— Что же, вы блестяще продемонстрировали свое умение!

— Разве? — Он хихикнул. — А гипноз?

— Чего не видел, о том сказать не могу. — «Не очень уж гордись победой, друг! Это всего лишь временный успех!» Я хотел вложить в свою фразу именно этот смысл, и он дошел до собеседника. Лицо его стало суровым, и он напряженно сосредоточился на чем-то своем, неведомом мне.

— Пойдемте!

В душе зашевелился страх: на кой черт я согласился, чтоб меня гипнотизировали? Мало у меня забот, что ли? Но отступать уже было некуда.

— Внутрь я вас пустить не смогу, можете смотреть через это окошко в двери.

И только тут я понял; вовсе не меня он собирался подвергать воздействию гипноза, а лишь хотел показать мне свою работу. Что ж, смотреть — дело нехитрое.

В кроватях лежали дети. Гипнотизер, встав посреди зала, обратил к ним сосредоточенное лицо. Я видел его странно блестевшие глаза и по движениям выразительных губ догадывался, что он что-то внушает детям.

И дети стали засыпать. Но гипнотизер продолжал свой гипноз, что-то внушал и внушал спящим детям, и вот один из них, большеголовый и рыжеволосый, поднялся и полусонный подошел к стенке, опустил штаны и сел на стульчик, а потом встал и вернулся к кровати, лег и уснул.

И так по очереди каждый вставал и проделывал то, что и рыжеволосый.

Что сие означало, я понять не мог.

— И все? — спросил я его, когда он вышел. Он не ответил, не слыша, казалось, моих слов, и, сосредоточенный, с заметной бледностью на лице, повел меня к другой двери.

И я снова стал смотреть. На сей раз картина была иная: на невысоких табуретках сидели малыши, у некоторых были забинтованы руки, у других — ноги. На детских лицах застыли боль и страх. Будто только что из операционной. Я посмотрел на гипнотизера. В глазах его была решимость, борода то выдавалась вперед, то опускалась, губы четко повторяли рисунок фразы, весь облик повелевал и приказывал. И признаки боли постепенно стирались с детских лиц, исчезал страх, и вдруг забинтованные руки и ноги начинали шевелиться. Сначала в движениях детей чувствовалась неуверенность и скованность, затем ноги и руки, будто здоровые, стали сгибаться и разгибаться уверенно, без видимых усилий. Дети делали гимнастику, они улыбались и радовались, позабыв о боли.

Вот это дело — обезболивающий гипноз!

Гипноз, заставляющий забывать страдания и муки.

Когда он вышел, я его не узнал — лицо было усталым и потухшим, а губы — обескровленными и засохшими. Еле волоча ноги, он побрел в свой кабинет, а я — за ним.

— Что ж, — вздохнул он, садясь в кресло, — сегодняшними сеансами я доволен.

Я поднялся, чтоб уйти.

— Минутку! — попросил он меня задержаться. — Один звонок, и вы свободны!

Набрал номер и, услышав голос, повесил трубку. Вне сомнений, он звонил Лине.

— Нет, сегодня определенно мне везет. Вы не находите?

«Издевается!.. — подумал я. — Ну и пусть радуется! А мы подождем до вечера».

12

Из густой черной косы она отделила лишь три волоска, вместо саза прижала их меж упругих грудей и заиграла, глядя вслед улетающим журавлям, запела… Из народного сказания

Еле дождался вечера — не терпелось увидеть Лину. Вышел, остановил такси, достал из кармана бумажку, чтобы сказать шоферу, куда везти, и ахнул: бумажка была чистая! Я — в тот карман, в этот — тщетно! Адреса как не бывало… К тому же шофер включил счетчик, торопил.

— Забыл адрес, я сейчас!..

Я в подъезд. Поднялся домой, пересчитал карманы — никаких следов! Спустился к тете Лины, позвонил в дверь — никого! Хоть реви, хоть на стенку лезь: когда наступает полоса невезения, сливай воду, как говорит мой брат Асаф. Вернулся к таксисту, заплатил полтинник и поднялся на свой этаж. И телефона не знал, чтоб позвонить!

Ждут меня к семи, а уже половина восьмого.

Присел и уставился на телефон — авось зазвонит. И что вы думаете? Такой оглушительный раздался звонок, что я вскочил.

«Вы еще дома?!»

«Понимаешь, вашего адреса у меня не оказалось».

