И лакала же я потом — водку и сейчас лакаю, как воду… Вот бы поднесли…

А теперь — скажу про то, что знаю…

Часов в девять вечера на Владимирской горке встретила я кавалера, он познакомился со мной и стал угощать. Угощал хорошо, и водка была, и колбаса, и огурцы, и яйцы вареные. Нализался сам до бесподобности и ушел. Я и выпила и закусила и так-то хорошо себя чувствовала. Нагуляюсь, думаю, вовсю, в Цар — кий сад пойду. Ночь была, время часов одиннадцать, али около того. Вхожу и вижу Ал-беевскую в саду с Соболихой… чего-то говорят и так ничего себе… не очень ругались… При них же Танька Удовленкова, такая же, как и я, и почище меня Марина Рябкина, Ко-ралтышев и друг сердца Соболихи. Оба крючника на Обо-лоне работают. Народ — у-ух. Ничего, и меня в гости пригласили. Выпили мы две бутылки. Это Танька Удовленко-ва угощала и Албеевская, кавалерам, значит, контрибуцию давали, а потом к Соболихе пристали, чтобы и она бутылку проставила. Та пошла, купила. Выпили и закусили ситным с копченой колбасой. Булку и колбасу резала Соболиха…

— А ты видела нож, какой он из себя? — спросил следователь.

— Видела.

— Какой?

— Складной и кривой — словно садовый…

— Если покажу — признаешь?..

— Отчего нет…

Гуленькой показали нож. Она его признала.

— А кому он принадлежит?

— Да Соболихе, она тогда хвасталась ножом, а крючник подарить просил…

— Что дальше?

— Кавалеры были страсть пьяны. Особливо натранбаба-хался любовник Соболихи. Коченогий — мы его прозвали, кутяпый он был да гунявый… а нашей сестре нравился, большой фурор имел… Албеевская и давай с ним закручивать, да шутить, накаливать, значит, а Соболиха злится — страсть! Вот Албеевская и говорит Коченогому — покажи часы… тот показал. Я, говорит Албеевская, себе их на память спрячу — и взяла… Тот говорит: бери, мне Соболиха другие достанет; а Соболиха ругать их — как только возможно. Я, говорит, тебя как поросенка приколю! Зачем, пучеглазая, взяла часы? Отдай! Да так заревновала и такая страшная стала, что Албеевская часы-то скорей отдала — испугалась, слимонилась. Соболиха помалу утихла. Вся компания разошлась. Я тоже. Только это моталась я, моталась и чего-то меня к «Шате» потянуло; иду по другой стороне, уж поздно было, к утру дело шло, слышу — шум, ругня. Гляжу — Соболиха ругается. Я подошла ближе, гляжу, а она в крови запачкана и морда-то тоже припачкана. Ну, думаю, ловко избили и, чтобы самой не наздрючиться, ушла улицей на Печерск. Вот и все, господин следователь.

Гуленькая замолчала и ждала распоряжений. Следователь задавал ей еще массу вопросов, но ничего нового она не показала, и он прекратил допрос, отпустил Гуленькую и вызвал следующего свидетеля…

Глава IV

ТАИНСТВЕННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Трое таинственных посетителей подвигались к водокачке и от нее они направились к скамье. Они шли уверенно, видимо, хорошо зная дорогу. Когда они стали приближаться к скамейке, шаги их замедлились и разговор стал стихать; двое остановились, а третий, осторожно ступая вперед, направился к намеченному месту. Подойдя как можно ближе, он нагнулся и ощупал скамью; руки его наткнулись на какой то предмет, — это была женщина, она полулежала и от прикосновения сделала усилие приподняться, хрипло застонала и снова ткнулась в скамью.

— Жива, — прошептал третий и подозвал спутников. — Вы вот что, помогите мне ее оттащить отсюда. Сволокем ее к откосу, а то здесь разом заметят.

Те отказались, не желая пачкаться кровью, которая обильно текла из ран женщины.

— Ну, черт с вами, сам справлюсь.

Третий взял раненую, столкнул на землю, взял за ноги, как за оглобли, и потащил несчастную к откосу. Сперва она стонала, но потом смолкла. Голова колотилась о кочки, и сучья драли ее лицо. Наконец он дотащил ее, втащил, повернул головой вниз и бросил. С минуту он простоял за деревом, как будто ждал, что кто-нибудь выйдет посторонний и придется его прикончить. Затем торопливо направился к двум сотоварищам; там он вынул огарок свечи, зажег ее и стал осматривать скамью. По счастливой случайности ни одна капля крови не попала на нее, а вся она обильно смочила платье раненой. На песке также не было следов крови. Следов их ног не было заметно, они мешались с сотнями других. Увидав, что все обстоит благополучно, незнакомцы пошли к выходу, но вышли не из ворот, а махнули через ограду и скрылись по направлению к Подолу.

