Меня зовут Саша Емельянова. Мне семнадцать лет, через два месяца исполнится восемнадцать. В этом году я окончила школу и поступила в институт, на специальность «Информационная безопасность». Институт находится в соседнем городе, почти мегаполисе по нашим меркам. Но место в общежитии дадут только в сентябре, так что пока живу в родном Нижне-Волчанске. Можете не морщить лоб и не чесать затылок. Мне пока ни разу не встречался человек, способный сразу сообразить, на какой стороне карты этот город вообще искать. Оно и понятно. Живет в нем тысяч тридцать человек, есть один работающий завод, один торговый центр «Волчок», который все называют просто ТэЦэ – других-то нету, чего мудрить? – и одна центральная улица имени Ленина. А еще старый кинотеатр во дворце культуры, где крутят вышедшие в тираж фильмы, если в зале соберется больше десяти человек.

Живу я в убитой двухкомнатной хрущевке вместе с батей. Раньше с нами жил мой старший брат Стас, сын от первого брака матери, но недавно он переехал – получил неплохую для Нижне-Волчанска должность и снял отдельную квартиру. Мать нас бросила, когда мне исполнилось три года. Когда-то я сильно на нее злилась за предательство, а теперь перестала: сама жду не дождусь, когда уеду подальше от вечно опухшей батиной хари. Папаша мой всегда выпивал. А когда мать пропала, оставив в шкафу ворох цветастых платьев, пропахшей сладкими духами «Магнолия», словно с цепи сорвался. С тех пор я его трезвым-то и не помню.

Если б он только пил, и фиг бы с ним, как-нибудь протянули со Стасом. Но после ухода матери батя начал распускать руки. Сначала брата поколачивал, потом и меня, как подросла. Это у него называлось: «Воспитательный елемент». Получил двойку? На по щам. Вернулся поздно? На еще. Посмотрел косо, а на днях бутылка подорожала? Ну, вообще держись… Помнится, отделал он меня однажды, как бог черепаху, даже толстовка с капюшоном не помогла – синяки заметила классная руководительница. Оставила после уроков, усадила перед собой и давай причитать: как же так, надо твоего отца родительских прав лишить, а тебя определить в детский дом, откуда такую славную девочку быстро заберут в хорошую семью. А я и говорю: «Вы, Тамара Константинна, в своем уме? Кому я сдалась – подросток из неблагополучной семьи? Усыновляют младенцев, а меня промаринуют до восемнадцати лет и отправят обратно. А в детдоме что, жизнь больно сладкая?». В общем, отговорила. И двойки она мне с тех пор ставить в дневник перестала, только в журнал. Нормальная тётка оказалась, короче.

С батей потом тоже все нормально устроилось. Стас за лето вымахал, окреп и записался в секцию по смешанным единоборствам. Попробовал его папаша по старой памяти приложить, да не тут-то было. Закрылась лавочка. Меня брат трогать запретил, так что к средней школе жизнь более-менее наладилась. Единственное, брата после выпускного в армию забрали, но он меня в свою секцию записал. Сам после службы занятия бросил, потому что поступил в университет на юридический факультет, не до того стало. А я втянулась, пять лет уже хожу, недавно второе место на первенстве области заняла. Могла и первое, да в финале по очкам уступила, а не то был бы у меня в кармане второй разряд.

К старшим классам меня уважал не только присмиревший батя, но и вся подъездная гопота, включая сумасшедшего алкоголика с пятого этажа. Жену он гонял по квартире так, что люстра качалась, и крики по всему району слыхать. А со мной на лестнице здоровался, погоду да политику обсуждал…

В моей школе все учителя, кроме Тамары Константинны, удивлялись, как это мы с братом смогли сдать экзамены и поступить на бюджетное отделение? Без репетиторов, без родительской поддержки? А ответ был очень простым. Поступили, потому что иначе – конец. Мои одноклассники ничем не рисковали. Не пройдут по баллам на бюджет – есть платное отделение. Не получится в этом году – настанет следующий. А я знала: если сейчас не вырвусь из этого болота, не пойду учиться, то глазом моргнуть не успею, как окажусь на месте продавщицы в соседнем ларьке. И однажды возьму в счет зарплаты ноль восемьдесят пять и засяду на кухне вместе с батей…

Этот страх и заставлял меня вгрызаться в учебники, сидеть на форумах, шерстить интернет в поисках бесплатных видеопособий. Мотивировал похлеще любого репетитора. Даже лучше, чем новенький айфон, обещанный за поступление моей однокласснице Вике. Страх, а еще злость. Когда с детства никто не хочет сидеть с тобой за одной партой, потому что на тебе подвернутые штаны старшего брата и его же ботинки, надетые на два носка… Когда ровесники смеются в лицо, потому что на последнем родительском собрании батя захрапел в середине доклада, его растолкали, и он на всякий случай заорал матюгами, что выбьет из тебя всю дурь… Когда… Много было этих «когда».

