Мария сквозь слезы улыбнулась.

* * *

Уже неделя, как работали школы. Катя ходила в школу в Теплом переулке, — ту бомбу, которая попала сюда, обезвредили, и занятия шли в одной половине школы. В коридоре установили перегородки. Через месяц Катю перевели в школу в Долгом переулке.

Однажды, придя домой, Катя увидела на столе два конверта. Взяла верхний, надписанный рукой матери; мама иногда оставляла ей записки с напоминаниями: «Свари картошку» или «Подмети пол в квартире»… На сей раз это была не записка. Катя вынула из незаклеенного конверта письмо: «Дорогая девочка! Я больше не в силах. Тебя не оставят». Быстро взяла второе письмо. Оно было печатное: «Ваш муж Голубев Виктор Юрьевич пал смертью храбрых…»

Катя выбежала из дому. Она бежала вдоль трамвайной линии. Перед ее глазами стояла картина, которую она видела несколько месяцев назад: на повороте у церкви под трамвай попал человек. Прямо у Кати на глазах!.. Себе она не отдавала ясного отчета, куда бежит. Она знала лишь о том, что мать ждет беда и она должна спасти маму! И эта беда могла случиться на трамвайных путях. Дорога тянулась, но нигде не было толпы. Она пересекла двор церкви и выбежала на улицу, ведущую к метро… Когда она увидела мост, сердце екнуло, и она ускорила бег. И вдруг она увидела мать. Та шла по Крымскому мосту навстречу Кате…

— Мама! — крикнула Катя.

Мария подняла голову, и они поспешили друг к другу.

* * *

Виктор погиб, как извещалось, 14 июля 1941 года.

В тот день в вечернем сообщении Совинформбюро говорилось об упорных боях на Северо-Западном, Западном и Юго-Западном направлениях, рассказывалось об Энской части, которая защищала участок, где противник пытался прорвать оборону и был отброшен, о батарее лейтенанта Григорьева и лейтенанта Круглова.

Может быть, гибель Виктора была заключена в известии, что фашистские «мессершмитты» неоднократно бомбили прифронтовую железнодорожную станцию?..

* * *

Только они открыли дверь в квартиру, как увидели в коридоре Клаву. Она будто специально ждала их. У Марии при виде сестры что-то внутри взорвалось:

— Тебя еще терпит земля? Предательница!

— Слышите? — торжествующе сказала Клава.

И тут же из ее комнаты вышел мужчина в белом халате.

— Почему вы так раздражительно говорите со своей сестрой?

— Это не моя сестра, а зверь!

Из комнаты Клавы вышел еще один человек is белом халате.

— Вы все из ее шайки?

— Ни о какой шайке мы не знаем. Мы из больницы и хотим вам помочь.

— Если хотите помочь, уберите ее отсюда!

— Но сестра просит, чтобы мы вас вылечили.

— Я не больна.

— Возможно. Но вы сейчас очень возбуждены, и мы должны проверить, действительно ли вы здоровы.

Катя вспомнила, что у дома стояла машина «скорой помощи».

— Что ж, — спокойно ответила Мария, — поедем… — И обратилась к Кате — Ты свари картошку, а я скоро вернусь. — И первая вышла из квартиры.

Мария вернулась часа через два. Замерзшая Катя ждала ее у подъезда. Обе за день очень устали, мать еле держалась на ногах. Они выпили чай с сахарином и сразу легли спать.

* * *

Клава снова стала жить дома. Похоже было, что она не работает, — она почти не отлучалась из квартиры. Будто нарочно для того, чтобы быть постоянно на глазах у сестры. А Мария и Катя ее, казалось, не замечали.

Гера Валентиновна часто приходила к ним в гости. По нескольку раз в день спускалась к Клаве. Приходя с работы, Георгий Исаевич первым делом навещал их квартиру. И каждый раз громко спрашивал:

— Ну как? Спокойно?

Если Женя, случалось, во время игры заходила в маленькую комнату, то тут же раздавался крик Клавы:

— Выйди сейчас же!

Когда сестры оказывались вдвоем на кухне, то Клава начинала ворчать:

— К плите даже не подступишься!

Мария молчала.

Поднимаясь иногда наверх, Клава оставляла входную дверь открытой настежь. Но стоило закрыть дверь, как тут же Клава стучала кулаком снаружи:

— Слепые, что ли? Не видите, что раздетая вышла?!

