Владимир Назаров
Собачий ребенок
В жизни бывает все, но главное, что особенно досаждает так это скука. И ее бы можно было стерпеть, если бы в глубине, на задворках скуки ни стояла боль. Причем ни твоя, уж как ни будь перетерпелось бы, а той женщины, которая родила тебя тридцать два года назад, в сентябре месяце на редкость хмуром и ненастном. Она сидела за столом, заваленном книгами и тетрадями, а напротив нее сидела девочка с грязными волосами. Тонкий хрящеватый нос судорожно подергивался, он бедолага пытался сдержаться, вернее сдержать в себе, но тщетно; из ноздрей выпрессовывалась белесая слизь, тогда слышалось склизкое швыркивание и все длилось достаточно долго, чтобы заболеть от омерзения.
В больших «венецьянских» окнах школы шел снег. Шел? Падал? Бежал с неба на землю? Да ничего подобного! Стоял неподвижно между грязно-серыми облаками и раскисшей землей. И когда ты выходил из помещения то тебя окутывало нечто влажное, жирное – словно окунули тебя в английский пудинг, достаточно прокисший.
В школьном воздухе, напоенном подростковыми запахами было сыро, по холодному сыро, хотя отопление работало и от батареи, на которую ты прижалась спиной ощутимо тянуло теплом.
Она поднялась и достала из шкафа толстую вязаную кофту. Мамой связанную. Мамой. Лучше не думать. Почему она, эта девочка, Настя кажется, да, Прохорова Настя, так безобразно, как это сказать? швыркает носом. Фу! И я окончила филологический с отличием, смешно, швыркает, хотя достаточно точно. И почему от Насти Прохоровой всегда пахнем какой-то гадостью. Землей какой-то, нестиранной одеждой, плохо вымытым телом, или вообще не мытым. Но это уж слишком. Кто у нее родители? Надо у классной спросить. Последняя консультация и домой. Господи, домой. Не хочется. Грешно, но не хочется. Не потому что не хочется, а просто от жалости перехватывает дыхание.
Самое ужасное, что на работу тебе к восьми, но просыпаешься ты в половине пятого. Ничего еще не произошло, но знаешь, что произойдет обязательно. И лежишь с закрытыми глазами и ровно дышишь, и ждешь. И осторожные шаги, такие осторожные как ей кажется, маме кажется; мама идет мимо моей спальни, но ноги плохо слушаются, они не поспевают за телом, и такое ощущение будто волокут по ламинату нечто тяжелое и шершавое. А потом кухня. Да, кастрюля и сковородка. Запахи яичницы. И наступает момент, жуткий момент раннего утра, когда больные руки выпускают либо кастрюлю с кашей, либо сковородку с яичницей и все это с грохотом рушится на пол. И плач, тихий-претихий и горький. И едва различимый шепот; прости меня доченька. Мама, мамочка родная не готовь для меня завтраки! Но как это сказать?!
Она поднялась со стула и прошлась по учительской; пятая половица от левой стены привычно проскрипела нечто неразборчивое, но злобное, Ленин в восточном углу такой милый и простой с лукавыми и веселыми глазами под низко надвинутой кепочке, окно с деревьями маленького школьного садика, но сейчас накрытое снегом, несколько недорогих кое-где доже обшарпанных учительских стола, шкаф и рядом большое зеркало, и она остановилась по неистребимой женской привычке оглядеть себя: все ли в порядке? Русоволосая, сероглазая с хорошей немного плотной фигурой: в черной юбке и высоких сапогах, фи, вроде ничего себе, но вот именно: ничего себе. Я вспомнила: я навещала, короче давала уроки на дому, дурацкое правило навещать больных детей. Нет не Настю, мальчика из … восьмого класса, да, из восьмого … б … в … не важно: дом врос в землю, от времени, от плохого болотистого грунта и окна только четвертушкой смотрели во двор и там в двух крохотных комнатах жило, неужели это слово применимо здесь, восемь человек: шестеро детей разного возраста, двое взрослых, старуха со скрюченной спиной и женщина, ее дочь, лет сорока прикрывала рот с целью придавить запах скверной водки: еще собачка с тремя щенками под детской кроваткой и рыжий кот в обнимку с конопатым мальчиком на просевшем диване. Не о том! О запахе. От Насти пахло подвалом, бедностью, тюремной камерой. Хотя, наверное, в зоне?.. ладно почему в советской стране люди так живут? Глупый вопрос и несправедливый. Мать пьющая, отца посадили за злостное хулиганство (206, ч.2 – знающе объяснила скрюченная старуха), но их не бросили на произвол судьбы: по социалке обеспечивают одеждой, питание в школе бесплатное. Чего я несу! И от подвальной семьи и от Насти с прохудившимся носом ощутимо и опасно тянет застарелым несчастьем.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.