Тем не менее, какими бы ни были фобии и мании Софии, Афин и Бухареста, они явно не стремились рисковать, то есть занимать определенную позицию по наиболее важным для воюющих сторон вопросам. Колебания предоставляли возможность для маневра в пользу того, кто казался сильнейшим⁵³. Одним из наиболее важных вопросов по-прежнему оставался транзит военных грузов в Турцию. Просьбы о немедленной помощи одна за другой следовали из Константинополя в Берлин. Турки были вынуждены разоружать крепости во внутренней Турции и за счет их арсеналов снабжать армию на Дарданелльских позициях. Часть корабельной артиллерии также снималась с судов вместе с обслуживающими командами⁵⁴. Положение турок становилось весьма тяжелым. Естественно, в этих условиях резко возрастала и без того значительная важность Румынии. 9 марта 1915 г. А. фон Тирпиц записал: «Мы уже решили было, что Румыния уступит и пропустит наши поезда с боеприпасами (в Турцию. – А. О.). Но вчера румыны опять заартачились. При этом обе стороны осыпают негодяев золотом»⁵⁵.

Впрочем, в начале марта 1915 г. позиция Балканских государств для Антанты не казалась слишком уж важной. Великим державам вполне хватало и собственных противоречий. Немаловажную роль играла и уверенность в своих силах, а также понимание того, насколько слаб по сравнению с ними противник. 18 марта союзники предприняли попытку прорваться через укрепления Дарданелл, действуя морскими силами. Перед атакой союзного флота на турецкие позиции там находились орудия образца 1878, 1885 и даже 1835 гг.!⁵⁶ Техническое превосходство англо-французского флота было безусловным, но в специфических условиях действий на Галлиполи оно не стало решающим. Успехи флота нечем было закрепить на земле. Ударной силы десанта – 29-й дивизии у Я. Гамильтона еще не было, впрочем, он к тому же не знал, когда ее получит⁵⁷.

Как часто бывает в подобного рода случаях, недооценка возможностей противника привела к неудаче. Поначалу все шло хорошо. Командующий наблюдал за успехами действий морской артиллерии с борта «Фаэтона» и «Королевы Елизаветы»: «Форты молчали, или не было ответа, который можно было услышать или увидеть через стекло бинокля. Наверное, попытки все же предпринимались, но они должны были быть очень неуверенными. Долговременная оборона противника была принуждена к молчанию, но мобильные орудия с закрытых позиций на Полуострове и в Азии были очень активны и по-прежнему навязывали свою волю»⁵⁸. Подавить их так и не удалось: британские морские артиллеристы по большей части были призваны из резерва флота. Они готовились к действиям против кораблей потенциального противника и не были обучены к действиям против батарей на суше. Кроме того, тяжелые бронебойные снаряды англичан плохо подходили к борьбе против земляных укреплений, полевой артиллерии и пехоты противника⁵⁹.

Вскоре после начала прорыва на мину наскочил «Инфлексибл», и это была не единственная потеря союзников. «Попытка форсировать узость флотом закончилась жестоким поражением, – отметил официальный историограф британского флота. – Из шестнадцати крупных судов, принявших участие в бою, три погибли, а три других, в том числе единственный линейный крейсер, вышли из строя на неопределенный срок. В один день союзный флот лишился одной трети своего состава»⁶⁰. 7 (20) марта в Барановичах получили известие о том, что два британских и один французский линкор погибли при попытке прорыва в Дарданеллах. Информации о других потерях поначалу не было, но стало ясно, что флот не смог выполнить поставленную перед ним задачу⁶¹.

