поведении) и совершенно диких уродов, проживающих на свалке за пределами огороженного высоким забором города. Вечные кислотные дожди, радиоактивные озера, грязные бары с химическим пойлом и уродливыми танцовщицами Майка не смущали, в этой помойке он умудрялся себя чувствовать гораздо счастливее, чем на своей родной и невероятно красивой планете Мо.