На этом можно заканчивать с прелюдией и переходить к сути. А суть сегодняшним вечером вырисовывалась печальная…

Я сидела после тренировки в раздевалке, привалившись к шкафчику и медленно сматывая насквозь пропотевшие бинты. На меня накатила тоска. Надо было собираться и идти домой, но очень не хотелось. В квартире со вчерашнего вечера квасил батя с какими-то подзаборными колдырями. Алкашей я, положим, выкину, они уже на ногах не стоят. Но сложно вообразить, на что теперь походила наша и без того не шикарная квартира…

В прошлый раз к моему возвращению загажены были не только унитаз с раковиной, но и ванная, и даже почему-то рассохшаяся деревянная хлебница на кухне. А еще дома было нечего есть. В школе кормили бесплатно. Но школу я закончила, а потому с рисовой запеканкой и напитком из цикория с молоком в граненом стакане пришлось попрощаться. Конечно, я подрабатывала: разносила листовки по почтовым ящикам, расклеивала объявления. Но для учебы мне потребовался хороший ноутбук, и все накопления ушли на него.

Утром я позавтракала пустой гречкой, на обед потратила последний полтинник, а что есть на ужин не представляла даже в теории. Батя в еде не нуждался. Он, как лютик-одуванчик, перешел на какие-то альтернативные, неведомые мне источники питания. В пятницу обещали выплатить остаток зарплаты за прошлый месяц, но как прикажите жить оставшиеся три дня? В долг я не брала, о сложившейся ситуации никому не говорила. Достаточно близких друзей, чтобы напроситься на ужин в гости, не имела. Кое-что подозревал дядя Лёша, мой тренер, но на все расспросы я отвечала уклончиво, не желая втягивать его в окружавшую меня грязь. Дядя Лёша вздыхал, но ни на чем не настаивал, и только каждую неделю угощал пирогами да бутербродами, якобы насильно всунутыми в излишнем количестве женой.

Выход был один – идти к Стасу. В гости к брату я заглядывала редко, сам он не приглашал. Нет, мы не ссорились, ничего не делили и ни в чем друг друга не упрекали. Просто раньше нас хоть что-то объединяло – пятна зеленки на сбитых костяшках, завтрак на крохотной кухне, один на двоих велосипед. Но когда Стас вернулся из армии и съехал на съемную квартиру, оказалось, что, кроме совместного быта, ничего нас не связывало… Разница в возрасте – больше семи лет, чего вы хотите. Разве что внешне мы походили друг на друга: оба были худые, скуластые, черноглазые, как мать. Может, она была из цыган, потому и сбежала однажды за вольным ветром?

Я нехотя поднялась со скамьи, покидала вещи в спортивную сумку и надела куртку. Лето в этом году выдалось так себе – дождливое и холодное. Свинцовые облака жались к земле, а ветер так и норовил выдернуть душу и закрутить ее, жалкую и растерянную, над промзонами и пустырями.

Идти было недалеко. Минут двадцать, если быстрым шагом через дворы. Было, правда, уже темно – тренировка затянулась, да и в раздевалке я просидела долго. Для местной гопоты встретить одинокую девушку после заката – майский день, именины сердца. У меня одноклассника за проколотое ухо недавно так отметелили, что до сих пор с фиолетовой рожей ходит. Поэтому в спортивной сумке, болтавшейся на левом плече, кроме сменной обуви и снаряжения валялись походная аптечка и газовый баллончик (тьфу-тьфу-тьфу, еще ни разу не пригодившийся), а в кармане куртки лежал настоящий шокер. И если кому-то покажется, что это перебор, я от всей души приглашаю его прогуляться после десяти вечера по моему району, известному в народе как Бухара (и вовсе не потому, что здесь, блин, жарко и персики растут).