Турки также понесли в этот день потери, но как оказалось, достаточно незначительные по сравнению с союзниками: 58 убитых, 74 раненых, девять орудий и один артиллерийский редут⁶². Союзное командование оценивало эти потери гораздо выше, но рисковать дальше не хотело, хотя перед началом операции допустимым пределом своих потерь англичане считали 12 вымпелов. Теперь непременным условием успеха в действиях на Проливах была признана высадка десанта, перед которым стояла задача привести к молчанию батареи противника⁶³. Не торопились рисковать и русские. Необходимость в спешной подготовке корпуса Н. М. Истомина к отправке отпала, а 9 (22) марта в Ставку пришла радостная весть о капитуляции гарнизона Перемышля, которая, как казалось, возвещает новые перспективы для действий на Юго-Западном фронте⁶⁴.

В марте 1915 г. Верховный главнокомандующий издал директиву № 217, в которой ставилась следующая задача: на Черном море в 2–3 месяца подготовить и развить транспортные и десантные средства для осуществления самостоятельной десантной операции на побережье, занятое противником. Размер армии – четыре корпуса, причем предлагалось перевезти как можно большее количество войск в первом эшелоне⁶⁵. Эти проекты, как показало ближайшее будущее, оказались непосильными, и реализовать их в 1915 г. не удалось. Не удивительно, что командующий Черноморским флотом, получивший приказ о бомбардировке Босфора, смотрел на эту акцию как на бессмысленную демонстрацию⁶⁶.

12 (25) марта 1915 г. вице-адмирал Джон де Робек, командовавший союзным флотом, обратился к А. А. Эбергарду с просьбой о совместных действиях в будущем: «…я полагаю, всякая демонстрация Вашего флота одновременно с нашей явной атакой на Дарданеллы была бы сильной помощью. Я извещу Вас за четыре дня»⁶⁷. С самого начала от Черноморского флота ожидали только демонстрации. К серьезной десантной операции не были готовы ни моряки, ни армейцы, несмотря на все обещания, которые время от времени раздавала русская Ставка. Объективности ради необходимо отметить, что не были готовы и английские военные.

Я. Гамильтон получил многострадальную 29-ю дивизию с существенным опозданием, только в мае 1915 г.⁶⁸, но, что еще хуже, в ужасном состоянии находилась его система управления, его штабы. 30 марта он отметил в своем дневнике: «Что бы сказали мои друзья в японском Генеральном штабе или бывшие друзья в германском Генеральном штабе, если бы они знали, что главнокомандующий в течение двух недель поддерживает связь с войсками, решая вместе с ними огромные административные задачи, и что у нас нет ни одного офицера по администрации для того, чтобы помочь главнокомандующему, и что он вынужден использовать для этого офицеров Генерального штаба? Они бы сказали – «сумасшедшие англичане». И в этот раз они были бы правы»⁶⁹. В Египте никто не торопился идти в атаку, особенно после потерь под Дарданеллами.

Не ясна была и цель русской демонстрации, намеченной к проведению в момент относительного затишья. Неудивительно, что при разработке плана операции против укреплений Босфора командующий Черноморским флотом подошел к задаче исключительно формально, выделив предельное количество выстрелов, которые могли сделать линейные корабли «Три Святителя» и «Ростислав»: по пять выстрелов на 12-дюймовое орудие, по семь – на 10-дюймовое и 6-дюймовое орудия⁷⁰. С этим запасом можно было достичь определенного успеха против форта Кара-Бурну, который должны были обстреливать эти корабли, но не выходя за пределы все той же демонстрации.

Может быть, этим двойственным отношением командующего к операции и можно объяснить весьма скромные ее успехи. 27 марта Черноморский флот в составе пяти линейных кораблей, трех крейсеров, девяти миноносцев, шести тральщиков и авиатранспорта с пятью гидросамолетами вышел из Севастополя. Утром следующего дня русские корабли подошли к Босфору и начали обстрел его азиатского берега. Погода была прекрасная, море спокойное, обстрел производился в идеальных условиях, почти как на учениях. Турки не отвечали. 29 марта был произведен обстрел укреплений и маяков на европейском берегу. Авиация доносила о том, что турецкий флот стоит под парами, готовый к выходу из пролива, однако на столкновение с русскими силами контр-адмирал В. Сушон не решился. Вечером русские корабли ушли на свою базу⁷¹.