и он хлоп, пока заседает герантократия, всех старцев большущей лапой в карман, и убаюкивает обещанием сохранить их всех в морозильных установках лет на сто, а то и, не жалко, лет на триста, с чадами и домочадцами, вождь Джанибек!..

Бахадур смотрит на часы: в верховном ведомстве, где он всего лишь на первой ступеньке, но важно зацепиться (и не ведает, что Джанибек, просчитывая ступеньки, подумал о нем), не любят, чтоб надолго отлучались, его предупреждали.

- А мы никуда отсюда не уйдем, и ты мне расскажешь про ту, как познакомились, и все прочее!

- Сдалась она тебе!

- Ты же был без ума от нее! ("Был? И теперь тоже!")

- А Унсизаде ты берешь на себя?

- Это кто?

- Унсизаде не знаешь?

- Уже испугался! Подумаешь, первая ступенька! Я даю тебе право сказать этому Унсизаде: был с Ана-ханум!

- А он встанет, низко поклонится и предложит свое кресло?

Время идет. И она волнуется: как объяснит? И он тоже: можно потерять, если скажет: "Не могу, поехали!" А может и ничего не приобрести, потеряв то, что имел. И удальство вдруг, махнул рукой:

- Будь что будет! - Встал, снял пиджак и повесил на спинку стула, т- Ты не пр9голсдалась? Может, чай выпьем?

Полезли в холодильник - пусто. Вот - черствый хлеб: черный, чуть с плесенью, не резать, а пилить! И впрямь большой, как пила, нож; распилил на четыре куека, вскипятили чай, нашли сахар.

- Что еще надо бедной студентке,- сказал он. Вышел, чтоб пойти на кухню, может, помочь? а она - в комнату, и оба стоят, и он прикоснулся к ней.

- Так и с той было? - Несильно оттолкнула его, он заметил, что дрожат руки. Снова потянулся к ней.

- Пусти! - вырвалась и ушла в комнату.

- Не знал, что такая сильная. Сразу сгустилась тьма.

- Давай посидим тихо и спокойно, вот так. А теперь ты скажи...- И вдруг такая злость к нему!..- Ненавижу тебя! Все знаю! Ты...- как больнее сказать?

- Не надо, прошу тебя, мне же не восемнадцать, имей совесть, мне уже почти тридцать!

- Такой старый?.. А я-то думала! Боже мой, на целых десять лет.- Встала.Надо идти! Что теперь дома будет?!

- А что мне будет! - и улыбается.- "Товарищ Унисизаде, мне Анаханум приказала..." - "А кто такая Ана-ханум?" - "Анаханум не знаете?! Это ж Аня!.." И вышли.

Машину оставил на квартал выше. Сели, поехали, а за ними кто-то мчится!! Он поехал еще выше, мимо кладбища, вот и Волчьи ворота позади, потом резко свернул, по проселочной дороге, этот путь хорошо знает, еще поворот кустарники, потом царство вышек, переехал через дорогу - строгий знак, левого поворота нет, и на магистраль, чтоб обратно в город.

Въехал на оживленную привокзальную улицу, скоро и гараж; высадил неподалеку от ее дома. Ничего не было.

Только утром пришлось вызывать к Анаханум врача: ломило в пояснице, болели руки, пылали губы. А температуры нет, ни кашля, ни насморка, и глаза не тусклые, у Ани они уменьшаются, покрываясь пленкой. "Ты что, камни таскала?"

"Похлеще, нанялась уборщицей и мыла полы. Самая дефицитная специальность: с семи до девяти утра, и весь день свободна!" "Ну и как, трудно?" "Адская работа! Ведер пятнадцать!.." "А ну измерь еще раз температуру!" Встала, улыбается. Нет, не пойдет! Мышцы! Будто по живому режут.

Сальми - к Джанибеку, а он - чтоб прислали врача. "Лучшего диагноста!" предупредила Сальми. И она пришла, лучший диагност; консультирует тех, кто в их доме: Зулейха! Она уже однажды приходила к Сальми, и никому ни слова, даже Айше, здесь нельзя трепаться! "Спортом не занимаетесь? Нет? Извините,- смотрит на Сальми,- такое впечатление, что она весь день..." - умолкла, ищет слово, а Сальми ей на помощь: "Камни таскала?" - "Вот-вот! - улыбается Зулейха.- Во всяком случае, занималась тяжелой физической работой".- "Я же говорю,смеется, но больно повернуться,- нанялась уборщицей и мыла полы. Самая дефицитная..." - "Не говори глупости!" - перебила Сальми. "Ничего особенного,сказала Зулейха,- растянула мышцы, надо посидеть день-два, пройдет!"

