Прибавьте к этому, что в своем одиночестве молодой человек не умеет даже работать: у него нет системы в труде — ему ее не дали, — системы, которая была бы приспособлена к его силам и складу ума. Поэтому студенческие годы, — годы, которые уходят на высшее образование, для дела нравственного самоосвобождения обыкновенно пропадают. А между тем это хорошие годы, когда жизнь бьет ключом. Студент принадлежит себе почти безусловно. Бесчисленные тяготы жизни почти не давят его плеч. Он еще не носит ошейника профессии, ремесла. Нет у него и забот, которые приходят с семьей. Время принадлежит ему вполне и безраздельно. Но к чему служит эта внешняя свобода для того, кто не властен над собой? «Ты повелеваешь здесь всем — могли бы мы ему сказать — только не собой»⁶, и, поэтому, его дни слишком часто проходят бесплодно. Притом, даже при такой полной свободе, много времени поглощают роковые житейские нужды. Встать с постели, одеться — на это надо положить полчаса; хождение в университет и обратно, в ресторан и обратно, обед, пищеварение, несовместимое с умственным трудом, посещение знакомых, писание писем, непредвиденные помехи, необходимый моцион, недомогание, болезни, — все эти настоятельные надобности, с прибавкой восьмичасового сна, необходимого для человека, который работает, отнимают около шестнадцати часов в сутки. Нетрудно подвести итог. Позднее ко всем этим надобностям прибавятся еще обязанности профессии или службы, и тогда —даже урезав до последней возможности время обеда и прогулки — хорошо, если останется каких-нибудь пять часов в день, которыми человек может вполне располагать для любимого труда и спокойного размышления. С другой стороны, если из общей суммы работы вычесть время, которое уходит на справки в книгах, на переписку и вообще на самый процесс письма, и даже те секунды, когда мы дышим и когда никакое усилие невозможно, — нас удивит, как мало останется у нас времени на усилие мысли. Если вдуматься поглубже, нельзя не возмущаться лживостью всех этих биографий, способных только отнять у молодежи последнюю бодрость, — биографий, в которых нам описывают ученых и политических деятелей, работающих по пятнадцать часов ежедневно.

К счастью, как говорит Боссюэ (мы уже цитировали это место), «для каждого дня довольно немногого, лишь бы каждый день давал это немногое»: мы подвигаемся вперед даже при медленной ходьбе, если никогда не останавливаемся. Главное условие для умственного труда это — я не скажу регулярность, но: непрерывность. Гений есть лишь долгое терпение. Все крупные работы были выполнены настойчивостью и терпением. Ньютон открыл всемирное тяготение благодаря тому, что постоянно думал о нем. «Невероятно, какие чудеса делает время, когда мы имеем терпение его подождать и не торопиться», говорит Лакордэр. Взгляните, что происходит в природе: наводнение, опустошившее Сен-Жервесскую долину, принесло с собой самое ничтожное количество наносной земли, между тем как медленное действие морозов и дождей и едва заметное движение ледников — год за годом, камень за камнем, дробят скалистые стены и ежегодно заносят долины чудовищной массой земли. Какой-нибудь ручей, несущий песок, стирает изо дня в день свое гранитное русло; пройдут века, и в каменистой почве утеса образуется промоина огромной глубины. Так же и в человеческой жизни. Все большие дела создаются накоплением таких маленьких усилий, что если взять каждое в отдельности, оно покажется до смешного ничтожным в сравнении с выполненным трудом. Вся Галлия, когда-то покрытая лесами и болотами, была распахана, изборозждена дорогами, каналами, железными дорогами, покрылась деревнями, городами, — и все это сделалось миллионами отдельных усилий, незначительных сами по себе. Каждое из писем, составляющих гигантскую «Somme» Св. Фомы Аквинского, — надо было, чтобы Св. Фома его написал; надо было далее, чтобы наборщики набрали их все для печати букву за буквой, и из всего этого труда, непрерывно возобновляющегося на несколько часов ежедневно в течение пятидесяти лет, вышло чудовищно громадное произведение. Действие, деятельность — настоящая, мужественная — выражается в двух формах неравного достоинства. Иногда она идет большими скачками, порывами, проявляет себя в минуты подъема энергии, а иногда, наоборот, выливается в настойчивом, упорном, терпеливом труде. Даже в военном деле, в основе нужных для него качеств лежит выносливость, способность не поддаваться усталости, упадку духа, и уже на этой основе разыгрываются от времени до времени блестящие военные подвиги. Но для труда не существуют даже подобные яркие взрывы энергии: усиленная работа приливами, полосами, не может быть одобрена ни в каком отношении: почти всегда за такой полосой наступает длинный период изнеможения и праздности. Нет, только настойчивое, долгое терпение — вот истинное мужество в труде. Главное, к чему должен стремиться студент, это — никогда не оставаться праздным. Время потому так и дорого, всякий это понимает, что потерянные минуты потеряны навсегда, безвозвратно. Поэтому время надо экономизировать. Но я далеко не сторонник строгого распределения времени по часам; расписания и таблички ни к чему не ведут. Большая редкость, чтобы им следовали с подобающей точностью, а наша лень так хорошо умеет создавать благовидные предлоги для своего оправдания, что зачастую мы пользуемся этими табличками, чтобы бездельничать в те часы, когда по расписанию полагается не работать. С щепетильной аккуратностью соблюдаются только те статьи, в которых предписываются отдых, прогулка и т.п. С другой стороны, невозможность добиться того, чтобы установленные правила исполнялись во всех своих частностях, приучает волю видеть себя разбитой в своих усилиях их соблюдать, и сознанием, что мы выходим и всегда будем выходить побежденными из этой борьбы, отнимает у нас последнюю бодрость. Кроме того, очень часто случается, что человек не расположен к труду именно в те часы, когда по расписанию он должен работать, и чувствует себя способным работать в часы, назначенные для прогулки.

