И в советской, и в зарубежной печати неоднократно приводились примеры таких судебных расправ, исходным пунктом которых служили политические провокации, запланированные и осуществлявшиеся реакцией с далеко идущими целями. Напомним о поджоге в 1933 году германского рейхстага, что гитлеровцы использовали в качестве повода для захвата ими государственной власти в Германии. Вспоминается и другое дело, на сей раз в США» — дело профсоюзных активистов Сакко и Ванцетти, казненных в 1927 году в Бостоне по ложному обвинению в убийстве. Сакко и Ванцетти оказались «виновными», поскольку считались «красными», которые, по убеждению тогдашнего американского обывателя, все находились вне закона.

Несмотря на внешние резкие отличия между этими судебными процессами и сфабрикованным «делом Антонова», налицо во всех этих случаях стремление подменить конкретные доказательства вины общеполитическими обвинениями, искажающими истину и компрометирующими наряду с конкретными лицами также политические партии и государственные системы. Здесь проглядывает явное намерение организаторов и исполнителей провокации с покушением на папу римского добиться максимума политических выгод, используя распространение ими ложных версий случившегося.

Таким образом, с полным правом можно сказать, что политическая «аргументация» по делу о покушении на главу римско-католической церкви построена, как говорится, «на песке».

Главный же юридический порок следствия по «делу Антонова», как правильно указывают объективные специалисты, заключается в том, что его основу составляют лживые и противоречивые показания террориста, дважды осужденного за серьезнейшие преступления: в Турции за убийство журналиста А. Ипекчи приговорен к смертной казни, в Италии за покушение на папу римского приговорен к пожизненному заключению. Что следует из этого простого, в сущности, факта? Юридические авторитеты единодушны: показания обвиняемого или осужденного об участии других лиц в инкриминируемых ему преступлениях требуют осторожного, критического подхода. Это не означает, конечно, что таким показаниям вообще нельзя доверять. Но это подразумевает, что эти показания должны быть соответствующим образом, всесторонне проверены, сопоставлены с точно установленными объективными фактами и лишь после этого либо приняты, либо отклонены. Необходимо установить, не заинтересован ли еще кто-нибудь, кроме преступника, в определенном исходе дела и не могут ли его показания повлиять на ход следствия и возможное судебное решение в угодном ему направлении; нет ли в его показаниях противоречий, пробелов, непоследовательности; согласуются ли они с достоверными фактами действительности. Если подойти с такими критериями к «показаниям» Агджи, станет ясна их полная несостоятельность. Юридические авторитеты утверждают, что подобные показания при явной заинтересованности преступника в исходе дела — крайне ненадежный, недопустимый, юридически порочный источник обвинения. Это элементарное юридическое правило, которое признается и в судебной практике Италии. Статья 348 уголовно-процессуального кодекса Италии запрещает использовать в качестве судебных доказательств показания обвиняемого или осужденного, направленные против других лиц.

В то же время законом о терроризме от 20 мая 1982 года установлено, что наказание лицу, обвиняемому в совершении террористических акций, может быть смягчено, если оно окажет содействие полицейским или судебным властям «в сборе решающих доказательств… для поимки одного или нескольких преступников». Пожизненное заключение при этом заменяется лишением свободы на срок от 10 до 12 лет. Именно это обстоятельство легко объясняет «податливость» Агджи в его контактах со спецслужбами, его заинтересованность, легкость, с которой он клевещет на Антонова. С другой стороны — эта заинтересованность лишает реальной ценности его показания. Даже само следствие признает, что рассказы Агджи сбивчивы и противоречивы, а зачастую и откровенно ложны.

