Наконец-то приняли решение возвести молодого господина на престол. Поскольку воплощение Золотого Ворона – нынешний правитель – жив и здоров, это должны оформить как передачу власти.

На первый взгляд все шло мирно. Народ верил, что под властью нового Золотого Ворона, доказавшего свое право на титул, удастся вернуться к прежней жизни. Однако на самом деле их мир неуклонно шел к разрушению, а истинный Золотой Ворон по своей сути оказался недоделанным божеством.

Благодаря тому, что герой поделился с ним силой, прорехи, возникшие после Великого землетрясения, исчезли. Став новым Ямагами, герой вернул окаменевшим воротам Кин-мон прежний вид и снова их запер. Молодой господин мог их открыть, если бы ему захотелось, но бог явно собирался как можно сильнее сократить свое общение с ятагарасу. Он сам не вызывал воронов, а когда они приходили по собственной воле, показывался, только чтобы уладить дело.

Если он будет богом на одно поколение, сколько еще продержится Ямаути? А если и новый Ямагами исчезнет, что станет со страной? О чем бы ни думал молодой господин, все мысли сходились к одному.

– Ну и лицо у тебя!

Кто-то набросил ему на плечи накидку. Это тихонько подошла Хамаю. Она всегда носила одежду из тонкой ткани, а тут вдруг закуталась в плотную куртку, какую носят горожане. Она волновалась о молодом господине, но у самой вид был цветущий.

– Так о чем ты переживаешь?

Надзукихико поднял голову, чтобы посмотреть на супругу, но тут же, не вынеся ее взгляда, закрыл лицо руками.

– Какой же глупый этот обезьяний бог – истребил все племя ради мести. И какой же я трус и подлец, что все забыл! Как я могу править ятагарасу, стать над ними старейшиной? Это ужасный обман.

Сейчас он ненавидел то время, когда наивно не вдумывался в суть своей проблемы, ограничиваясь осознанием, что он истинный Золотой Ворон.

– Нашей стране конец.

– Перестань так говорить!

– Но я не должен был забывать! Не должен был убегать! Без памяти я не могу ни оправдаться, ни извиниться. Я забыл то, что не должен был забывать. Какой же я Золотой Ворон?

Хамаю села рядом с ним и устало скрестила на груди руки.

– Пусть Ямаути уже не сможет существовать как прежде. Возможно, мы не сохраним человеческий облик. Но ведь это не значит, что ятагарасу полностью вымрут. Я уверена, наш народ будет упрямо жить дальше, пусть и в новой форме. Не впадай в отчаяние, Надзукихико. Что изменится, если твой мир рухнет, а ты потеряешь надежду? Не переоценивай свое горе. Для других это мелочь.

И она беззаботно расхохоталась, пока Надзукихико задумчиво смотрел на нее.

– И почему ты такая сильная?

Даже узнав, зачем пришли обезьяны, Хамаю, и глазом не моргнув, лишь кивнула: «Ясно». Надзукихико искренне недоумевал, откуда берется ее сила, но его супруга только усмехнулась:

– Да просто я тоже делала дурацкие ошибки и училась на них. Посмотри на меня.

Она ласково прикоснулась к его подбородку.

– И ятагарасу, и Ямагами сходят с ума, потому что пытаются оставаться богами. А что плохого в желании быть простым вороном?

– Простым вороном? Мне?

– Конечно. У обычных ятагарасу нет сверхъестественных способностей, как у тебя. Они просто живут. И у них это получается, – настойчиво повторила она. – Если честно, мне совершенно все равно, кто ты – истинный Золотой Ворон или то, что осталось от божества. Для меня ты близкий друг и мой дорогой супруг. И мне этого вполне достаточно.

В ее словах не было притворства.

– И ятагарасу для тебя то же самое. Если они не смогут больше принимать человеческий облик, ты перестанешь их любить?

– Нет.

– Вот видишь. Так пусть все разрушается. Речь лишь о том, что все примет иную форму.

Надзукихико изумленно смотрел на Хамаю.

– Я никогда не думал об этом с такой точки зрения.

Она весело рассмеялась.

