Усадьба Коростылевых, Петербургская губерния, июнь 1885

– Это оно забрало моего Николая! Это чертово озеро! Я знаю!

Некоторые женщины прекрасны, когда плачут. Наталья Коростылева к их числу не относилась. Однако Владимир Корсаков все равно счел нужным молча протянуть ей чистый платок и тактично отвернуться к окну. Они беседовали в полукруглом кабинете на втором этаже усадебного дома. Панорамное окно, в которое уставился Корсаков, выходило на темную аллею, обрамленную высоченными разлапистыми елями. Брусчатая дорожка упиралась в лестницу, которая та, в свою очередь, спускалась к пристани у озера. Воды его выглядели темными и спокойными.

– Простите, – подала голос из-за его спины Наталья. – Я просто… Я до сих пор не верю, что его больше нет.

– Прошу вас, не нужно извиняться, – сочувственно сказал Владимир. – Из газет я знаю, что ваш муж считается утонувшим. Но если бы все было так просто, то вы бы не искали моей помощи, n’est ce pas?

– Да, – упрямо тряхнула головой Коростылева. – Давайте начну с начала. У Николая всегда был какой-то чудной интерес к озеру. С тех самых пор, как в детстве утонул его брат, Никита. Поэтому, когда среди слуг пошли слухи о том, что с озером что-то не так, Коленька решил сам в них разобраться…

– Простите, а что не так с озером? – переспросил Корсаков.

– Позвольте, я не буду пересказывать с чужих слов. Наши комнаты с другой стороны дома, поэтому я своими глазами ничего не видела. Коля оставался однажды на ночь в кабинете, перед тем, как… – она осеклась, всхлипнула и поправилась: – В ночь перед своими исчезновением. Опросите слуг, они вам расскажут.

– Да, конечно, – кивнул Владимир. – Я так понимаю, наличие у вашего мужа водолазного костюма тоже как-то связано с его интересом к озеру?

– Да. Едва в Кронштадте открыли водолазную школу1, Николай испросил личного разрешения у Его Величества пройти обучение, и затем приобрел несколько костюмов. Когда мы отдыхали в Ницце он даже нырял на какой-то затонувший корабль. Правда, в наше озеро он не погружался, до того дня… Словно, боялся чего-то…

– Хорошо, сударыня. Давайте поступим следующим образом – сегодня уже поздно, чтобы осматривать само озеро, поэтому я ограничусь опросом слуг. Если вас не стеснит мое общество, я хотел бы попросить остаться в усадьбе на ночь и продолжить расследование завтра утром.

– Конечно, – закивала Наталья. – Дом в вашем распоряжении, делайте все, что считаете нужным. Только… Только дайте мне ответ – что же случилось с Николаем?!

Корсаков, в силу природного ехидства, намеревался было ответить: «Очевидно, он утонул». Но от взгляда на заплаканное и несчастное лицо Коростылевой, а тем более – на ее округлившийся живот, ему расхотелось отпускать неуместные шутки.

– Я приложу к этому все усилия, – пообещал Владимир. – Позвольте вопрос: как давно вы живете здесь?

– Около четырех лет, со свадьбы. Конечно, большую часть времени мы проводим в Петербурге или путешествуя. Но иногда на лето выбирались сюда. Для Николая здесь отчий дом, но мне никогда не нравилось это место.

– Да? И почему же?

– Ну, я люблю солнце, летний зной. А здесь… Сами видите, даже в самый яркий день полутьма от этих огромных елей. И… Вы сочтете меня впечатлительной сумасбродкой, но мне всегда казалось, что в доме есть кто-то, кроме нас и слуг. По ночам постоянно раздаются какие-то престранные звуки, будто скребется кто-то. Поверьте, я знаю, что для старых домов это обыденно, но это точно не трухлявые половицы и не грызуны. Тем более, что мы их травили, и травили на совесть. Мне здесь не по себе. Особенно теперь, одной. И я думаю, что Николай чувствовал то же самое, но старался не подавать вида. Иногда я видела, как он замирает в пустых комнатах, будто разглядывая что-то или прислушиваясь. Порой мне даже казалось, что он шепчет какие-то слова, но я не могла их разобрать… Вы считаете меня глупой?

