Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Если меня здесь не будет, у них не останется никакого оправдания высадки на берег, — сказал Хэдон. — Я могу поплыть на восточное побережье.

— Это после всего того, что ты перенес? — засомневалась Авикло. — Смотри правде в глаза, Хэдон. Сможешь ли ты проплыть полмили в таком изнуренном состоянии?

— Надеюсь, — ответил Хэдон.

— Скорее всего у тебя не хватит сил, — сказала она. — Как бы то ни было, ситуация слишком благоприятная, чтобы от нее отказываться. С этим делом надо покончить раз и навсегда. Если ты убьешь Гамори, мятеж прекратиться.

— Как же добраться до него? Судно полно его людей! — сказал Хэдон.

— Тебе это по силам. Из того, что я слышала о тебе, я составила мнение, что ты весьма ловок. Ты человек разнообразных дарований, в равной степени всякий раз можешь противостоять опасности. Ты импровизируешь, где необходимо, и избегаешь смерти там, где другие попались бы непременно.

— Даже король лис может попасть в загон для уток, — сказал Хэдон.

— Не ссылайтесь на пословицы, молодой человек.

— Если я встану здесь, бросая ему вызов, его люди будут метать в меня копья до тех пор, пока я не превращусь в ощетинившегося человекоподобного дикобраза. Но нет, вначале меня могут не заметить, по крайней мере, они не сразу узнают меня.

Хэдон задал несколько вопросов, а затем изложил свой план действий. Трое женщин согласились сделать то, что он предложил. Они полагали, что вероятность успеха невелика, но это все же лучше, чем ничего.

В соответствии с задуманным, перед Гамори и его людьми, когда они приблизились к островку, на котором располагался Храм Лупоес, предстал внушительный огонь, ярким пламенем вздымавшийся высоко вверх; свет его освещал снизу гигантскую статую, выразительно высвечивая отдельные ее части и бросая на другие глубокую тень. Лупоес выглядела угрюмой и устрашающей, во взгляде и в плотно сжатом рте — суровость. Пожилая жрица, Авикло, сидела в кресле спиной к огню, лицо ее, скрытое капюшоном, в темноте было неразличимо. Жрица помоложе остановилась вблизи огромного бронзового ящика, готовая в любой момент подбросить в огонь топлива. Она также облачилась в белое. Молодая жрица стояла направо от Авикло, но на ней не было никакой одежды. Острым ножом она нанесла себе раны на груди, на руках и ногах. Распущенные волосы Кемнет шевелились даже в безветрие. В тот момент, когда нос судна плавно приблизился к скалистому берегу, Гамори понял, отчего ему казалось, будто волосы живут своей собственной жизнью: маленькая плоская голова с раздвоенным языком молнией поднялась из их массы и повернулась к Гамори.

— Клянусь ядом этой змеи, я требую смерти! — выкрикнула молодая обнаженная женщина. — За мою кровь я требую твою.

Мужчины, среди которых было тридцать гребцов, рулевой и офицер, стоявший на носу, за Гамори, зароптали. Гребцы положили весла на корму, одни вынули из ножен мечи, другие схватились за копья. Гамори держал в левой руке кинжал, принадлежащий офицеру. На Гамори были шлем и латы, облачен он был в длинную алую накидку, алый килт с нашитыми перьями зимородка, на ногах — сандалии из кожи гиппопотама. Рука перевязана широкой белой повязкой, прикрывавшей рану, нанесенную копьем Хэдона. Будучи левшой, Гамори не мог эффективно владеть мечом.

— Не сходите на берег! — произнесла высоким дрожащим голосом Авикло. — Эта земля священна, Гамори, и всем мужчинам запрещается касаться ее!

В этой живой сцене что-то было не так, но Гамори не мог взять в толк, что именно. Затем офицер, полковник, дернул его за накидку:

— Ваше Величество! Золотое копье Лупоес пропало!

Гамори взглянул сквозь колонны наверх, на сидящую в кресле фигуру в белом и неожиданно испытал шок. Это была правда! Рука идола все еще оставалась согнутой, но сжимала она лишь воздух.

— Где оно? — спросил он, дико озираясь. Огонь освещал светлые колонны и белые одежды двух жриц и белую, в пятнах, фигуру Кемнет. В его лучах статуя Лупоес блестела и, казалось, пристально смотрела на него. При свете огня также виднелся передний край валуна, который, как говорили, свалился с небес незадолго до того, как Лупоес и ее экспедиция прибыли в долину этой реки.

