Мир завертелся перед закрытыми глазами быстрей и быстрей – он сделал неимоверное усилие, чтобы остановить мучительное кружение, но оно лишь ускорилось… и оторвало Дон‑Жуана от столика, шумной суеты свадьбы, от всего этого городка…

…Впившись ладонями в острые края камня, он свешивается над пропастью, пытаясь дотянуться до нежно‑белого стебелька эдельвейса, который покачивается на едва заметном уступе, залитом светом утреннего солнца. Неподалеку, верхом на кауром иноходце, в неслышном танце перебирающем тонкими пружинистыми ногами, за Дон‑Жуаном с обожанием и страхом следит стройная амазонка. Он напрягается до предела, едва не срываясь в пропасть – и, коснувшись зубами, перекусывает нежный стебель. Выпрямляется… несколько легких шагов… он губами протягивает ей небесно‑голубой цветок! И амазонка аплодирует холеными ладошками, восхищенная возлюбленным, который ради ее прихоти рисковал жизнью…

…Могучий бык неестественно раскинул подломившиеся косматые ноги по золотистому песку арены, быстро намокающему густой кровью. Хриплое дыхание выталкивает из судорожно дрожащих ноздрей алую пену… Животное пытается встать – словно перья на дамской шляпе, колышутся красные стержни бандерилий, торчащие в его мощной, но уже изнемогающей холке. Бесполезна попытка! Стальной клинок шпаги, вонзенной зверю под левую лопатку, пригвоздил его… Беснуется публика, восторженным ревом прославляя бесстрашие и ловкость матадора! Среди цветов, платочков, шарфов и табакерок, со всех сторон летящих на арену, к его ногам падает яркая гвоздика – преклонив колено, Дон‑Жуан посвящает победу молоденькой цыганке, которая выдернула цветок из‑за маленького ушка и метнула ему…

…При свете медных бра, потому что высокие узкие окна комнаты наглухо задернуты бархатными портьерами, блондинка в строгом брючном костюме поправляет пепельные волосы перед венецианским трюмо…

Женщина, Женщина… Женщина! Даже в пьяном дурмане, во сне, он видел только ее. Супруг в сновидениях отсутствовал.

Но в действительности он существовал. И с этим приходилось считаться…

Проснувшись столь же внезапно, как уснул, Дон‑Жуан вперился в угол, где недавно сидели Кармен и Командор. Там никого не было. Народа заметно поубавилось: лишь кое‑где за столиками полуобнявшись, а то раскидываясь врозь от смеха, оживленно беседовали люди. Да посреди площадки несколько пар выплясывали твист. Лихорадочно ищущий взгляд Дон‑Жуана не обнаружил Кармен ни там, ни здесь…

– Где она?! – почти в панике обратился он к заметно протрезвевшему Кузе, который молча глядел на него, стряхивая сигаретный пепел в блюдечко с колбасой.

– Уволок ее Командор, – ответил моторист, мало сочувствуя волнению собеседника. – Пора, Дон, сваливать и нам. У меня завтра вахта…

– Почему не разбудил?! – простонал Дон‑Жуан.

Моторист, лично равнодушный к исчезновению Кармен, сплюнул и отвел от Дон‑Жуана глаза: кажется, в нем возникло осознание определенной вины. Искушенный разум Дон‑Жуана, почти прояснившийся в результате короткого отдыха, бурно отыскивал выход из создавшегося положения. Упустить почти завоеванную Женщину было не в его правилах!.. Но ничего путного на ум не приходило.

– Черт побери! Кто знает – где ее искать?!

– Я! – неожиданно признался Кузя.

– И молчишь? – воспрянул Дон‑Жуан. – О, Санта Мария! Кузя, веди! Времени терять нельзя…

Простецкий лик моториста отобразил явную борьбу между опасением перед начальством и уважением к бывшему коллеге, ходившему на сейнере в штормягах Тихого океана. Победило второе.

– Пошли, – коротко согласился он.

Прошагав несколько сотен метров по шоссе, Дон‑Жуан со спутником свернули влево. Перепрыгивая через пересохший арык, Дон‑Жуан упал. Верный Кузя помог ему подняться. Вытоптанной тропой они шли через степь. Шпага, отстегнувшись от перевязи, била Дон‑Жуана по ногам. Приглушенный расстоянием, со стороны покинутой площадки еле слышно пульсировал вальс, подобный дыханию затихающей ночи. Порывы похолодавшего ветра несли сухой аромат выгоревших за лето трав…

Впереди показались одноэтажные коттеджи. Остановившись возле одного из них, Кузя указал пальцем:

– Здесь. Ихний дом.

