Я сразу разочаровался. Характерной чертой Ярмолы была упорная несловоохотливость, и я уж не надеялся добиться от него ничего больше об этом интересном предмете. Но, к моему удивлению, он вдруг заговорил с ленивой небрежностью и как будто бы обращаясь не ко мне, а к гудевшей печке:
– Была у нас лет пять тому назад такая ведьма… Только её хлопцы с села прогнали!
Ведьма причисляется к злокозненным персонажам. Считается, что она использует своё знание, полученное либо от матери-ведьмы при рождении, либо от ближайшей родственницы-ведьмы, передавшей перед своей смертью сверхспособность, «во вред людям или ради собственного обогащения». Также «ведьмой может стать любая женщина, изучившая колдовство (книгу чёрной магии)» или заключившая «договор с чёртом».
Согласно полесским верованиям, ведьма умеет отбирать молоко у чужих коров даже одним своим взглядом. Кроме того, она отбирает пряжу у прядущих женщин, «насылает порчу на людей и скот», превращает своих врагов в животных, вызывает «стихийные бедствия, засуху, нашествие насекомых».
Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80–90-х гг. XX века. Т. 1. М.: Языки славянских культур, 2010. С. 36–38.
– Куда же они её прогнали?
– Куда!.. Известно, в лес… Куда же ещё? И хату её сломали, чтобы от того проклятого кубла[14] и щепок не осталось… А саму её вывели за вышницы[15] и по шее.
– За что же так с ней обошлись?
– Вреда от неё много было: ссорилась со всеми, зелье под хаты подливала, закрутки[16] вязала в жите[17]… Один раз просила она у нашей молодицы злот (пятнадцать копеек). Та ей говорит: «Нет у меня злота, отстань». – «Ну, добре, говорит, будешь ты помнить, как мне злотого не дала…» И что же вы думаете, панычу: с тех самых пор стало у молодицы дитя болеть. Болело, болело, да и совсем умерло. Вот тогда хлопцы ведьмаку и прогнали, пусть ей очи повылазят…
– Ну, а где же теперь эта ведьмака? – продолжал я любопытствовать.
– Ведьмака? – медленно переспросил, по своему обыкновению, Ярмола. – А я знаю?
– Разве у неё не осталось в деревне какой-нибудь родни?
– Нет, не осталось. Да она чужая была, из кацапок[18] чи из цыганок… Я ещё маленьким хлопцем был, когда она пришла к нам в село. И девочка с ней была: дочка или внучка… Обеих прогнали…
– А теперь к ней разве никто не ходит: погадать там или зелья какого-нибудь попросить?
Лечение людей ведьмой представлено в единичных полесских текстах, так как не относится к основным функциям ведьмы. «Этот персонаж считается вредоносным по определению». Отмечаются факты вынужденного обращения жителей к «местным ведьмам» за помощью «в лечении детей и животных», снятии порчи, ворожбе. Совершать добрые поступки ведьме «всегда приходилось под нажимом односельчан».
Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80–90-х гг. XX века. Т. 1. М.: Языки славянских культур, 2010. С. 154.
– Бабы бегают, – пренебрежительно уронил Ярмола.
– Ага! Значит, всё-таки известно, где она живёт?
– Я не знаю… Говорят люди, что где-то около Бисова Кута[19] она живёт… Знаете – болото, что за Ириновским шляхом. Так вот в этом болоте она и сидит, трясьця[20] её матери.
«Ведьма живёт в каких-нибудь десяти вёрстах от моего дома… настоящая, живая, полесская ведьма!» Эта мысль сразу заинтересовала и взволновала меня.
– Послушай, Ярмола, – обратился я к полесовщику, – а как бы мне с ней познакомиться, с этой ведьмой?
– Тьфу! – сплюнул с негодованием Ярмола. – Вот ещё добро нашли.
– Добро или недобро, а я к ней всё равно пойду. Как только немного потеплеет, сейчас же и отправлюсь. Ты меня, конечно, проводишь?