Верховная жрица закричала:

— Копье богини у меня, Гамори! Богиня передала его мне, ее наместнице, чтобы я использовала его против первого мужчины, который нарушит святость острова, кто осквернит его, кто оскорбит Лупоес и могущественную Кхо! Ты совершил предостаточно преступлений против Богини, против своей жены и Королевы, верховной жрицы, Гамори! Вскоре ты заплатишь за все! Но не добавляй к своим мерзким деяниям еще и осквернение земли, к которой тебе божествами запрещено прикасаться. Убирайся прочь, Гамори, пока устрашающее копье Лупоес не совершило акт возмездия!

Мужчины в лодке вновь стали шептаться. Офицер прикрикнул на них, чтобы те вели себя тихо, но голосу его не хватало убедительности.

Однако Гамори, хотя, очевидно, и был напуган, не мог уже отступить. Обнаружить свой страх сейчас, после нападения на Храм Кхо и убийства жриц, вырезав четверть населения во имя Пламенеющего Бога, во имя борьбы за право на превосходство Короля, отступить — это значит погубить все дело, возможно даже с фатальными последствиями. Чтобы обратить вспять победу, много усилий не понадобится. Хотя он и подвигнул людей на кощунство, ему не удалось вырвать из них с корнем чувство сомнения. Несмотря на свое страстное желание обладать сокровищами и властью, обещанными им, глубоко в душе они все еще испытывали страх перед Богиней. Это чувство беспокойства доводило их до истерии, внутри их проистекала яростная борьба с тем, что с детских лет их учили уважать и почитать. Эта истерия приводила к тому, что они убивали там, где не было в том нужды, оскверняли больше, чем приказано.

Для Гамори сейчас показать свою слабость означало также и упасть в глазах своих приверженцев. Они могли бы поинтересоваться, с чего это Гамори побоялся посягнуть на чьи-то права, когда его злейший враг, Хэдон, был почти что в его руках. Хэдон где-то здесь, на этом крошечном клочке земли, возможно, прячется в помещении, высеченном в валуне. И это их любопытство могло бы привести к потере доверия к нему. Если бы Гамори сейчас стал колебаться, они подумали бы, что он, по-видимому, принял другое решение. Возможно, Гамори на самом деле и не считал, обманывая тем самым своих сторонников, что Ресу является самым главным, а по-прежнему верил, что Кхо — величайшая из всех божеств.

У Гамори был вид загнанного в угол человека, на лице при свете огня виднелись глубокие складки от беспокойства, тревоги и страха. Но он не собирался отказываться от своей идеи. Гамори повернулся к своим людям и прокричал:

— Я иду на берег. Вы все следуйте за мной и обыщите каждый дюйм острова. А если жрицы будут препятствовать вам, убейте их!

Поддерживаемый офицером он сошел вниз с высокого носа судна. В этом месте река доходила ему до пояса, но в левой руке он держал свой меч над головой. Наклонив голову, словно бык, пробивался он сквозь реку. Вскоре Гамори уже стоял на берегу, вода стекала с его накидки и килта.

Пожилая женщина, сидящая в кресле, казалось, стала выше и прямее. Она пронзительно крикнула:

— Ты сам доставил себя в жилище страшной Сисискен! Вы, солдаты, предатели Королевы и своей Богини, не следуйте за ним! Убирайтесь на своем судне прочь отсюда! Доложите обо всем Фебхе и молите ее милости, скажите, что это Авикло послала вас.

Полковник, собиравшийся спрыгнуть с судна, замешкался.

Гамори повернулся к лодке:

— Слушайся меня!

Полковник не двигался. Некоторые солдаты встали, но теперь опять уселись.

— Они ждут, что ты будешь делать! — сказала Авикло, в ее голосе слышалась презрительная насмешка.

Гамори, сбитый с толку, в смятении завертелся, и проговорил:

— Я убью тебя, ты, сморщенная старая карга! И они увидят, что твоя Лупоес не сможет ничего сделать для защиты своей верховной жрицы! А если и этого мало, я умерщвлю и двух оставшихся!

52
{"b":"8516","o":1}