Из меня вырывается икота. Звучит точь-в-точь как ослиный рев. Я делаю еще пару глотков, чтобы от нее избавиться.

— Я положила трубку, Кэм. Положила трубку.

Еще один «ик».

— Знаешь, что я предпочла бы умереть, чем вовлекать Джейка в свои проблемы? Моя сокамерница убила бы меня, вернись я обратно. И мне пришлось бы, — «ик», — вернуться туда, если бы ты не пришел, потому что они не позволяли мне уйти, пока кто-нибудь не заберет меня.

Я допиваю бокал.

«Ик».

— Кажись, я чутка захмелела.

— Ты пьешь семидесятиградусный односолодовый виски, детка. Обычно его наливают на два пальца и пьют по глотку длительное время. Твой первый бокал был примерно на четыре пальца. — Он указывает на пустой стакан в моей руке. — Этот — по меньшей мере, на пять.

— Ха! — «Ик». Я изучаю хрустальный бокал. Наверное, не стоило заполнять засранца доверху. — Знаешь, если бы все было наоборот, и Джейк оказался бы в моем доме, все было бы совершенно по-другому.

Кэм усмехается.

— Любопытно послушать.

«Ик».

— Во-первых, ему не пришлось бы самому наливать себе выпить. Во-вторых, я бы предложила ему позавтракать. В-третьих, ему бы не пришлось, — я понижаю голос и передразниваю голос Джейка: — «разгуливать по моему дому в моем чертовом полотенце», потому что я нашла бы ему что надеть. Или нет, вероятно, потому что хотела, чтобы он был тока в полотенце. Но я бы не стала жаловаться.

«Ик».

Голова тяжелеет. Шее сложно ее удерживать. Поэтому я опускаю голову и вожу пальцем по краю пустого стакана.

— Кэм, он задел мои чувства.

Кэм задумчиво смотрит на меня.

— Мне жаль, что он задел твои чувства, Пенелопа, — искренность в его тоне неподдельна.

— Спасибо. Дедуля Суэггер — мудак. Джейк — мудак. Альфред — мудак за то, что дал мне эту дурацкую кепку. Росс — мудак за то… не, Росс нормальный. И ты тоже.

«Ик».

— Из них всех, ты — лучший, Кэм.

— Ооу, она назвала меня лучшим из всех. Можно мы оставим ее себе, Джейк?

В поле зрения появляется бутылка воды.

— Выпей. — Я поднимаю отяжелевшую голову и откидываю ее назад, назад, назад, пока не встречаюсь с холодными голубыми глазами Джейка Суэггера. — До дна… пожалуйста.

Я выхватываю у него бутылку. Во всяком случае, пытаюсь. Хорошо, что он крепко ее держит. Мне удается схватить ее со второй попытки.

— Значит, у самоуверенного засранца, — «ик», — действительно есть манеры.

— Не наглей.

Мысленно показываю ему язык, пока пью воду. До дна. Как он и требовал. Со скрытым обещанием отшлепать меня, если я не подчинюсь. И, нет. Это говорит не алкоголь. И не мой писательский мозг. Я в этом уверена.

«Ик».

У Кэма звонит телефон, и он смотрит на экран, потом на Джейка.

— Не будь мудаком. Я серьезно. И не тупи. Спроси ее.

Джейк показывает средний палец в знак отказа. Его глаза не отрываются от меня. Он игнорирует Кэма, который свирепо смотрит на него через всю комнату. Когда телефон Кэма звонит снова, он тяжело вздыхает и выходит из гостиной — раздражение ясно слышно в его голосе, когда он отрывисто спрашивает:

— Что?

Джейк предлагает мне вторую бутылку воды. На этот раз я не хватаю ее. Беру спокойно, вместе с крекерами, и благодарно киваю.

— Спросить кого и о чем? Он говорил обо мне? Ты хочешь меня о чем-то спросить?

— Нет.

Боже.

«Ик».

— Пофиг. Тогда, мне нужно спросить тебя кое о чем. Об одолжении. И я почти уверена, что ты не будешь против.

— Об этом судить мне.

Так чертовски самоуверен…

«Ик».

Он садится на диван и выжидающе смотрит на меня. Я заставляю его ждать, пока хрумкаю крекер и пялюсь на него в джинсах и серой футболке. Не могу решить, в каком виде он более сексуален.

— Не мог бы ты подвезти меня до автобусной станции? Или заказать один из этих ю-беров? Я не знаю, как это сделать.

