В следующий момент хлопнула дверь, раздались шаги, под тяжестью тела прогнулась кровать. Теплая ладонь легла на озябшее голое плечо.

— Как ты? — голос Бьорна прозвучал глухо, с надломом.

Виола дернулась, рывком сбрасывая его руку. Бьорн встал и отошел, а, вернувшись, накрыл ее одеялом.

— Прости меня, — сказал он.

Она судорожно вздохнула. Саднящая боль между ног не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось в ее душе.

— Вино будешь?

Она нехотя повернулась на бок. Бьорн, понурившись, сидел на кровати и протягивал ей бутылку.

— Я тебя ненавижу, — сквозь зубы процедила Виола.

— Я сам себя ненавижу, — хрипло ответил он и отхлебнул.

Виола села, завернувшись в плед, отняла у него бутылку и сделала добрый глоток. В нос шибануло спиртным. Ее передернуло.

— Зачем ты это сделал? — хмуро спросила она.

— Не знаю… Не хотел, чтобы он избил тебя, если бы ты стала ему противиться.

— Но ведь ты обещал, что меня не тронут!

Бьорн взял бутылку и приложился к горлышку.

— Пойми, он мой ярл. Я должен служить ему, ведь я присягал на верность.

— Ты — лживый кусок дерьма, — горько бросила Виола.

В глазах защипало так, будто в них насыпали песка.

— Согласен. — С тяжелым вздохом Бьорн протянул ей бутылку. — Будешь допивать?

— Не хочу.

— Как знаешь, — он допил последние капли и с размаху швырнул бутылку о стену. Осколки со звоном посыпались на пол.

— Ну и зачем? — зло усмехнулась Виола. — А если ты наступишь на стекло и распорешь себе ногу?

— Так мне и надо.

— Все равно надо убрать. — Она попыталась подняться с кровати.

— Ложись спать, я сам уберу.

Добрую половину ночи Виола провалялась без сна. Она чувствовала себя грязной, униженной, использованной. Тело стало словно чужим, и было до тошноты противно к нему прикасаться.

От вина мысли стали тягучими как смола, и мучительно таскались по кругу, словно кляча, вращающая мельничный жернов.

«Все пропало! Я — порченый товар. Надо бежать отсюда, пока ярл меня не обрюхатил. А вдруг это уже произошло? Говорят, достаточно и одного раза…

Бьорн мерзавец и негодяй, но я сама хороша — как лихо раздвинула перед ним ноги! Эти два ублюдка меня просто-напросто одурачили. Боже, какой позор!

Конечно, если бы не Бьорн, ярл бы взял меня силой… Но я тогда по крайней мере сопротивлялась бы и не чувствовала бы себя сейчас идиоткой и шлюхой».

Сквозь потрескивание очага было слышно, как вздыхает и ворочается Бьорн на своем тюфяке. «Больше ему и пальцем не позволю себя коснуться! — Кулаки невольно стиснулись, судорожно сжимая жесткую медвежью шерсть. — Предатель! Сволочь! Ненавижу его!»

Когда Виола проснулась, солнце уже вовсю заливало комнату ярким светом. Она потянулась и обнаружила, что под одеялом совершенно голая. В памяти тут же всплыл прошлый вечер, и в груди начало жечь от стыда и обиды.

Повернув голову, она увидела сидящего за столом Бьорна.

— С добрым утром, — сказал он, поймав на себе ее взгляд.

Виола не удостоила его ответом. После вчерашнего даже видеть его было противно, не то, что разговаривать. Закутавшись в плед, она встала с кровати.

— Если хочешь искупаться — я нагрел тебе воды. — Бьорн указал на ширму. — Тазик, ковш, полотенце — все там.

С этими словами он поднялся и вышел за дверь.

О, да! Помыться, очиститься — это то, чего больше всего на свете жаждала ее душа. Бросив плед на кровати, Виола встала в широкое деревянное корыто и принялась поливать себя из ковша.

Мыло, мочалка и струи горячей воды, уносящие с собой мужской запах и чужие прикосновения — Виола терла кожу яростно, до красноты. Как жаль, что нельзя точно так же стереть себе память!

…Отблески пламени, терпкое вино, пушистый мех под обнаженной спиной…

…Сладкие губы, обжигающее дыхание, руки, ласкающие ее грудь…

…Резкая боль, мощный напор, грубые толчки, разрывающие нутро…

Смыть! Стереть! Забыть!