Раненая лежала неподвижно. Жизнь оставила ее, душа вылетела из бренного тела.

Коченогий на другой день был сильно возбужден, он пьянствовал, угощал товарищей-босяков, что с ним случалось редко, то ругался беспричинно с ними, то вдруг смолкал, и на лице появлялась тень — не то беспокойства, не то грусти. Пьянство продолжалось весь день, и наконец он, нализавшись, мертвецки уснул, а его собутыльники разошлись по домам или, вернее сказать, по притонам…

* * *

Коченогий проснулся в одном из частных ночлежных домов. Он встал ранее всех. Все оборванное царство — еще спало мертвым сном. Он осмотрел себя и увидел на штанах три-четыре пятна крови. Первой мыслью было замыть их; но как это сделать, чтоб не бросилось в глаза?

Кто-нибудь из босой команды мог проснуться и все могло принять очень неприятный для Коченогого оборот. Медлить нельзя — надо было на что-нибудь решиться. Еще пять-шесть минут и все должно закопошиться. Коченогий соображал; хитрая улыбка появилась на его лице; затем он прилег и осторожно, чтобы нельзя было заметить, начал неистово теребить нос и ковырять в ноздрях. Кровь хлынула и закапала и на «спинжак», и на штаны.

В это время начали подыматься головы спящих, послышалось кряхтенье, зевота, вздохи, и вот темнота, грязь, разврат, воровство, убийство, несчастье, горе, все… зашевелилось, стали вставать и готовиться на денное скитанье. Когда проснувшихся оказалось достаточное количество — Коче-ногий приподнялся и с притворным удивлением посмотрел на кровь; потом, как бы сообразив, в чем дело, — выругался и громко сказал: «Надо обмыться, а то, как есть, убивец…»

Держа под носом руку ковшиком, Коченогий направился на двор, — там он взял пригоршню воды и начал обмывать нос, руки, а затем, когда кровотечение остановилось, начал замывать пятна… Многие это видели и не придали особого значения. Но вот к Коченогому тихо подошел не босяк, а какой-то полуоборванец. Он остановился перед ним и тихо сказал:

— Что ты делаешь?

Коченогий вздрогнул, посмотрел на спрашивающего и не признал в нем никого из своих, здешних…

— Видишь, что делаю… да и какое тебе дело?

— Где был вчера ночью? Куда девали босячку? Зачем тащили в откос?

Коченогий побледнел и невольно схватился за нож, спрятанный за пазухой…

— Кровь из носу? А вот эти пятна откуда, засохшие, что на штанах? Я все видел и знаю, как вы ее подкололи… Я говорю тебе, что я не здешний. Я приехал на гастроли и прятался в саду… Голоден и хочу пить… Угостишь меня?

Коченогий разом согласился и новые знакомые направились вместе…

Сумрачен был Коченогий.

Он был и голоден, и трезв, и зол…

Глава V

КАК УБИЛИ

Коченогий зашел и купил бутылку водки, фунт хлеба, полфунта колбасы и отправился с таинственным гастролером к берегу Днепра. Там они расположились, бульбульк-нули поочередно из бутылки, закусили и несколько времени сидели молча. Ни тот, ни другой не хотели первым начинать неприятный разговор. Наконец, Коченогий начал:

— Ну, я тебя ублаготворил: лакай водки, сколько хочешь — только говори, что знаешь…

Гастролер двусмысленно улыбнулся и, подкрепив себя снова живительной влагой, начал рассказывать то, на что его натолкнула судьба:

— В ту самую ночку темную пробрался я в Ц — кий сад довольно раненько — еще никого не было из ваших, и голодный развалился на траве и заснул; что у вас было раньше, не знаю, но проснулся я, когда услышал ссору около себя; вы чуть-чуть на меня не наступили. Я замер, думаю, еще обдерете последнюю одежонку, а то еще подколете, насчет моих кишечек пройдетесь. Вас было трое мужчин и две бабы… Мужчин двух я не разглядел, а тебя хорошо запомнил, когда ты закуривал сигарку… Бабы между собой спорили и одна ревновала тебя к другой, и та, которую ревновала, в сердцах выхватила нож и хотела ударить твою дох-таршу, ты выхватил нож — твоя захмелела и упала на землю, другая бросилась на нее и хотела подколоть, ты вырвал нож и всадил его в ту…