Гимназистки в беленьких шубках с флагами на линии. Горячие головы газуют, дергаются. Красивые женщины, дорогие машины и богатые мужчины. И через сотню лет ничего не изменится…
Отмашка! Старт! На первой линии справа завал. Машин пять-шесть сцепились в клубок. Оптимус Прайм. Отъездились.
Но Сенатская площадь позволяет спокойно объехать неудачников и нырнуть на Галерную. Понеслись…
Ощущения от постоянного движения «газ в пол — тормоз в пол» очень специфичные. Первый круг иду очень осторожно, пытаюсь примерно запомнить, когда и где тормозить, где ускоряться, чтобы остаться на трассе, затем пробую ехать во всю ширину проспектов. Подстраиваюсь под спидстер.
Большая часть гонщиков не могут выжать из своих боевых колесниц и полусотни. Но обогнать их та еще проблема: их непредсказуемо болтает и вихляет. Кто-то целенаправленно пытается подрезать, не пропустить. Кто-то не может справиться с управлением. Кто-то откровенно боится и шарахается от каждой машины.
На повороте на Загородный проспект груда разбитого, переломанного деревянного хлама с колесами. И рыдающий паренёк, что вначале посвящал гонку своей возлюбленной. Романтичный, влюбленный юнец…
По началу, очень сложно ориентироваться. Тарантайка другая, и скорости на ней другие. Не сопоставимые. Страшно перед поворотами, страшно, когда обгоняю, страшно, когда машина кренится. Но круг за кругом это чувство притупляется и к третьему кругу появляется желание гнать быстрее.
У Царскосельского вокзала вмятый в стену автомобиль Красного дьявола. И толпа суетящихся людей. Жаль Женатци…
Проносимся дальше.
На длинной прямой скорость явно больше сотни, и резким торможением в пол перед Невским сбрасывается до 30–40, чтобы войти в поворот. Никакого дрифта, никаких заносов. Только управляемо. В полном контроле.
Пролетая по Невскому, вижу еще одну жертву гонки. Локомобиль финнов покореженной глыбой парит под Аничковым мостом. Похоже трупы. Как же вы так, на прямой-то? Жалко. Кровавым сияние получается…
На пятом круге, на повороте с Вознесенского на Садовую догоняю британцев… И получаю дырку в лобовом! На автомате по гонкам GTA оттормаживаю, рву дистанцию.
Оглядываюсь на княжну. Глаза дикие, испуганные, губа закушена до крови, но вроде цела.
За ревом движков выстрелов никто не услышит. Ни я, ни зрители. Да и пули в смятом железе и переломанных телах никто искать не будет, не сообразят. Джентльмены меняют правила… Крысы!
«Ватсон» стреляет и стреляет. Жду, кидаю машину из стороны в сторону. Пат. Обгонять нельзя — получим дырки. Не совместимые с жизнью. Страшно за княжну. Танечку. Николаевну…
Не обгонять? Беккелю и Деду тогда здесь точно не жить… Подарить победу? Княжна другого жениха найдет…
Вспоминаю вмятую в стену Красную комету. Перевернутый, раскиданный на спуске Анничкого моста финский локомобиль. И изломанные тела. Теперь понятно. Не уступили джентльменам…
Не обгонять, подарить победу? Крысиные гонки имеют тот недостаток, что победа достается крысам. А я не крыса. И княжна не крыса! И русские гонки не будут крысиными! Не хватает маршалов гонок. Сам виноват — не додумал. Самому и исправлять.
Прижимаю головку княжны к низу, к своим коленям, успокаивающе улыбаюсь её испуганным глазищам и выжимаю полный газ. Судьба гонки и жизни, как правило, решается на её виражах или на мостах. Вот на Обуховском мосту и играю в русскую рулетку.
Брит стреляет. Еле заметные облачка дыма. Раз, второй. Поворачивается. Патроны кончились что ли? Я догоняю. Догоняю справа, прикрывая княжну собой. Дед быстро своим примером научил…
И, оттормаживая, чуть цепляю и бью заднее правое колесо Ролса. Тысячи раз отработанный финт в компьютерных гонках, там в будущем…
Ролс заносит, и уносит передо мной. Тяжелая машина проламывает ограду моста и ныряет вниз, впечатывается в бык опоры, переворачивается и плюхается в Фонтанку.
Уходя по Московскому проспекту, оглядываюсь. Черная вода и расползающееся масляное пятно. Всплывших нет. Чисто.
Чем ближе к смерти, тем острее чувствуешь жизнь. Тем больше и в тебе жизни. Тем больше желание продолжить род. Или это Танечкино жаркое дыхание?..
