13. Вторая причина: часто душа и не думала раньше о том, что ей дано услышать, то есть слова приходят внезапно и даже когда она беседует с другими. Порой они отвечают на летучую мысль или на предыдущее размышление; но чаще относятся к вещам, не доходившим до сознания, или к тому, что будет или может быть. Поэтому здесь нет воображения и обмана, ведь душа никогда не желала и не знала того, что она услышала.
14. Третья причина: подлинное внушение, отдельными словами, душа слышит, а слова, порожденные воображением, словно бы мало-помалу составляет сама, согласно тому, что она хочет услышать.
15. Четвертая причина: слова здесь очень разнятся от обиходной речи, ибо одно слово выражает многое — то, что наш разум не мог бы составить с такой быстротой.
16. Пятая причина: совместно со словами нам нередко дается понять гораздо больше того, что они значат, но я не смогу объяснить, как именно. Об этом я скажу позже, ибо это весьма превосходно и побуждает прославить Бога. Случалось, что такие духовные наития повергали некоторых в большие сомнения, особенно же одну особу, а наверное — и других. Особа эта долго не могла успокоиться, хотя явления, посылаемые ей часто от Господа, были подвергнуты многим испытаниям. Сперва она больше всего опасалась, что это — от воображения. Легче понять, откуда это, когда это от беса, хотя козни его столь многообразны, что он способен проявляться под видом ангела света; но мне кажется, он может подделывать только четкость в словах, что убеждает нас, ибо так бывает, когда слова исходят от Духа Истины, но он не может подделать действия, о которых я говорила, и в душе остается не мир и свет, а беспокойство и тревога. Он причинит лишь незначительный вред, а то и никакого, если душа смиренна и делает, что я сказала, то есть воздерживается от действий, к которым эти внушения побуждают.
17. Когда душа получает дары и милости от Господа, ей надлежит обращать особое внимание, сочла ли она себя лучше других или же от возвышенности услышанных ею утешений еще сильнее осознала свое недостоинство. Если не осознала, надо полагать, что дух этот — не от Бога. Когда милость душе исходит от Духа Истины, она больше смиряется, больше помнит о своих грехах и забывает о выгоде и пользе, а все стремление ее и вся память ищут лишь славы Божией. Она сильнее боится, что даже в самом малом отступит от истины, и уверена, что достойна адских мучений, а не Божьих милостей. Вот если таковы плоды ее духовного подвига и даров, полученных на молитве, пусть отринет страх и надеется на милосердие Божие; Господь верен и не попустил дьяволу обмануть ее, хотя ей хорошо сохранить опасение.
18. Тем, кого Бог не ведет этим путем, покажется, что, быть может, душе лучше не слушать этих слов, и когда они звучат в ее глубине, отвлекаться, сколько может, а не обращать на них внимания. Тут отвечу, что это невозможно — я не о тех словах, которые от воображения, — не желая их и не обращая на них внимания, душа спасается. А вот если слова идут от Бога, это средство не годится, ибо Сам Дух остановит все остальные мысли, сосредотачивая внимание на том, что Он говорит. Мне кажется — да так оно и есть, — что с хорошим слухом легче не слышать, если кто кричит, чем не слышать здесь, ибо там можно не обращать внимания или занять свои мысли чем другим, а тут это никак невозможно, ведь душе не заткнуть уши, и не станет она думать ни о чем, кроме того, что ей говорят. Тот, Кто остановил солнце — кажется, по молитве Иисуса Навина[63] — властен, я думаю, остановить и силы душевные и весь внутренний мир, дабы душа поняла, что не она сама, а Иной царит в Замке, и исполнилась смирения и благоговения. Итак, не слышать нельзя. Пускай же Господь дарует нам благодать, чтобы мы стремились лишь угодить Ему и отречься от себя, как я уже говорила. Аминь. И да будет Его Воля, чтобы я растолковала вам, что хотела, и чтобы это несло хоть какую-то пользу тому, кто будет одарен этими духовными милостями.
ГЛАВА IV
говорит о том, как Господь отрешает душу во время молитвы исступления или экстаза или восхищения (я думаю, что все это — одно и то же), и о мужестве, необходимом, чтобы получить великие дары от Господа.
1. Как может быть спокойной бедная бабочка среди стольких испытаний и всего, о чем шла речь? Она еще больше хочет насладиться присутствием Жениха, тогда как Он, Кому известна наша слабость, располагает ее многими способами к единению с Ним, Великим Господом, сообщая ей мужество взять Его в Супруги.