– Нет, пока вы показали себя исключительно разумной женщиной, – честно ответил Корсаков. – Еще раз благодарю за уделенное время. Попросите собрать в столовой слуг, которые видели странные события на озере и сопровождали вашего мужа при погружении.

***

В столовую его сопроводил камердинер Федор – крепкий мужчина лет пятидесяти с военной выправкой. Он же поручил собрать всех слуг, что распускали слухи об озере.

– За погружением я наблюдал сам, думаю, моего присутствия будет достаточно, – пояснил камердинер. – И, не сочтите за дерзость с моей стороны, но я рад, что вы приехали. После исчезновения Николая Александровича хозяйка сама не своя. А полицейские чины ничего толком не установили и укатили. Надеюсь, вам удастся узнать больше.

– Я тоже на это надеюсь, – кивнул Корсаков. – Буду ли я прав, предположив, что вы знали Николая Александровича с младых ногтей?

– Истинно так, – кивнул Федор. – Я служу Коростылевым уже тридцать лет. Хозяин родился и вырос у меня на глазах.

Первым из приглашенных слуг оказался лесник. Он жил в отдельной избушке неподалеку от барской аллеи. Вид слуга имел неказистый – низкий, мельтешащий, смахивающий на мелкого жулика.

– Озеро, стал быть… – для солидности лесник взял паузу и причмокнул. – Не слыхали, небось, как его в народе-та кличут?

– Не слыхал, – подтвердил Корсаков.

– Чертовым! – протянул лесник, выпучив глаза. – Это баре его Глубоким прозвали, а народ все больше – Чертовым. Мне-то все равно, хоть так, хоть сяк. Озеро-та и впрямь глубокое. И живет в нем чорт!

– Какой такой «черт»? – удивленно вскинул брови Владимир, подыгрывая рассказчику.

– Знамо какой! Самый, что ни на есть настоящий чорт. Водяной токмо! Он и барчука под воду утащил, брата баринова, стал быть. И сам барин его там на дне повстречал, оттого и не вернулся!

Лесник посмотрел куда-то за спину Корсакова и поежился. Владимир не сомневался, что там стоит Федор и всем видом демонстрирует, какие кары он применит к болтливому леснику когда останется с ним наедине.

– Это все очень интересно, конечно, но что такого произошло с озером, отчего Николай Александрович решил туда погрузиться?

– Дак я ж о том и говорю! Чорт! Проснулся, видать. Я, ить, ночью как-то глянул – а озеро горит!

– Огнем горит?

– Да не, барин, каким огнем! Светом горит! Жутким таким. Не ангельским, стал быть. А потом ухнуло. Так, что у меня аж внутри все, эт самое, ёкнуло. Будто упало что-то здоровое, стал быть, да токмо уханье слышно, а удара нет. А потом протяжно так застонало что-то. Навроде лося. Токмо не знаю я уж какого размера лось, стал быть, чтобы так стонать…

– Федор, а вы что-то такое видели или слышали? – повернулся к камердинеру Корсаков.

Тот помялся несколько секунд, очевидно смущенный, но затем все-таки ответил:

– К сожалению, да. И я, и несколько слуг наблюдали зарево со стороны озера однажды ночью.

– Любопытно, – протянул Корсаков.

– И рыба не пойми куда делась, – вставил лесник. – В озере, стал быть, рыбы много было. А после того, как загорелось и ухнуло – нет ни одной!

***

Хоть Корсаков собирался осматривать озеро с утра, но любопытство взяло верх. В сопровождении Федора он спустился по аллее, встал на лодочном причале и вгляделся в тихие воды. Наталья Коростылева оказалась права – несмотря на то, что летом солнце не заходит долго, особенно в здешних широтах, окружающие ели скрадывали его последние лучи. От этого гладь озерных вод казалась почти черной.

– Вода здесь чистая и прозрачная, но не ночью, конечно, – словно прочитал его мысли Федор.

– Я так понимаю, Николай Александрович попытался погрузиться при свете дня?

– Конечно. Озеро не зря прозвали Глубоким – в нескольких шагах от берега дно резко уходит вниз. Но не вертикально, поэтому Николай Александрович рассчитывал, что ему удастся спуститься на достаточную глубину.