В умственном труде надо больше свободы, больше произвола; цель воспитания воли не в узком повиновении приказам какого-нибудь прусского капрала. Отнюдь нет. Совсем другою целью должен задаваться студент: он должен стараться быть деятельным всегда и во всем. А для такого дела нет определенных часов: все часы для него одинаково годны. Быть деятельным — значит храбро вскочить с постели поутру, живо одеться и сесть за рабочий стол без колебаний, не позволяя посторонним мыслям отвлекать нас от дела. Быть деятельным в труде — значит никогда не читать пассивно, а во всем и постоянно делать усилие. Но смысл выражения быть деятельным этим не исчерпывается: решительно встать из-за стола, когда пришла пора идти на прогулку, сходить в музей, когда мы чувствуем, что наш запас нервной энергии истощился и усилие перестает быть плодотворным, — тоже значит быть деятельным. Ибо в высшей степени неблагоразумно насиловать свою энергию, когда она отказывается служить: такие усилия только истощают и обескураживают. Минуты временного упадка энергии — не потерянные минуты: надо только уметь ими пользоваться. Посещение художественных выставок, беседы с умными, развитыми товарищами могут с большой пользой наполнить такие минуты. Можно быть деятельным даже в еде, стараясь хорошенько разжевывать пищу, чтобы не обременить желудок излишней работой. Главный враг молодежи — это минуты косности, безвольной апатии, проходящие в постыдном безделье, — те минуты, когда человек часами просиживает за своим туалетом, когда он с утра до вечера зевает, заглянет в одну книгу, возьмется за другую, когда он не может прийти ни к какому решению, когда у него нет сил ни приняться за работу, ни откровенно сказать себе: сегодня я буду лениться. Чтобы быть деятельным, нет надобности искать для этого случаев, ибо такие случаи представляются с утра до ночи ежедневно.

Превосходное средство заставить себя быть деятельным — это никогда не засыпать, не назначив себе работы на завтра. Я говорю не о количестве работы: такое аккуратное отмеривание ни к чему не ведет; о нем можно сказать то же, что мы только что говорили о «распределении времени по часам»: нет, я разумею лишь характер, род труда. Затем, на следующее утро, проснувшись, еще одеваясь, человек, если можно так выразиться, хватает свой ум и, не давая ему времени развлечься посторонними мыслями, запрягает его в работу; насильно тащит свое тело к рабочему столу, сажает, и прежде чем оно успело запротестовать, рука уже взялась за перо и пишет.