Итак, теоретическая часть нашей книги закончена. Нам остается теперь перейти к частностям, т.е. разобрать те великие общие законы, которые до сих пор мы рассматривали по существу, в их приложении к жизни учащейся молодежи. Другими словами, нам остается исследовать в подробностях, какие опасности могут грозить нравственной свободе студента и какую поддержку для борьбы с этими опасностями он может найти в себе самом и в окружающей среде.
Эту вторую, практическую часть нашего трактата, мы делим на два отдела: IV и V.
Отдел IV будет разбит на два подразделения: в первом мы будем говорить о врагах, с которыми приходится бороться в деле самовоспитания (pars destruens); во втором (pars construents) выскажем несколько мыслей, которые, как мы надеемся, пробудят в душе наших юных читателей живое стремление к энергичной жизни человека труда, подчиняющейся только велениям воли.
Отдел V посвящен вопросу о внешних союзниках в деле самовоспитания, которых студент может найти в окружающей его общественной среде.
II
ПРАКТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ
Отдел IV
ЧАСТНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Враги, с которыми надо бороться: сентиментальность и чувственность
1. Мы уже видели, что в деле самовоспитания нам приходится считаться с двумя главными врагами: с чувственностью и ленью. Лень есть распущенность, т.е. такое хроническое состояние души, когда человек предоставляет себя на произвол внешних влияний, не делая над собой никаких усилий; вследствие этого лень представляет очень удобную «среду» для развития всех порочных инстинктов, и в этом смысле можно сказать, что всякая страсть обусловливается ленью. Нашей мысли недостает только небольшого толчка, чтобы мы решились признать вместе со стоиками, что всякая страсть есть распущенность воли. В самом деле, подчиниться влиянию страсти — не значит ли это перестать быть господином своего «я»? Страсть — это торжество нашей животной природы, слепой порыв наследственных инстинктов, который затемняет, угнетает — более того: порабощает ум. Страсть убивает в нас человечность, принижает все то, чем мы должны гордиться и в чем весь смысл нашего существования: человек опять становится животным на все то время, пока в душе его бушует страсть.
Но, несмотря на это, я все-таки скажу, что, благодаря своей скоротечности, страсть менее опасна, чем та роковая темная сила, которая действует ежеминутно и которая, как мы уже сказали, есть то же для человеческой природы, что тяжесть для камня. И как никакое здание не может быть прочно, если архитектор не принял в расчет законов тяжести и не положил их в основание своих вычислений, заставив их таким образом способствовать устойчивости стен, так и дело нашего нравственного возрождения никогда не будет прочно, если мы не примем в расчет враждебных нам сил и не прекратим их наступательных действий, противопоставив им могущественный союз других, благоприятных нашей цели, сил, и даже если мы не заставим некоторых из наших врагов бороться за нас. Но как узнать, так сказать, по первому впечатлению, какие из этих сил нам враждебны и какие благоприятны? Ничего не может быть проще. Всякая психическая сила враждебна воспитанию воли, если она действует в одном направлении с нашей ленью, и благоприятна ему, если она идет с ней вразрез.
Таким образом предстоящая нам задача совершенно ясна. Прежде всего мы должны стараться ослабить или, если возможно, уничтожить влияния, клонящиеся к умерщвлению нашей энергии, и усилить все то, что может ее оживить.
Причины, ослабляющие волю (я разумею волю, как силу, действующую непрерывно), очень многочисленны, и первое место между ними занимает та расплывчатая сентиментальность, которая представляет столь обыкновенное явление у молодых людей и которая нечувствительно приучает воображение убаюкивать себя сладострастными мечтами, так часто приводящими к порочным привычкам. Затем следует: вредное влияние товарищей, махнувших рукой на всякие попытки к самосовершенствованию, бульварная и ресторанная жизнь, скука, уныние и опасные софизмы, которые так часто повторяются, что влияют даже на просвещенных людей и в конце концов приобретают авторитет и очевидность аксиом.
2. Итак, наше исследование психических явлений, враждебных воспитанию воли, мы начинаем с исследования расплывчатой сентиментальности, бесцельных порываний.