С легким сожалением отпускаю головку княжны. Ловлю ее недоумевающий, испуганный взгляд. Жива. Наивное, чистое дитя. Выпрямляется, оглядывается, ища британцев. Вижу, приходит понимание, но молчит. Сказочная женщина!
У клуба притормаживаю и киваю ей головой: «Слезешь?». Отрицательно машет головой: «Продолжаем!». Газую…
Завершая седьмой круг, делаю не запланированную короткую остановку. Дед и князь бросаются к машине. За ними бегут наши мастеровые. Дед, молча, мотает мне головой на пробоины, киваю в ответ. Понимает без слов, тянет из кармана фляжку и начинает отпаивать горячим чаем и коньяком, стучащую зубами, княжну. Только б не развезло. Одному стократ сложнее.
У подбежавшего Долгорукого квадратные глаза от вида пулевых пробоин. Пытается стащить дочь, но та зло отталкивает руки. «Русские своих не бросают». Князь обалдевше отступает. Он, что думал, что дочь на сказку отпускал?
Только дилетанты думают, что гонки — это очень романтично. Во время езды не должно быть ничего, кроме машины и гонщика. Хоть пилота, хоть штурмана. Третьим может быть только опасность, вернее, всё прочее приносит опасность. И даже пулевая стрельба только одна из них. Неприятная, неожиданная, но не единственная.
Пока мы отогреваемся и бодаемся, мастеровые доливают бензин и масло. Захар, ныряя под машину, подтягивает цепь, смазывает ступицы. Шипит, обжигаясь.
Прискакавшему Беккелю пофиг на пробоины. Пофиг на усталость. У него проблемка поважнее — тотализатор.
— Сергеич, ставки до небес! Все как с ума сошли!
— Угу…
— Ты обязан выиграть!!!
— Мы, — поправляю, но не слышит, по-моему, — Кто впереди?
— Сам Николай на вас ставку сделал! — закашливается.
— Ценю… — отхлёбываю чай, — Кто впереди? — я устал, выжат уже. Адреналина почти нет. Схлынул после бриттов. Мне почти всё равно. Передоз эмоций за последние дни.
— Ты не понял. Он на тебя пять миллионов поставил! ПЯТЬ, Сергеич!
Отхлёбываю еще сладкий глоток чая, наслаждаюсь теплом. Видимо поэтому не сразу доходит. Пять миллионов? Он, что сдурел⁉
— Фон Вале уверен в вашей победе…
— Он, что эксперт⁉ — моему охрененью нет предела: в империи нет денег, война на дальнем востоке опять какая-то, все газеты о срыве заграничных займов пестрят, а царь играючи пять миллионов выбрасывает. На шоу… — Вале, что эксперт⁉
— Он жандарм…
Твою ж… Понятно. Победа или смерть… Эксперт значит.
Лучше б дворец себе царь новый купил. Или завод… Печатных слов нет, одни маты. Еле успеваю домыслить и заменить первую букву:
— Чудаки… — за исходное произношение можно на Колыму прогуляться и даже дальше.
— Впереди два француза. Паннар и Леметр. Остальных вы сделали… — настроение Беккеля скачет как на горках: то возбуждение, то депрессия, то снова возбуждение, — Они нигде не останавливались.
— Ага, и мы уже под сотню километров намотали. Сколько у них в баках?
— Не знаю… Ставки, Сергеич, один к двум. На Паннара. На тебя за Николаем весь двор поставил.
Вообще-то мне всё равно. Это не моя игра. Ни Беккелю, ни Деду я, по-хорошему, ничего не должен. Их игрища и их желания, но натыкаюсь на умоляющий взгляд княжны: «Ты — должен! Ты — можешь!»… Обжигает мысль, что с княжной после гонок будет? За такие деньги и отец её не отмажет.
Что-то ёкает. Стартуем…
Вылетая на Владимирский проспект, обхожу Мерседес Леметра. Жорж пытается подрезать, отбиваться, но его машина дымит и, похоже, отъездилась. Отстает.
На конце восьмого круга у Зимнего цепляю Паннара. Нагоняем. Вдвоем. Я и Таня. Мы одно существо. С одной целью — обогнать. Другого не существует. Усталость сжимает вселенную только до одной мысли.
Но Луи-Рене не зря лучший гонщик планеты. Чемпион прошлого года. У меня опыт компьютерных гонок, привычка к скорости и знания. У него — талант и более мощный мотор. Увидев опасность своему титулу, он добавляет и я бессилен.