"Вот бы кого к нам!" - возмечтала, вспомнив Бахадура, дух его здесь витает. Уже давно Зулейха высматривает, ищет невесту для любимого брата, мать просила! А потом как бы невзначай при Бахадуре сказала Айше, что была у Сальми; они это имя часто склоняют, сами не зная почему, всякие слухи о Салоне Сальми; и об Анаханум: а как сложена! а кожа какая! а фигура!..

Сальми бриллианты на серьгах рассматривает: "Не боитесь ходить с такими крупными? Где вы их откопали?" "Мама!!" - Но Сальми не слушает дочь, восторженно смотрит на серьги Зулейхи.

"Это фамильные".- Еще бы спросила, на какие деньги!

"От деда?"

А Зулейха как ушла тогда, в первый раз, Анаханум спросила у матери, знает ли, чья сестра Зулейха? И назвала Айшу. О Бахадуре ни слова.

"От матери, она же у нас из богатой семьи".

"Да?"

"Сбежала с моим отцом".

"И прихватила с собой этот бриллиант?"

"Родители ей потом подарили. Когда помирились".

И все равно принизить голодранца Муртуза, хотя он - сын знатного человека, но тоже голодранца: мол, не жених или муж, как это принято, дарит невесте или жене, а женская сторона дарит; бриллианты же эти просто куплены в недавнюю поездку сестер, "под старину".

И с Бахадуром обошлось. Сидят вдвоем в комнате, у каждого свой участок,может, вчера задание ему было какое? И повод Бахадуром припасен, если спросят, где он пропадал: еще не снялся с учета.

Но весь день ожидание: вызовут!

А пока ждал, новой хитрости' научился у соседа, тот, как пришел сюда работать, часто ходил по комнате и распевал. Фархад, их непосредственное начальстдо, однажды ему:

"Чего вы поете?!"

А он с ходу:

"У меня есть квартира, жена, дети-близнецы, диплом, машина, работа, должность, будет скоро и телефон дома, чего же мне не петь?"

"Аа... Ну, тогда пойте!"

А новая хитрость вот какая: к соседу из деревни наивный посетитель явился, о чем-то важном просит,- новые стальные ножи, и к ним - особая рукоятка, пустяк, но дефицит, а машины стоят, ржавеют от безделья. "Это мы мигом!" И звонит. А там занято. С полчаса настойчиво звонил: намертво занят телефон! Пригляделся Бахадур, ахнул: тот свой собственный номер набирал!.. Сначала удивился, а потом восхитила его уловка: сделать не может, отказать не хочет, потому что расписываться в слабости, вот и обещает, звонит, а там - занято; но непременно поможет! завтра!., а потом скажет: жди! авось, дело само собой уладится, а пока посетитель может в чем-то пригодиться.

И Бахадур часто звонил; сидят - звонят: сосед самому себе, частые гудки, а Бахадур в пустоту - мастерскую, никто не отзывается.

Потом в университет заскочил,- рискованно, но не терпится, где ж она?!

И утром. "Наконец-то! Она!"

На сей раз опять проворонил доброволец: как будто видел ее, а потом закрутился с делами: стипендия!

А в мастерской... Будто не было того дня, надо начинать все сначала:

- Мне странно, что ты здесь без меня, одна.

- Думаешь, выпросила ключ, чтоб свидания тебе здесь назначать?!

- Ты нет, а я да!

- Но выпросила ключ я!

- И я думал все, как попросить. На всякий случай пластилин приглядел, помнишь, в коробке у него, яркие-яркие плиточки, ты брала в руку, у меня и возникла мысль: ключ! И - заказать, и тут вдруг ты!

- Ну да, тебе же надо где-то встречаться со своими.

- А как же! - раззадорить.

- И вдруг я со своей просьбой: десять минут на размышление.

- Ты спасла мою репутацию. Она и воспротивиться не успела:

- Опять?! Привык с теми... А тебе не пора? - Но держит его. И сама не знает, как это вышло, хотя еще ничего-ничего не было (и не будет).