Тэнгу какое-то время помолчал и вдруг вновь заговорил, будто не утерпев:
– Возможно, сейчас не лучшее время… Но я хотел бы перед тобой извиниться.
Он провел рукой по мокрым волосам.
– О чем ты?
– Я об имени Ямагами. Возможно, я ошибался. Я все думал, почему к нему не вернулась память… Сейчас, конечно, уже поздно об этом говорить.
Немного поколебавшись, тэнгу начал рассказ.
– Мы исходили из того, что изначальный облик Ямагами принадлежал обычному богу, прислужниками которого были обезьяны и вороны. Мы опирались на легенду о Вороне и Обезьяне, которую разыскала бабушка Сихо, надеясь, что это поможет вернуть девочку домой.
Легенда гласила:
«Когда-то Ворон потребовал от деревенских жителей, изнывавших от долгих ливней, подношений и пообещал выпросить у горного божества Ямагами хорошую погоду. Прилетая за дарами снова и снова, Ворон со временем растолстел и упал в озеро. Обезьяна, увидев это, захохотала и предложила людям свои услуги, но и она однажды стала толстой и упала с дерева. После этого Ворон и Обезьяна поняли, что жадничать нехорошо, и с тех пор, когда деревенским жителям нужна была хорошая погода, они стали делить подношения поровну между собой».
Исходя из этого мифа, тэнгу решил, что истинная сущность Ямагами – божество, которого сопровождают Ворон и Обезьяна. Именно поэтому он и предположил, что прототипом святилища на этой горе был храм Хиёси-тайся, а истинной сущностью Ямагами – Камовакэ Икадзути-но Ками, отцом которого было божество храма Хиёси-тайся, а дедом – ятагарасу.
Но это оказалось ошибкой. На горе Арэяма деревенские девушки, которых приводили на священную землю, омываясь в источнике – то есть резвясь в воде, – зачинали и рождали не имеющего отца Ямагами, а потом воспитывали божество вместо матери.
Объектом веры здесь была божественная мать и ее божественный ребенок, а фигура отца опущена.
– Однако главное божество, которому поклоняются в Хиёси-тайся, – это отец Ямагами, Ооямакуи-но Ками, а вовсе не Камовакэ Икадзути-но Ками, которого я считал изначальным обликом Цубаки. Значит, не этот храм дал начало нашей горе.
Надзукихико чуть слышно вздохнул.
– Стало быть, имя с самого начала было неверным?
– А вот это сложный вопрос. – Тэнгу скорчил гримасу. – Если коротко, то имя, я думаю, верное. А вот с объектом поклонения, с которым я это имя связывал, я промахнулся. Это как пытаться вернуть себе память тезки-однофамильца – ясное дело, что Цубаки ничего не понял.
Он нетерпеливо вздохнул и взлохматил свою шевелюру.
– Есть один праздник, имеющий отношение к Тамаёри-химэ: там у божества тоже нет отца, а обряд очень похож на то, что происходит на этой горе.
– И что это за праздник?
– Аой-мацури, праздник мальв.
Он был настолько известен, что о нем слышал даже молодой господин, когда жил во внешнем мире. Праздник проходил в храме Камо-миоя-дзиндзя и посвящался богу-ворону и его дочери Тамаёри-химэ. А еще существовал храм Камовакэ Икадзути-дзиндзя в честь бога грома, который родился после того, как Тамаёри-химэ взяла в руки алую стрелу.
Это грандиозное торжество, которое устраивают в храме, известном под названием Симогамо-дзиндзя, или нижний храм Камо, и Камигамо-дзиндзя, то есть верхний храм Камо. В преддверии праздника на каждой горе встречают божество, отмечая его рождение – появление на свет, подношение даров, пробуждение, возникновение.
– Так рождается новое божество. Оно встречает буйного бога, и тогда возникает новый бог, полный юных сил. А еще в храме Камо, в отличие от Хиёси-тайся, не столь важен истинный облик бога – отца Камовакэ Икадзути-но Ками и мужа Тамаёри-химэ. Достаточно просто почитать его как уважаемое божество.
К тому же празднование Аой-мацури прервалось на несколько лет, когда столица была охвачена смутой годов Онин[3].