«Ик».

Его улыбка завораживает. Все суровые морщины на лице разглаживаются. Глаза искрятся. Этот мужчина сексуален, когда зол. Но потрясающе красив, когда не психует.

— Убер.

— А?

— Это называется Убер.

— Ой. — Я запихиваю крекер в рот. — Тогда надо писать это слово с двумя «о». Эта хрень сбивает с толку. Там, где я живу, их нет. У нас даже такси нет. (прим: в английском языке двойное «о» произносится как «у»)

— И что вы делаете, когда вам нужно куда-то поехать?

Бросаю на него самый лучший взгляд «ты тупой?», на который способна в своем хмельном состоянии.

— Мы едем.

Он закатывает глаза.

— Я имею в виду, когда едете повеселиться, остроумная моя. К примеру, в бар или в клуб. У вас ведь есть бары и клубы?

— Есть, — говорю я с набитым крекером ртом. И икаю.

— Так что же вы делаете, когда идете в бар, выпиваете слишком много и не можете доехать домой? Или вы, деревенщины, просто разъезжаете пьяными?

Я киваю.

— Да. В основном, так мы и делаем.

— Господи Иисусе, — бормочет он.

— Не произноси имя Господа всуе.

— Я этого не делал. Я призывал его как можно скорее обрушить Конец Света на Маунтин-Олив, штат Миссисипи.

Я одариваю его зубастой улыбкой.

— Ты забавный.

— А ты пьяная.

— Я выпила девять порций виски.

«Ик».

— И ты роняешь крошки на мой диван за тридцать тысяч долларов.

— Между подушками, наверное, еще осталась корочка от пиццы с прошлой ночи.

Он закрывает глаза и качает головой. Но не бесится. Таким он мне нравится — не злым. Он подождет, пока я уйду, чтобы начать вести себя хорошо.

— Так ты отвезешь меня на автобусную станцию?

Он долго смотрит на меня. Не уверена точно, как долго, но я съела четыре крекера. Если бы я могла отмотать назад, я бы все время была пьяная рядом с ним. Так проще. Менее напряженно. Я могу выдержать его продолжительные, молчаливые, стоические взгляды, не нервничая и не чувствуя неловкость. Хотя, возможно, это первый раз, когда он смотрит на меня без осуждения.

— Сегодня виноват был я, — говорит он.

Я бросаю взгляд через комнату, ожидая увидеть огромный дирижабль, проплывающий за окном с надписью «Психушка»!

— Ты извиняешься передо мной?

«Ик».

— Нет. Но ты сказала Кэму правду. Вчерашняя ситуация была полностью на твоей совести. Но сегодня все зависело от меня.

— Ты подслушал наш разговор?

Он бросает на меня свирепый взгляд.

— Это не считается подслушиванием, раз я у себя дома.

— Ты подслушивал.

Он закрывает глаза. Наверное, снова молится. Скорее, просит терпения, чем Конца Света. Когда он открывает глаза, я одними губами произношу «аминь».

И икаю.

— Ты невозможна.

— Я могу понять, почему ты так думаешь.

Он раздраженно сжимает переносицу, но я вижу намек на улыбку. И вдруг я просто хочу, чтобы он поцеловал меня.

Может, это из-за алкоголя.

Может, из-за гормонов.

Может, потому, что он самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни, и я не думаю, что смогу прожить еще хоть мгновение, не познав вкуса его губ. Даже если мне придется забраться к нему на колени, оседлать мускулистые бедра и украсть его, мне нужен этот поцелуй.

Какая разница, если он меня отвергнет? Плевать, если возненавидит. Мне нечего терять, а приобрести можно все. Я скоро отсюда уеду. Возможно, в течение часа. Он больше никогда меня не увидит. Если я не поцелую его, то всегда буду сожалеть об этом. Но если поцелую, даже если это будет ужасно, по крайней мере, у меня навсегда останется это воспоминание. И, возможно, судебный запрет. Но все звучит намного хуже, чем есть на самом деле.

Не то чтобы мне когда-то выносили судебный запрет или что-то в этом роде…

— Можно мне еще бутылку воды? — Я задыхаюсь, а он даже еще не поцеловал меня.

— Да.

Он забирает у меня пустую бутылку, но вместо того, чтобы пойти на кухню, направляется к маленькому мини-бару в другом конце комнаты.

Столько времени, чтобы составить достойный план…