Виола даже не знала, что ранило больше — изнасилование или обман. Два мужика цинично усыпили ее бдительность, подпоили, соблазнили и обвели вокруг пальца. Да лучше бы Бьорн просто ушел, вместо того, чтобы так вероломно подложить ее под другого. Она привыкла ему доверять, полагаться на его защиту, а он просто взял, и предал ее.

«А на что ты, собственно, рассчитывала? — вдруг раздался в голове мерзопакостный голосок. — Что Бьорн ради тебя пойдет против своего господина? Да кто ты такая? Ты ему не жена, не невеста и даже не любовница. Он ведь сам объявил тебя собственностью ярла. Ты что же, думала, это были пустые слова?»

Колючий ком подобрался к горлу, не давая дышать. Виола шмыгнула носом. Ладно, что сделано, то сделано, этого не изменить. Пускай Бьорн и защищал ее по дороге сюда, но теперь все кончено — они по разные стороны баррикад. С ярлом придется разбираться самой, и лучший способ — это как можно скорее отсюда сбежать.

Искупавшись и вымыв голову, Виола облачилась в чистую рубаху и серый шерстяной сарафан. Ей не то что бы сильно полегчало, но, по крайней мере, перестало тошнить от самой себя.

Она подошла к двери и выглянула наружу. Бьорн, раздевшись по пояс, колол дрова. Литые мускулы, увитые орнаментами татуировок, напряженно бугрились при каждом взмахе топора. Виола с досадой отвела глаза. Мерзавец и лживый негодяй, а она, как дура, поддалась его обаянию. Ну уж нет! Больше такого не повторится!

— Уже помылась? — спросил он, заметив ее на пороге.

— Да, — буркнула она.

— Тогда идем завтракать.

Воткнув в колоду топор, он взял висевшую на плетне рубаху и надел ее. Они вошли в дом.

На завтрак была пшенная каша, щедро сдобренная топленым маслом, ржаной хлеб и кислое молоко.

— Что будем делать сегодня? — поинтересовался Бьорн, когда они покончили с трапезой.

— Мне все равно, — безразлично сказала Виола.

— Прогуляемся?

— Как хочешь.

Бьорн поднялся из-за стола.

— Тогда пойдем, я покажу тебе Рюккен.

Виола равнодушно пожала плечами. Почему бы и нет? Может, удастся придумать, как отсюда сбежать?

Сегодня было холоднее, чем вчера, и, несмотря на яркое солнце, студеный ветер с заснеженных гор вынудил поплотнее запахнуть шерстяную накидку.

Сначала они прошлись до ворот. Массивные, обитые железом створки были заперты на огромный засов. На сторожевых вышках Виола заметила стражников в кольчугах и начищенных до блеска шлемах.

— Они всегда тут стоят? — поинтересовалась она.

— Угу, — кивнул Бьорн.

— И даже ночью?

— Ночью мы удваиваем караул.

Черт! Виола раздосадовано закусила губу. Наверное Бьорн затем и привел ее к воротам, чтобы показать, что отсюда не убежать.

После этого они спустились по улице к озерной пристани. По берегу были разбросаны утлые хижины, чьи жители занимались насущными делами. Мужики чинили и конопатили лодки, дети перебирали снасти, а женщины в грязных передниках потрошили рыбу. Повсюду висели рыбацкие сети, на деревянных стойках сушились белобрюхие тушки, а земля вокруг них серебрилась от россыпей чешуи.

Среди приземистых лачуг выделялся один дом — большой и добротный. На крыльце стояла женщина, чей вид сразу привлекал к себе внимание. В отличие от остальных хейдеронок, ее рыжие волосы не были заплетены в косу или убраны под платок, а растрепанными космами свисали на плечи. Вырез кричаще желтого платья доставал чуть ли не до пупка, а ложбинку между пышных грудей прикрывали несколько рядов аляповатых бус.

Ее лицо показалось бы вполне миловидным, если бы не вульгарный макияж: густо начерненные глаза, щедро нарумяненные щеки и кроваво-алый хищный рот.

Завидев Бьорна, незнакомка до ушей расплылась в улыбке.

— Бьорн, солнце мое, что-то ты давненько ко мне не захаживал, — томным голосом проворковала она. — Совсем позабыл несчастную Гритту.

Виола удивленно посмотрела на своего спутника.

— Да вот, все как-то недосуг, — смущенно пробормотал тот.