Ярмолу так поразили последние слова, что он даже вскочил с полу.
– Я?! – воскликнул он с негодованием. – А и ни за что! Пусть оно там бог ведает что, а я не пойду.
– Ну вот, глупости, пойдёшь.
– Нет, панычу, не пойду… ни за что не пойду… Чтобы я?! – опять воскликнул он, охваченный новым наплывом возмущения. – Чтобы я пошёл до ведьмачьего кубла? Да пусть меня бог боронит. И вам не советую, паныч.
– Как хочешь… а я всё-таки пойду. Мне очень любопытно на неё посмотреть.
– Ничего там нет любопытного, – пробурчал Ярмола, с сердцем захлопывая печную дверку.
Час спустя, когда он, уже убрав самовар и напившись в тёмных сенях чаю, собирался идти домой, я спросил:
– Как зовут эту ведьму?
– Мануйлиха, – ответил Ярмола с грубой мрачностью.
Он хотя и не высказывал никогда своих чувств, но, кажется, сильно ко мне привязался, привязался за нашу общую страсть к охоте, за моё простое обращение, за помощь, которую я изредка оказывал его вечно голодающей семье, а главным образом за то, что я один на всём свете не корил его пьянством, чего Ярмола терпеть не мог. Поэтому моя решимость познакомиться с ведьмой привела его в отвратительное настроение духа, которое он выразил только усиленным сопением да ещё тем, что, выйдя на крыльцо, из всей силы ударил ногой в бок свою собаку – Рябчика. Рябчик отчаянно завизжал и отскочил в сторону, но тотчас же побежал вслед за Ярмолой, не переставая скулить.
III
Дня через три потеплело. Однажды утром, очень рано, Ярмола вошёл в мою комнату и заявил небрежно:
– Нужно ружья почистить, паныч.
– А что? – спросил я, потягиваясь под одеялом.
– Заяц ночью сильно походил: следов много. Может, пойдём на пановку[21]?
Я видел, что Ярмоле не терпится скорее пойти в лес, но он скрывает это страстное желание охотника под напускным равнодушием. Действительно, в передней уже стояла его одностволка, от которой не ушёл ещё ни один бекас[22], несмотря на то, что вблизи дула она была украшена несколькими оловянными заплатами, наложенными в тех местах, где ржавчина и пороховые газы проели железо.
Едва войдя в лес, мы тотчас же напали на заячий след: две лапки рядом и две позади, одна за другой. Заяц вышел на дорогу, прошёл по ней сажен двести и сделал с дороги огромный прыжок в сосновый молодняк.
– Ну, теперь будем обходить его, – сказал Ярмола. – Как дал столба, так тут сейчас и ляжет. Вы, паныч, идите… – он задумался, соображая по каким-то ему одному известным приметам, куда меня направить. – Вы идите до старой корчмы[23]. А я его обойду от Замлына. Как только собака его выгонит, я буду гукать вам.
И он тотчас же скрылся, точно нырнул в густую чащу мелкого кустарника. Я прислушался. Ни один звук не выдал его браконьерской походки, ни одна веточка не треснула под его ногами, обутыми в лыковые постолы[24].
Я неторопливо дошёл до старой корчмы – нежилой, развалившейся хаты, и стал на опушке хвойного леса, под высокой сосной с прямым голым стволом. Было так тихо, как только бывает в лесу зимою в безветренный день. Нависшие на ветвях пышные комья снега давили их книзу, придавая им чудесный, праздничный и холодный вид. По временам срывалась с вершины тоненькая веточка, и чрезвычайно ясно слышалось, как она, падая, с лёгким треском задевала за другие ветви. Снег розовел на солнце и синел в тени. Мной овладело тихое очарование этого торжественного, холодного безмолвия, и мне казалось, что я чувствую, как время медленно и бесшумно проходит мимо меня…