В коллеже, где мальчика-подростка поддерживает домашняя дисциплина, где почти все его время занято обязательными уроками, где его энергию подтягивают соревнование, постоянная мысль об экзаменах, и где он должен волей-неволей вести умеренную, строго регулярную жизнь, ему некогда подолгу предаваться мечтам, по крайней мере в последнее время, когда сократили число учебных и увеличили число рекреационных часов. Теперь он уже не может, как это, к сожалению, делалось прежде во всех закрытых заведениях, проводить значительную часть времени за вечерними уроками в том, чтобы мечтать о любви и вызывать в своем воображении страстные сцены. Но как только, по выходе из коллежа, юноша очутился на своей воле, один в большом городе, без родных, без надзора, без обязательной для каждого дня и даже без строго определенной работы, — число часов абсолютной праздности, когда воля молчит, ум дремлет и разыгрывается фантазия, неизбежно для него возрастает. К несчастью, именно в этот период в организме окончательно завершается тот физиологический переворот, который уже давно начался. Рост почти прекращается: огромная работа классификации предметов и явлений внешнего мира закончена; освобожденные силы ищут исхода и становятся источником неясных волнений; окончательное пробуждение полового инстинкта придает мысли своеобразную окраску, которой раньше она не имела. А тут еще на подмогу выступает воображение: юноша страдает, и страдания его вполне реальны, хотя они и опоэтизированы литературой: это то самое состояние, которое так живо рисует Бомарше в своем Шерюбене. Про человека в этом возрасте нельзя сказать, что он любит ту или другую женщину. Он еще просто «любит любовь». В нем живет такая могучая способность к идеализации, его переполняет такая кипучая сила жизни, такая потребность дать внешний исход своим великодушным порывам пожертвовать собой, отдать всего себя какому-нибудь делу, что эту эпоху человеческой жизни можно назвать благословенной порой.
Но в то же время это критический, решительный момент: переполняющая нас энергия должна израсходоваться. Не нашла она исхода в честном полезном труде, и мы рискуем, что она обратится на низкие, постыдные удовольствия. Это борьба Геркулеса между добродетелью и пороком; на чем бы ни остановился наш выбор, он будет сделан с беззаветным увлечением. Для большинства молодых людей выбор не может не быть сомнительным. Они идут туда, куда их влекут отвращение к труду, печальные примеры, отсутствие здоровых развлечений, слабость воли и уже загрязненное, испорченное воображение. О таких молодых людях нельзя даже сказать, что они падают в борьбе, ибо они ни на одну секунду не пытаются бороться. К тому же нельзя не согласиться, что переживать в воображении восхитительные романы, устраивать будущее по своему произволу несравненно интереснее, чем работать, и требует меньше усилий. Естественно поэтому, что молодой человек, студент, от которого всегда зависит отложить свою работу на завтра, — естественно, что, раз наука его отталкивает, он предпочитает уходить в свои мечты и убивает таким образом свое лучшее время. Мало ли молодых людей, которые переживают такие воображаемые романы день за днем, неделю за неделей, варьируя тему на тысячу ладов, воображая свою героиню во всевозможных ситуациях, обращаясь к ней вслух с целыми тирадами и никогда не находя их достаточно нежными и страстными. Как бледны и бесцветны романы наших романистов в сравнении с теми романами, которые мы сочиняем сами на восемнадцатом году! Ни в ситуациях, ни в характерах их нет того неисчерпаемого избытка любви, того великодушия, того полного бескорыстия, которые составляют достояние этих счастливых годов. Только позднее, когда остывшее воображение обратится к более серьезным предметам, мы начинаем требовать от романиста, чтобы он заменил нам поэта, каким мы были и перестали быть. Одно только жаль, что все эти прекрасные романы создаются за счет рабочих часов, причем молодой человек приобретает обыкновенно такую непобедимую привычку мечтать, что всякий серьезный труд становится невозможным. Одно прочитанное слово, намек, — и мы унеслись за тридевять земель от нашей работы, и не опомнились, как пролетел целый час. А рядом такой резкий контраст: одинокая, замкнутая жизнь студента, работа — подчас очень скучная: все это так пресно и безвкусно, что пропадает последняя бодрость. Так тяжело возвращаться из волшебного царства фантазии к прозе действительности!.. Одним словом, с какой стороны мы ни взглянем, сентиментальность, расплывчатая мечтательность оказывается безусловно вредна. Сколько хороших часов, которые мы могли бы отдать полезному труду, уходят задаром на бесплодные, пустые мечты.