В то же время анализ постановления о предании суду Антонова и других болгарских граждан показывает, что все возникавшие сомнения по делу постоянно толковались в пользу Агджи и против болгар. Известно, что Агджа неоднократно изменял свои показания, исправляя их, если было твердо установлено, что они не соответствовали действительному положению дел или показаниям С. Антонова и других свидетелей. Любая корректировка показаний или сообщение Агджи о таких вещах, которых он просто не мог знать заранее, удивительная осведомленность преступника о некоторых сторонах жизни Антонова и двух его соотечественников легче всего и логичнее могут быть объяснены «подсказкой со стороны». Однако Мартелла отверг эту вполне правдоподобную версию; он иронически назвал это предположение «тезисом о таинственном информаторе» и прямо указал, что защита должна либо «доказать» справедливость этого утверждения, либо отказаться от него. Такая постановка вопроса означает лишь перекладывание обязанности доказывать на защиту, что грубо нарушает принцип презумпции невиновности, кстати, признаваемый итальянской конституцией. В отношении многих лживых показаний Агджи следствие заняло позицию поддержки и оправдания их. «Было бы невероятно, если бы Агджа вообще не ошибался», — говорит следователь Мартелла, принимая его путаные показания на веру. В то же время любые колебания Антонова и его свидетелей, объяснимые давностью происшедших событий и их непричастностью к преступлению, толковались как попытки ввести следствие в заблуждение. Следователь часто отбрасывал свидетельские показания болгар или даже итальянских свидетелей ввиду их «идеологических и политических симпатий» к «обвиняемому» Антонову. Эта тенденциозность в сборе и оценке доказательств прямо противоречит статье 299 уголовно-процессуального кодекса Италии, согласно которой следователь должен всю свою деятельность строить в интересах «достижения истины».

Когда обнаружилось, что прямых доказательств «болгарского следа» в покушении на папу римского не существует, западные пропагандисты-антикоммунисты стали изыскивать «косвенные улики».

Однако собиратели «косвенных улик» нарушали и правило юриспруденции о том, что эти улики, чтобы быть доказательными, должны составлять единую систему доказательств, не допускающую иных истолкований. Однозначность выводов из системы косвенных улик — общепризнанный юридический принцип, но он не соблюдается в «деле Антонова». Вместе с тем имеются факты, которые прямо разрывают конструируемую на Западе систему «косвенных улик». В нашей печати неоднократно указывалось на это. Действительно, почему Антонов, если считать его участником заговора, не покинул Рим после покушения, чтобы обеспечить собственную безопасность и сделать невозможной провокацию против его страны? Если Агджу — профессионального убийцу — наняли для совершения покушения за деньги и он пошел на это, то как он мог рассчитывать на спасение, стреляя в папу в 50-тысячной толпе, хотя в той же западной печати приводились гораздо более «безопасные» для убийцы варианты покушения? Почему у Агджи именно в момент покушения в кармане оказались телефоны болгарских сотрудников в Риме, хотя было не исключено, что он попадет в руки полиции? Не дают ли все эти «несообразности», да и ряд других фактов, основание выдвинуть совсем другую версию, значительно более обоснованную, — о заранее запланированной провокации против Болгарии и ее граждан, о попытке подтасовать факты с целью впоследствии манипулировать ими, попытке подбросить улики о «болгарском следе» неосведомленной публике, а может быть, и «наивным» следственным властям?

В самом деле, после ареста Антонова и предъявления ему исключительно тяжелого обвинения в соучастии в покушении на главу иностранного государства болгарские компетентные органы провели тщательную проверку обстоятельств дела. Согласно официальным болгарским сообщениям было установлено, что в Болгарии нет и не было организации или лица, которое дало или могло бы дать Сергею Антонову (или кому бы то ни было другому) указание организовать или принять участие в покушении на папу Иоанна Павла II. После опроса и расследования стало также ясно, что никто из болгар, работающих и общающихся с Антоновым в Риме, не замечал, чтобы он встречался с Али Агджой (уже известным по печати) или с другими неизвестными или подозрительными лицами. Никто также не знал случая и не допускает, чтобы Антонов каким-нибудь образом нарушал итальянские законы. Антонов также не знал, не встречался и не имел никакой связи с теми, кто знает Агджу; Антонов не был во время покушения на площади Св. Петра и не имеет ничего общего с покушением на главу римско-католической церкви. Так Сергей Антонов невиновен не только потому, что не выполнял и не мог выполнять задания убить папу, но и потому, что болгарские компетентные органы убедились в его невиновности.