«Но вам ведь написали?»

«В том-то и дело, что написал он, положил мне в карман, но, понимаешь ли, бумажка чистая!»

«Ах!.. — взорвалась она и крикнула на мужа: — Вместо адреса ты положил ему в карман чистую бумажку!»

«То есть как это чистую бумажку?! — в свою очередь возмутился муж, и я услышал в трубке его голос, обращенный ко мне: — Поищите как следует!»

«Ей-богу, чистая!»

«А я говорю вам, поищите как следует!»

Тон был столь повелительный, что я положил трубку рядом с телефоном и снова полез в карман. Вот она, бумажка; хорошо, что не выкинул, будет вещественное доказательство моей невиновности!.. Развернул, и — что за чертовщина? — на бумажке четко был написан их адрес!

Трубка на тумбочке кричала:

«Ну как? Нашли?»

Я вынужден был признать свою оплошность.

«То-то! В другой раз будьте повнимательней!»

Но трубка была уже в руке Лины:

«Немедленно приезжайте!»

Не успел положить трубку, как телефон снова зазвонил. Это была опять Лина:

«Прочитайте-ка адрес!»

Прочел. Все правильно.

Снова взял канистру, в которой горючего оставалось еще на целую компанию, и выскочил на улицу ловить такси.

По дороге купил букет роз у земляка, — спасибо им, круглый год снабжают цветами столицу, — и доехал наконец до желанного дома.

Номер, подъезд, этаж… Позвонил. За дверью были слышны веселые голоса, компания была в самом разгаре. Уж не день ли рождения Лины? Или… еще продолжаются поминки? Но сколько можно поминать? В любом случае я был неплохо вооружен: в одной руке канистра, в другой — розы.

Открыла дверь полная розовощекая девушка и, взяв из моих рук цветы, впустила в прихожую.

— А это канистра с вином! — сказал я, отдавая ее в чьи-то руки.

— Проходите, проходите!.. — пригласили меня, и я прошел в большую комнату, полную гостей.

Из кухни доносились оживленные голоса, и я уловил Линин смех. Гости повставали, пропуская меня к голове стола, где мне было оставлено место. Следом за мной над головами поплыла канистра. Переходя из рук в руки, она вызывала восторги и шутки.

— С таким горючим, — сказал кто-то, — любой мотор заработает!

Что правда, то правда.

Я оказался в микрокомпании, и соседи взяли меня под свое попечительство — налили водку, наполнили тарелку закуской. Слева от меня сидела белолицая красивая девушка с густой русой косой на спине, справа — мужчина с седыми усами и высокой седой шевелюрой. Народ был почти незнакомый, за исключением одного грузного мужчины с одутловатым лицом и пунцово-красными щеками, которого я встречал на поминках. Встретившись с ним взглядами, мы с некоторой грустинкой кивнули друг другу как старые знакомые. В его глазах я прочел то ли извинение, то ли оправдание: «Ничего, мол, не поделаешь. То на поминках мы, то на свадьбах!..»

«Что-то Лина задерживается на кухне, — подумал я. — И встречать меня не вышла!» Не видно было и гипнотизера. Наверное, помогает Лине… Соседка слева со смешинкой в глазах взглядом кольнула меня, и тут в голове, как молния, блеснула-осветилась мысль: уж не сыграл ли гипнотизер со мной злую шутку?! Не спрятался ли он с Линой, чтоб проучить меня? Ему ведь ничего не стоило настроить ее против меня? Он мог ей сказать: «Вот видишь, какой он? Наглый лгун он — вот кто! — И передразнить: — „Чистая бумажка!..“ Какой поклеп! Просто не хотел приезжать!»

И у Лины достаточно оснований для обиды. И потом: охота гипнотизеру срамиться перед столькими людьми! Определенно упрятал он Лину, как пить дать!.. «Поглядим, что будет дальше», — подумал я, постепенно осваиваясь и входя в ритм веселья. Молния вспыхнула и погасла, и туман окутал меня. Девушка чуточку была похожа на Лину. Уж не двоюродная ли сестра? Но тогда почему ее не было на поминках? Дело не в этом: меня чем дальше, тем больше потрясала хитрость гипнотизера, — ведь надо же, посадил меня именно рядом с молодой красивой девушкой, чтобы отвлечь, отдалить от Лины! Но меня не проведешь, я буду предельно вежлив, и только!