– Что это ты вдруг?

– А вдруг я – то есть истинный Золотой Ворон – такое же существо, что и Ямагами? Вдруг Ворон перерождается, наследуя особые способности и память?

Как и Надзукихико, потерявший память предков, Ямагами начал забывать, что он горное божество. Оставшись без памяти о прошлом, перестав понимать, кто он такой, почитаемый бог превратился в чудовище-людоеда.

– Ямагами забыл себя и изменился. А вдруг и со мной когда-нибудь случится то же самое? А может, я уже не такой? И я даже не могу этого осознать.

Нацука не знал, как утешить брата. Да и что мог сказать он, рожденный обычным вороном-ятагарасу?

– Я слышал, что вернуть память поможет имя.

– Имя?

– Да. И мне, и Ямагами.

И тот и другой существуют, переселяясь из тела в тело и наследуя память. При этом единственное, что указывает на нужное вместилище и не дает забыть самое себя, – это имя. И тот и другой забыли, как их звали прежде, поэтому потеряли и воспоминания. Но если им удастся вернуть свои изначальные имена, должна вернуться и память, которой они лишились.

– Я думаю, что до того, как я остался без воспоминаний, меня называли по-другому. Надо найти как.

– Возможно ли это?

– Я уже ищу, с помощью тэнгу. Но никто не знает, что из этого выйдет.

Надзукихико посмотрел на брата:

– Однако времени нет, надо спешить. Во внешнем мире появился герой.

– Какой еще герой?

– Героическое божество, которое уничтожает чудовищ. У него нет своего имени, тем не менее он явно имеет божественное происхождение. Сейчас он прибыл на гору, чтобы свергнуть Ямагами, который превратился в чудовище. Тэнгу говорит, что таково его предназначение: если появляется зло, рождается новый бог, роль которого – победить врага. Учуяв изменения, происходящие с Ямагами, он появился на этой горе ниоткуда. Это он сказал, что для возвращения памяти нужно имя. Но пока Ямагами не превратился в чудовище окончательно, герой ничего не может сделать. А если тот совершит хоть один неверный шаг, даже без нашего вмешательства герой повергнет зло. Однако он вовсе не обязательно помогает ятагарасу. К тому же до сих пор на вершине этой горы царствовал именно Ямагами, пусть даже озверелый. Если его заменит новое божество и священная земля будет уничтожена, никто не знает, как это повлияет на Ямаути. Поэтому мы должны вернуть нашего Ямагами как можно быстрее.

Нацука внимательно посмотрел на брата. Видно, что тот принял нелегкое решение, но Нацука не знал, что ему сказать. Он скривился и глубоко вздохнул:

– Умоляю, хватит болтать непонятный вздор. Когда на тебя внезапно такое вываливают, не поспеваешь уразуметь.

Надзукихико печально улыбнулся.

– Полагаю, да. Извини. Я просто хотел, чтобы ты выслушал меня, братец, даже если не все поймешь. Если в Ямаути что-то случится в мое отсутствие, имей в виду, что в этот момент кое-что могло произойти на священной земле.

Нацука заволновался: брат говорил так, будто собирался уйти и не вернуться.

– А зачем ты мне это говоришь? Если что-то случится, известно, что я могу сделать.

– Прости, что озадачил тебя этим. Но я ведь не могу обнажить свою слабость перед подчиненными.

– Что ж, пожалуй…

Когда дело касается божеств, Юкия и остальные Ямаути-сю столь же бессильны, как и Нацука. Конечно, Юкия мгновенно реагирует на прямую угрозу, и все-таки вряд ли его интересует утраченная память господина о прошлом или жизнь богов. Обычно он вел себя отстраненно и, покажи Надзукихико свою нерешительность, наверняка сказал бы что-то вроде: «Тогда постарайтесь что-нибудь придумать, Ваше Высочество».

«В таком случае, если брату легче после разговора со мной, пусть болтает глупости», – решил Нацука.

Разговор прервался, и братья пригубили напиток.

– Братец, а кем ты хотел стать в детстве?

Вопрос прозвучал неожиданно. Нацука опешил.

– Да что с тобой такое?

– Ты не задумывайся так серьезно. Я ведь просто так спрашиваю. Расскажи.

