Случаи измены со стороны женщин, среди своих, очень редки. Изменяют только за что-нибудь; но это не считается за измену и кавалеры на это смотрят сквозь пальцы. Женщины же более строги и прощают только самые выгодные операции. Так позорно течет их жизнь изо дня в день, из ночи в ночь, пока еще влачится существование. Чем долголетней, опытней в их кругу женщина или мужчина, чем больше они перенесли болезней и других треволнений, тем более они уважаются своими и часто к ним идут за советом в том или другом случае, а при неудачах помогают водкой, закуской и даже деньгами. Свои экскурсии каждая имеет право производить в своем районе, по общему соглашению. Большинство из них прекрасно знают друг друга, — если не лично, то по прозвищам, кличкам и именам.
* * *
На самом верхнем откосе лежал труп женщины. Положение тела было головой вниз, ногами, с согнутыми коленями, вверх… Одета она была почти нищенски. Жалкое платье, прикрывавшее тело, было изорвано. Из-под него виднелась рубаха. Руки размашисто раскинулись по сторонам и судорожно скрючились. Ноги одеты были в грубые, простые чулки, но без сапог. Лицо было искажено и имело землистый цвет. Глаза открыто, точно с ужасом, смотрели на чистое голубое небо. Синие губы были искривлены и в углах рта, как и в ноздрях, и в ушах — копошились мошки и мухи. Лицо, испитое, с печатью разврата, носило на себе следы былой красоты. Волосы, растрепанные космами, торчали из стороны в сторону и в них набилась и пыль, и остатки травы, и разный мусор. В груди зияла рана от удара ножом и такая же виднелась с правой стороны шеи. Масса крови пропитала и сорочку, и платье, и даже землю…
Вот этот-то новый предмет привлек внимание воробьев.
Пошумев, потолковав, — воробьи поприсмотрелись и постепенно, один за другим, скоком-боком, стали подлетать к трупу и глубокомысленно кричать: «Жив-жив! жив-жив!…» Но вот до их слуха долетело какое-то шуршание, и стая снова поднялась и разлетелась, но уже не на ближайшие деревья, а через сад, на улицу, и где-то скрылась. Это спугнул их сторож, убиравший сад. Он подмел аллеи и, собрав мусор, понес его в сторону…
Подойдя к откосу, сторож остановился и стал вглядываться в лежащую женщину. Он сначала думал, что перед ним пьяная баба, заночевавшая в саду, но, подойдя ближе, отшатнулся и побледнел, увидев кровь и раны. Он понял, что это убитая, и, сломя голову, бросив метлу, побежал в ближайший участок.
Там он поднял на ноги пристава. Пристав торопливо оделся и, взяв околоточного, двух городовых, бегом направился к месту преступления. Осмотрев труп, он запретил до него касаться, чтобы не изменить его положение, и немедленно отправил к прокурору сообщить о происшедшем. Все это делалось быстро, толково.
— Кученко, — обратился он к околоточному лет тридцати пяти. — Вы бывали часто в обходах ночлежных домов и других притонов; не встречалась ли вам когда-нибудь эта женщина?
Околоточный нагнулся и внимательно всматривался в лицо покойницы.
— Никак нет, господин пристав, не помню. Может, и встречал, да не помню. Запамятовал, много их там, разве запомнишь.
— А вы? — обратился он к городовым.
Те поочередно стали нагибаться к трупу и боязливо смотреть его в лицо. Оба городовых, после самого внимаатель-ного осмотра, отвечали то же что, и околоточный надзиратель. Много им приходилось видеть лиц — а только запамятовали. Все они как-то на одно лицо, да при обходе и не больно светло! Нешто разглядишь?..
Пристав нетерпеливо дожидался приезда властей, предварив окружающих, чтобы они не давали на себя садиться мухам, так как они, наевшись сукровицы, могут заразить их кровь, что уже было с одним из его знакомых при подобном же случае, и тот умер от заражения крови. У него вспухли все железки и их постепенно пришлось вылущивать, но ничего не помогало. Бедняк скончался в страшных мучениях. И городовые, и околодочный, и сам пристав, и с любопытством слушавший дворник внимательно следили за полетом мух и старательно отмахивались от их назойливого знакомства. Понемногу собирались любопытные.
Вот, наконец, послышался отдаленный треск дрожек; вот они остановились. Послышались голоса. Мелькнули зеленые околышки судебного ведомства. Прибывшие скорыми шагами направлялись к месту, где лежала убитая и где ожидал пристав с своими спутниками.