Мария молчала.

Достаточно было искорки, чтобы произошел взрыв.

5

Катя готовила уроки, когда услышала визг Кланы: «Ии… и!» Девочка выскочила из комнаты и с размаху ткнулась головой в живот Клавы. Клава взвизгнула еще раз. С криком «Спасите!» она открыла дверь на лестницу. Лицо Марии было белое. Руки дрожали. Обняв мать, Катя повела ее в комнату.

Соседи, как по сигналу, явились на зов Клавы. На этот раз муж и жена вместе.

— Надо положить конец этому безобразию! — возмущался Георгий Исаевич.

— Мы как свидетели… — вторила ему Гера Валентиновна.

Катя даже не поняла, когда они успели вызвать «скорую помощь». Она увидела машину из окна комнаты — машина заворачивала в их двор. Катя вышла в коридор, а Мария закрыла комнату изнутри.

Зашли двое в белых халатах. Катя стояла у своей двери и с удивлением смотрела на Клаву, у которой были растрепаны волосы и оторван воротник кофты. Женя в страхе плакала. Один из санитаров спросил, где больная. Колгановы указали на дверь. Санитар отстранил Катю и легко постучал. Никто не ответил.

— А может быть, там никого нет? — спросил он.

— Там, там она! — сказала Клава.

Снова постучали. Молчание.

— Стучать бесполезно, надо взломать замок! — не унимался Колганов.

— Девочка, скажи, чтобы мама открыла, — попросили Катю.

— Не открывай, мамочка! — крикнула она.

— Как нехорошо, — упрекнули Катю. А она снова прижалась к двери.

Клава сделала знак рукой, и все зашли к ней в комнату. Катя не слышала, о чем они совещаются. Только первую фразу санитара она услышала: «Ломать нельзя!» И это ее успокоило.

Санитары и соседи ушли. Катя из окна кухни увидела, как отъезжает машина. Клава зашла к себе… Квартира, которая минуту назад кипела, как котел, погрузилась в тишину. Мария позвала Катю. Радуясь, Катя сказала, что все ушли. Мария открыла дверь: она тоже видела из окна комнаты, как отъехала машина. Немного погодя Мария вышла на кухню.

Дитя и есть дитя!

Их обманули: машину только отвели из-под окон, а санитары стояли под дверью на площадке. И когда Мария была на кухне, Клава тихо вышла из комнаты и открыла входную дверь. Санитары тут же ворвались на кухню. Катя загородила мать руками: «Не троньте ее!» Мария громко заплакала: «Не имеете права!» Выросший как из-под земли Георгий Исаевич оторвал Катю от Марии, силком потащил девочку в ее комнату и прихлопнул дверь. «Я сама пойду!» — сказала, вытирая слезы, Мария. Проходя мимо Клавы, она задержалась:

— Таких, как ты, убивать надо! Скоро люди поймут, что ты змея!

— Вот, слышите! — По лицу Клавы пошли красные пятна.

Марию увели, накинув на плечи казенный серый тулуп.

* * *

В тот вечер Мария не вернулась. И не только в тот вечер.

Санитары оставили адрес больницы, и Катя поехала туда. Больница была далеко от дома. Она долго ехала сначала на одном трамвае, потом пересела на другой… Пошли маленькие деревянные домики в сугробах засыпанных снегом садов.

Больница стояла на пригорке. К маме ее не пустили. Сказали, чтобы приехала через неделю. «Твоей маме в больнице хорошо, она поправляется».

Хлебную карточку Марии не взяли, а до конца декабря еще оставалось много дней.

Рано утром Катя шла к хлебному ларьку, покупала хлеб; пока добиралась до школы в Долгий переулок мимо Девички и Академии Фрунзе, весь хлеб съедала. Во время большой перемены в класс приносили горячий чай и маленький бублик с кусочком сахара; бублик Катя прятала для мамы. В классах все сидели в пальто. Но в школьной библиотеке топили чугунную печь, черная и длинная труба которой выходила в оконную форточку. После уроков Катя шла в библиотеку и находилась там до сумерек. Здесь она учила уроки, помогала библиотекарше менять книги, читала сама, а вечером шла домой. В маленькой комнате давно не топили, поэтому стена была всегда покрыта слоем изморози.