2. Вы посмеетесь, что я так говорю, и вам это покажется нелепицей, ведь любая из вас, наверное, думает, что здесь не нужно никакого мужества и что нет ни одной женщины, столь низко поставленной, которая не отважилась бы стать царской невестой. И я так думаю, если царь — земной, но когда это — Царь Небесный, поверьте, нужно больше смелости, чем вы думаете. Мы по естеству своему слишком робки и убоги для такой великой милости и, я уверена, если бы это дал не Бог, сколько бы мы и видели, что это нам на благо, мы бы не решились. Вы сами это поймете, когда увидите, что совершает Господь, дабы мы с Ним обручились, а это, по-моему, бывает во время исступления, когда душа отрешается от чувств, ибо иначе, так близко от такого величия, она бы живой не осталась. Только поймите, это об истинном исступлении, а не о женских слабостях, которым мы все здесь подвержены, и которые принимаем за экстаз или восхищение; ведь — кажется, я уже говорила — есть столь хилые создания, что они обмирают, чуть начнут молитву о покое.
Здесь я хочу описать некоторые роды исступления (о которых слыхала от многих духовных людей), хотя и не уверена, что мне это удастся, как было и тогда, когда я писала в других местах и об этом, и о другом; но, по разным соображениям, мне показалось, что неплохо бы повторить все это, хотя бы потому, что здесь уместно объединить все, что относится к разным обителям.
3. Один из видов такого исступления бывает, когда душа, даже не на молитве, поражается словом, пришедшим ей на память или услышанным от Бога. Господь, тронутый долгими ее страданиями из-за того, что она хотела приблизиться к Нему, воспламеняет искру в самой ее глубине, это я уже говорила. Душа, охваченная пламенем, словно птица феникс, вся преображается, и вполне благочестиво предположить, что грехи ее в тот миг прощены. Вот такую очищенную душу Бог соединяет с Собой, и никто иной об этом не ведает, даже сама душа не может сказать об этом после, хотя чувства ее и не спали, как бывает в обмороке или в припадке, когда теряют сознание.
4. Насколько я могу понять, душа до того никогда не воспринимала так трезво то, что от Бога, и не была так озарена познанием Его величия. Вроде бы, этого быть не может, ведь силы ее и чувства так сосредоточены, что их можно счесть мертвыми, как же допустить, что она проникла в эту тайну? Не знаю, а может — и никто не знает, кроме Самого Создателя, и это же мы вправе сказать о многом другом, что бывает в таком состоянии, то есть в этих двух обителях. Ведь шестую и седьмую можно бы соединить в одну, ибо из одной в другую нет закрытых дверей. Правда, в седьмой происходит то, что чуждо тем, кто еще не вошел в нее, и только поэтому мне показалось, что лучше их разделить.
5. Когда душа в таком состоянии и Господу угодно открыть ей некоторые тайны, скажем — небо, и дать ей иные видения, воспринимаемые воображением, она способна потом их описать, ибо они настолько запечатлены в памяти, что никогда невозможно их забыть. А вот когда это — видения умные, описать их нельзя, ибо они весьма возвышены и недоступны пониманию живущих на земле. Однако вернувшись в обычное состояние, душа может передать нечто о многих из этих умственных видений. Возможно, некоторые из вас не знают, что такое — видения, и особенно — умные. Я объясню это, когда надо. Так мне велели настоятели, и, хотя это, быть может, покажется некстати, все же некоторым принесет пользу.
6. Вы скажете мне: если душа не вспомнит возвышенных милостей, оказанных Господом, какую же пользу могут они принести ей? Ох, доченьки, очень большую; ведь даже если видения не опишешь, они запечатлелись в недрах души и забыть их нельзя. Тогда вы спросите: если они безобразны и невозможно воспринять их душевными силами, как же о них можно помнить? Я тоже не понимаю, но все же знаю, что некоторые истины о величии Божьем остаются в душе столь непоколебимо, что если бы даже наша вера не учила, Кто Он, и не велела верить в Него, душа поклонилась бы Ему в тот миг, как поклонился Иаков, когда узрел в видении лествицу[64]. Конечно, тогда же он непременно уразумел и другие тайны, которые уже не мог выразить — ведь если бы внутренний свет не был больше, он бы не понял столь сокровенных и великих вещей при одном виде лествицы, по которой всходили и спускались ангелы.