– А что тут рассказывать… Человеку, который родился в доме Сокэ, и думать не приходится, кем он хочет стать. Родился бы в Тюо – наверное, занимался бы торговлей; родился бы в провинции – пахал бы землю.

– И что, своих желаний у тебя не было?

– Не было. Меня вполне устраивает, кто я.

– Ясно, – кивнул Надзукихико.

Нацука почувствовал себя неуютно.

– Почему ты вдруг спросил? – растерянно пробормотал он, и младший брат вдруг громко рассмеялся.

– Прости, прости. Это привычка Хамаю: иногда вдруг начинает задавать такие вопросы.

– Госпожа Сакура?

Оказалось, что супруга брата в свободное время любила спрашивать всякую ерунду вроде того, какие блюда он любил, что его в детстве радовало…

– Сначала я тоже отвечал, как ты, братец. Я не понимал, зачем она хочет это знать, и не чувствовал необходимости размышлять над ее вопросами. Но потом, когда мы обсуждали эти вещи, я стал задумываться.

Нацука удивился, услышав, чем занимается наследник престола и его супруга, и решил выслушать брата.

– Ну и что же ты надумал?

Тот захлопал глазами.

– Когда я как следует поломал голову, то вспомнил, что, кажется, хотел стать кашеваром.

Надзукихико говорил так серьезно, что Нацука не сразу понял его.

– Кашеваром… Ты хотел готовить еду?

Старший брат разинул рот от удивления.

– Ты же… Ты же старейшина дома Сокэ!

– Да, но, когда учился во внешнем мире, я сам готовил себе. Просто раньше тебе не говорил.

У Нацуки разболелась голова. Да что этот тэнгу себе позволял?!

– Но почему именно кашеваром?!

Есть много других, более любопытных занятий, даже не для истинного Золотого Ворона. Нацука не мог уяснить, что привлекало его в черной работе.

Но Надзукихико оставался серьезен.

– Это прекрасное дело!

– Что в нем прекрасного?!

– Да разве есть люди, которые чувствовали бы себя плохо, поев вкусной еды? Очень почетный труд!

Нацука ничего не понимал. Братья замолчали. Слышен был только грохот водопада. Тихая ночь.

Наконец старший брат понял, что хотел сказать младший, и почувствовал, как по спине побежал холодок.

– Неужели тебе тяжело быть истинным Золотым Вороном? – осторожно спросил он.

Надзукихико легко ответил:

– Я никогда не считал, что мне тяжело. Но больно видеть, что из-за меня умирают и калечатся другие ятагарасу.

– Но ведь это…

– В целом быть правителем – значит решать, как убивать свой народ. Я просто не могу сделать этого сам, а так ничем не отличаюсь от других. И должен сильнее других оплакивать тех, кого погубил. Вот так все устроено, – безучастно проговорил Надзукихико. – Впрочем, иногда это противоречие мучает меня, и я начинаю думать, что все бессмысленно.

Он замолчал, а Нацука, потрясенно смотрел на брата, словно тот ударил его по голове.

– Так вот кто для тебя истинный Золотой Ворон? Не знал…

– А я и не говорил, – спокойно ответил тот.

Нацука понимал, что брат гораздо добрее и утонченнее его самого. Нет смысла думать о том, чего быть не может. И все же он не мог избавиться от мысли, что у Надзукихико, возможно, самый неподходящий для правителя характер.

– Не ты, а я должен был родиться истинным Золотым Вороном.

Не сдержался. Ему это говорили постоянно – и в открытую, и за спиной. Болваны при дворе, не понимая сущности Золотого Ворона, презрительно называли младшего брата пустоголовым и шептались, мол, лучше бы во главе стоял Нацука. В свою очередь, старший брат, которого еще дед наставлял не тратить время на подобные глупые рассуждения, никого не слушал и сам никогда не только не думал, но и не собирался думать об этом.

Сейчас, когда он поведал эту мысль брату, тот воспринял ее так, словно узнал ничего не значащие слухи.

– Может, и так. И все же истинным Золотым Вороном родился я.

Нацуке оставалось только кивнуть в ответ на эти слова.

– Странную я беседу завел. Но спасибо, что выслушал. Благодаря тебе мне стало легче.