* * *
Только вышла опьяневшая женщина на дорогу к выходу, как с другой стороны показался мужчина. Он был прилично одет и в нем каждый посетитель сада мог бы узнать Федора Крупенко, снявшего в аренду ореховые деревья. Он видел две фигуры, сидящие на скамейке. Одна была женщина, другую он не мог за темнотой рассмотреть. Пройдя дальше и не будучи замечен, он прошел к другой аллее, где увидел мужскую компанию из трех мужчин. Не отдавая себе отчета, для чего, он начал следить за ними. Те увидали его, замолкли и пошли в другую сторону. Крупенко шмыгнул за дерево и, прячась то за одно, то за другое, нагнал компанию, которая приостановилась. Он напрягал слух, чтобы услышать разговор, но напрасно. Трое мужчин говорили очень тихо и один из них несколько раз показал рукой по направлению к откосу, где нашли убитую. Компания продолжала тихо разговаривать. Крупенко терпеливо ждал и даже боялся пошевельнуться. Чего доброго, пристукнут, думалось ему. Но таинственное трио мало-помалу увлеклось и стали доноситься отдельные фразы и слова… Безмолвный свидетель весь обратился в слух и ясно услышал, как самый высокий сказал:
— Вот что, ребята, надо пойти посмотреть, что с ней такое приключилось…
Средний махнул рукой и сердито возразил:
— Стоит тратить время! Пусть ее валяется!
Третий поддержал второго, но высокий настаивал и компания пошла к откосу. Крупенко не стал их преследовать, а направился домой, размышляя: «О ком это они говорили? на кого смотреть им надо было?» Но сон одолевал его и он бесповоротно решился идти домой спать… Это было часа в три ночи. Петух уж давно пропел свое кукареку, да не один раз, а несколько… Чувствовалось приближение рассвета, но тьма не рассеивалась и только на небе показались белесые клочки… Звездочки стали тускнеть и от травы пошел утренний пар-роса… В саду было тихо, только изредка трещали сучки под ногами трех таинственных незнакомцев, прокрадывающихся к откосу… Где-то прошуршало дерево — это или белка, или какая птица, испуганная чем-то, со сна метнулась, и опять тихо. Ветерок затих и июльская ночь, приняв в свои объятия все и вся, стала бледнеть перед приближающимся утром…
Глава II
ДВА ЧАСА НОЧИ!
Оркестр музыки отчаянно наигрывал какую-то модную шансонетку. По площадке «Шато» гуляла немногочисленная публика. Было уже позднее время; приличный контингент посетителей ушел, и остались только мужчины и эти дамы… Эти чудные разрисованные создания, в шляпах вывертом, в платьях крикливых фасонов и одетые в заманчиво шуршащие шелковые юбки… Слышался смех, говор, взвизгивание, брань… Но вот музыка замолкла. Электрический свет погас, а вместе с ним улетели и бабочки… Сперва виднелись фигуры официантов, служащих, заканчивающих свое дело, а затем затихло все…
За деревянным забором в стороне откоса, среди деревьев мелькнула чья то тень, кто-то, пошатываясь, осторожно пробирался в ночной тьме… тень то спотыкалась, то останавливалась, то быстро бежала.
Это была женщина, представляющая из себя тип, вечно встречающийся во всех ночлежных домах; она была бледна, дыханье ее порывисто. Она или бежала долго и скоро, или боролась с кем то… Косынка спустилась с головы. Губы что-то шептали и так скоро, нервно… Вот она споткнулась и грохнулась стремительно на землю. Несколько секунд упавшая лежала, не шевелясь… Затем приподнялась и села на траве… Глаза ее блуждали… Она, видимо, прислушивалась и наклонила голову в сторону откоса… Руки, опершись о землю, поддерживали туловище. Женщина с усилием оторвала правую руку от земли, которая точно магнит притянула ее, и провела ею по глазам, как бы отгоняя какую-то докучливую, неотвязчивую мысль… Затем села удобней; дрожащими и от волнения, и от алкоголя руками она стала шарить в карманах юбки… Вынув коробку со спичками, она открыла ее, вынула спичку и чиркнула. Спичка сломалась. Женщина выругалась и вынула другую; та вспыхнула, но ветерок моментально погасил ее; наконец, одна из спичек загорелась и красноватым светом осветила лицо женщины. Оно было как-то перекошено злобой и судорогой. Прикрыв ладонью левой руки огонь, чтобы не погас, она нагнулась и стала осматривать свое платье. На нем ничего не было, кроме обыкновенной грязи, но на чулках виднелись пятна крови. Женщина что-то прошамкала пьяными губами и как-то улыбнулась без улыбки. Спичка погасла.