– Так вот тебе мое предположение: а что, если кто-то решил проводить церемонию в провинции, удаленной от мятежа в столице?
В этой местности задолго до годов Онин стояло отдельное святилище Камо. Те, кто был недоволен отменой любимой традиции, отыскали географически совпадающую точку в ближайших горах и создали копию праздника. Нужно было лишь воссоздать место древней церемонии – источник и валун на вершине горы.
Гора в форме перевернутой пиалы, очищающий источник, странный камень. С помощью местной девушки у этого камня встречали божество, возродив в своеобразном виде праздник рождения. И тогда на Арэяме миф возник заново. Мико стала Тамаёри-химэ, безымянный бог-дракон получил имя уважаемого бога грома.
– Я понимаю, что это звучит абсурдно, но зато все объясняет, – негромко продолжал тэнгу. – Празднество не проводили всего какие-то две сотни лет, да и вряд ли в столице совсем уж ничего не делали. Если оно возродилось в городе, тогда церемония Камо в отдаленном горном районе потеряла свою силу. К тому же здесь были и свои верования, и, когда они слились, вновь созданные мифы и боги постепенно отошли от своей изначальной формы. Тогда бог-дракон и бог грозы Ямагами потерял свой настоящий облик и превратился в чудовище.
– Подожди. – Надзукихико ахнул, обратив внимание на одну вещь. – Если ты прав, откуда же тогда пришли обезьяны?
– А вот это вопрос! – Тэнгу прищурился. – Я думаю, что «Сказка о Вороне и Обезьяне» родилась из переделанной древней истории.
Смысл легенд о древних богах часто сводится к простому «поклоняйтесь мне, иначе прокляну». Поэтому тэнгу ломал голову, не в силах уяснить смысл этой сказки, навязывающей явно современную систему ценностей – жадничать плохо.
Кроме того, обезьяны и вороны издревле обладали сущностью божеств, ведущих за собой солнце, то есть им не было никакой необходимости обращаться к горному божеству, прося о ясной погоде.
– Я думаю, что изначальная легенда крутилась вокруг Ворона и Обезьяны и никакого Ямагами, которого они просят разгнать тучи, просто не было.
Надзукихико застонал:
– То есть Ямагами появился в истории позже?
– Именно. А значит, на этой горе самое старое и самое важное верование зародилось вовсе не из истории о посвященной с озера Рюганума и не из легенды о безымянном божестве-драконе, которое перемещалось между горой и озером. Это было «Сказание о Вороне и Обезьяне». А дальше сам понимаешь, да? – пристально посмотрел тэнгу на Надзукихико.
У того дрогнули губы.
– Самыми древними хозяевами этой горы были вороны и… обезьяны?!
Но тогда… Если так…
– Кто же тогда сам Оодзару?
В этот момент, как будто кто-то специально рассчитал время, дверь в палату распахнулась и оттуда вышел врач. Он объявил, что состояние девочки стабилировалось.
Надзукихико чувствовал, что Ямагами сейчас на крыше здания, и пошел туда сообщить божеству, что Сихо стало лучше. Однако Ямагами находился там не один. Перед бессильно поникшим божеством стоял сереброволосый юноша – молодой, полный энергии, с пылающим в глубине глаз огнем. Он был одет в простые белые штаны и куртку, но на поясе висел великолепный меч. За его спиной сидел огромный охотничий пес.
Герой, уничтожающий чудовищ. Увидев его, Надзукихико тут же понял, что опоздал. Герой нашел свою жертву. Он пришел уничтожить людоеда Ямагами.
Последние минуты жизни Цубаки были великолепны. Когда-то действительно превратившийся в чудовище, сейчас он, без всякого сомнения, вернул себе облик повелителя, которого мог почитать Надзукихико. Однако даже при этом он не мог искупить совершенных ошибок.
В то мгновение, когда огромный пес вцепился ему в горло, Цубаки просто исчез. Он умер, словно призрак, не оставив после себя ни капли крови. Некоторое время они стояли, не в силах даже слова сказать. Крышу заливал дождь. В бетонных коробках, скрытых в серой пелене тумана и дождя, начали тут и там зажигаться огоньки. Вдали, скрытые облаками, погрузились в синеву горы.