Входная дверь была приоткрыта – из‑под нее выбивалась полоска света.

– Идем! – сказал Дон‑Жуан, снимая помятую шляпу.

– Не‑ет! – безоговорочно воспротивился его непродолжительный друг Кузя. – Я не могу. И тебе не советую. А вообще, как хочешь.

Круто развернувшись, моторист сгинул в ночи, как в вечности – навсегда. А Дон‑Жуан решительно шагнул в дом…

В квадратный коридор выходили четыре двери – по две с каждой стороны. Он потянул ручку первой, что слева. Темная комната была пуста. Дон‑Жуан осторожно открыл дверь следующей… и замер. Освещенные розовым ночником, на широкой кровати, укрывшись шерстяным одеялом, спали рядышком Кармен и Командор: она лежала с края, он – лицом к стене. Дон‑Жуан отметил – одежда Кармен разбросана в беспорядке, в то время как Командора аккуратно сложена. Его огромный меч в кованых ножнах висел на стене рядом с уникальным охотничьим ружьем фирмы «Льеж».

Помедлив несколько мгновений, Дон‑Жуан опустился на одно колено у края постели. Почти у его глаз белело прекрасное лицо Женщины – черные крылышки ее закрытых век чуть трепетали, припухлые губы со следами кармина будто ждали поцелуя. Приподняв шляпу, во время свадебных перипетий потерявшую законченность формы, Дон‑Жуан несколько раз провел кончиком павлиньего пера по обнаженному плечу Кармен, приоткрытому сбившимся одеялом. Кармен вздрогнула и приподнялась.

– Дон‑Жуан?! – шепотом вскричала она. – Безумец! Да знаешь ли ты, что гибель ждет того, кто навлечет гнев Командора? Уйди, заклинаю тебя!

– И не подумаю, – страстно, но так же почти беззвучно, возразил Дон‑Жуан. – Ты будешь моей! А если нет – лучше смерть от кого угодно… Хотя бы и твоего Командора!

О, пророческие слова, которым вскоре суждено сбыться!

– Впрочем, и я не лыком шит, – добавил он, многозначительно коснувшись эфеса шпаги, алый бант на которой остался едва ли не единственным свидетельством его былого внешнего лоска.

– Этого еще не хватало! – одними губами ахнула Кармен, пряча в подушку побледневшее лицо.

Дон‑Жуан немедленно попытался обнять ее, но Кармен проворно освободилась. Затормошив Командора, она громко сообщила ему с наигранным оживлением, как о чем‑то, якобы чрезвычайно приятном:

– Посмотри, кто к нам пришел!

Командор, словно и не спал, медленно повернулся к Дон‑Жуану.

– Ты появился снова? – раздельно произнес он, не отрывая от гостя пристального взгляда. – Забавно.

– Прошу прощения за поздний визит, – нашелся Дон‑Жуан. – Но иного выхода у меня не было – этот городишко, как видно, не отличается гостеприимством. Все бросили меня. Дабы найти ночлег, пришлось идти к вам. Как‑никак, мы немного знакомы?

Командор выслушал его с непроницаемым лицом.

– Действительно, положение твое достойно жалости, – произнес он, когда Дон‑Жуан умолк. – Но это ни в коей степени не оправдывает невоспитанность… Да, в наших краях не найдешь чайного домика, каковые имеются в Гонконге. Не обретаются у нас и толедские потаскушки, что тебе всегда было по нраву. Ты неисправим.

Дон‑Жуан бросил ладонь на рукоять шпаги.

– Если вам угодно сатисфакцию, Командор, я к вашим услугам! – стараясь сохранить неумолимо испаряющееся собственное достоинство, проговорил он.

Командор нетерпеливо отмахнулся.

– Мне угодно, чтобы ты вышел за дверь – Кармен должна одеться… Когда уезжаешь?

– Завтра. То есть уже сегодня. Чуть свет.

– Очень хорошо… Кармен, постели ему.

Вслед за нею Дон‑Жуан прошел в комнату, дверь которой открывал первой. Здесь также стояла кровать. Когда Кармен начала расстилать ее, Дон‑Жуан опять обнял Женщину – но понуждал его на то уже не любовный пыл, а последняя попытка остаться самим собой. Кармен решительно разомкнула объятие.

– Дон‑Жуан, не сходи с ума! – прошелестел ее прерывающийся, однако непреклонный голос. – Прощай… Или, если хочешь, до свиданья…