– Знаешь, в детстве, еще в Южном доме, у меня была необычная ипомея асагао. Среди торговцев и аристократов многие увлекались выращиванием цветов редких оттенков или формы. Мою ипомею подарил кто-то из горожан. Она была махровая, с узором на лепестках – будто тончайшая вышивка. Розовые пятнышки, как утренняя заря, смотрелись невыразимо мило. Но такие цветы обычно очень подвержены болезням. Я лишь чуть-чуть перелила воды, а у нее загнили и заплесневели корни, и корневище погибло. Я ужасно расстроилась.

Потом Хамаю выгнали из родного дома, и ей пришлось вести жизнь простолюдинки, так что стало не до ипомеи. Она и забыла об этом, а через несколько лет, вернувшись в разрушенную усадьбу, вдруг заметила в саду пышно цветущую, удивительно яркую голубую ипомею. Оказалось, что в прошлом ее необычный цветок уронил в землю семечко, которое проросло, вернувшись к своей дикой форме.

– Это растение вовсе не было каким-то особенно утонченным, как моя первая ипомея. Но она была сильная и красивая.

Хамаю не отрывала глаз от солнечных лучей на улице.

– Возможно, ты сам своей рукой погубил необычную ипомею. Но она успела уронить на землю семена. Рано расстраиваться. Изменения не обязательно должны быть плохими.

Она продолжала:

– До семи лет я была уверена, что не научусь оборачиваться птицей. К тому же мне объясняли, что это вульгарно. А на самом деле оказалось, что ничего ужасного в этом и нет. Я смогла вести обычную жизнь горных воронов, а летать оказалось приятно. Тогда-то я и узнала, что укрыться в усадьбе, будучи дочерью аристократа, все равно что запереть себя в тесной клетке. Да и мне гораздо больше нравилось кружить по небу на собственных крыльях. А еще, если быть внимательным и упорным, решение может прийти с совершенно неожиданной стороны.

Хамаю внезапно замолчала и почесала пальцем щеку. Ее взгляд вдруг потерял свою уверенность, и она выглядела смущенной и растерянной, хотя и старалась это смущение скрыть.

– Я не хотела говорить, потому что думала, что ничего не получится… Но кажется, все в порядке, так что скажу.

Надзукихико недоверчиво разглядывал непривычно оробевшую супругу.

– Что?

– Во сне ко мне приходила Тамаёри-химэ, и она велела тебе передать, что у нее для тебя есть маленький подарок в благодарность.

– Что?!

– Скоро я переберусь в родильный дом.

Глядя на оторопелого супруга, Хамаю улыбнулась, показав белые зубки, и ласково погладила свой живот.

Еще утро, а цикады уже трещат. Устало думая о том, что днем наверняка опять будет жарко, Акэру направлялся в одну из комнат Кэйсоин, торопясь успеть до начала занятий.

– Уж сегодня-то я заставлю тебя прийти, Юкия!

Но, глядя на мрачное лицо вставшего из-за стола Юкии, он тут же раскаялся. Друг выглядел так, будто ему ни разу в жизни не приходилось улыбаться. За его здоровьем следят, так что физически все в порядке. Он не похудел, на плохое самочувствие не жалуется. И при этом юноша поразительно изменился.

Молодой господин без помех взошел на престол и занял место Золотого Ворона. Юкия по-прежнему служил в общевойсковом штабе, преподавал в Кэйсоин и одновременно был правой рукой правителя. Однако из глаз его не уходило напряжение, а ближайший помощник Харума утверждал, что новые подчиненные даже стали пугаться своего командира. Акэру тоже замечал, что после гибели Сигэмару Юкия совершенно перестал улыбаться.

А самым странным было то, что он ни разу не явился поприветствовать юную дочь правителя, вылупившуюся в самом начале лета. Хамаю родила дочь, которую теперь переселили в Сиондзи. Супруга правителя осталась там, попросив Золотого Ворона сначала уделить все внимание восстановлению двора. Конечно, охрану усилили, однако жили они почти как простолюдины. А ребенка стали ласково называть Девицей из Сиондзи.

Хотя некоторые досадовали из-за рождения девочки вместо мальчика, больше всех обрадовался дочери Его Величество. Радовался так, что близкие ему люди удивлялись.

Ятагарасу праздновали три события, связанные с рождением ребенка: кладку – когда мать откладывала яйцо; вылупление – когда птенец выбирался из яйца спустя три месяца насиживания; и очеловечивание – когда он впервые принимал человеческий облик.