– Мари, у него нет оправданий. Если бы Богдан хотел, он бы мог прийти и извиниться, поговорить. Понимаешь, он не просто знает, где я живу, он мой сосед! – Последние слова я выдыхаю, словно факир – пламя. Правда жжет язык, от нее щиплет глаза.

Ух, а я-то думала, что прожила ситуацию и отпустила ее! Но, оказывается, заноза, оставленная Богданом в сердце, за эту пару лет не растворилась, а обросла гноем.

– Гель, может, он думает, что ты рассказала все родителям? Боится, что они его на порог не пустят?

Горько ухмыляюсь и едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться в голос. Мари умеет включать наивность, когда ей или ее жажде приключений это становится выгодно.

– Ничего я никому, кроме тебя и бабушки, не рассказывала, – выдыхаю я уже тише. Самые злые и болезненные слова сказаны. Дальше будет легче. – Мои родители вообще в нем души не чают. Здороваются, если случайно встречаются на улице, в гости к нам зовут, представляешь? Они думают, что мы перестали общаться, потому что повзрослели и потеряли интерес друг к другу.

– Но ты бы хотела с ним помириться?

Задумываюсь всего на секунду, а затем уверенно качаю головой.

– Ошибаться нестрашно. Страшно не пытаться исправить то, что случайно сломал. Мне не нужны друзья, которые этого не понимают.

Мари понуро кивает и обнимает меня, по-дружески поглаживая по опущенным плечам. В момент, когда кажется, что она сейчас отпустит меня, подруга вдруг поворачивает голову, и уха касается ее легкое дыхание:

– Что для тебя важнее? Гордость и принципы или удачный литературный дебют?

Внезапный вопрос вытряхивает из головы все мысли. Они разлетаются как пылинки, подхваченные ветром. Мы стоим с Мари так близко, что я знаю – она слышит безумную чечетку, которую отплясывает мое сердце.

– Вот и отлично. – Губы подруги складываются в хитрую улыбку. – Я услышала твой ответ.

Все еще обнимая меня, она вытягивает из заднего кармана шорт мой телефон. Я не успеваю понять, что происходит, а Мари уже прицеливается для броска.

– Нет! – Я подпрыгиваю, чтобы выхватить телефон, но Мари с легкостью опытной баскетболистки обходит мою неумелую защиту.

Смартфон летит точно в цель – влево и вниз, на балкон на четвертом этаже. Несмотря на то, что день только начинает затухать, в окнах комнаты Богдана уже горит свет.

– Теперь других вариантов нет, – победно лыбится Мари, пока я борюсь с желанием швырнуть ее вслед за телефоном. – Тебе придется поговорить с ним. Если, конечно, хочешь вернуть телефон…

А он ведь и правда там. Лежит рядом с передним колесом велосипеда бывшего друга. Смотрю на него, едва не свесившись за перила, и чуть не вою от досады.

– Идиотский план, – цежу я сквозь зубы и резко поворачиваюсь к Мари. – А если бы ты промахнулась?

– Такое хоть раз на матчах было? Я ни разу мимо корзины мяч не кидала, а тут всего лишь телефон!

– Всего лишь, – передразниваю ее, тяжелым шагом врываясь в комнату.

Воздух здесь кажется удушливым и спертым. Может, всему виной моя взвинченность?

Меряю комнату кругами, нервно массируя виски, пока Мари что-то колдует у компьютера. Даже не спрашиваю, чем она занята. И так уже дров наломала!

– А если он разбился? – не выдерживаю я. – У меня нет денег на новый телефон.

– Я отдам тебе свой, – без промедления и сомнений выдает Мари.

Я даже останавливаюсь от удивления и во все глаза смотрю на подругу. Она это серьезно? Поменять свой дорогой телефон, которому и года нет, на сломанную развалюху, которая едва картинки на разбитом экране прогружает?

– Что? – разводит та руками. – Это честная сделка. Так что пошли скорее к Богдану, пока я не передумала.

– Ты невыносима, – бурчу я и почти бегом бросаюсь в коридор.

– Я тебя тоже люблю, – слышится из-за спины голос Мари, и я больше не могу сдерживать улыбку.

– Готова?

– Конечно, нет! – шиплю я, но метаться уже поздно.

Мари нажимает на звонок, а я одновременно с этим закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Пытаюсь успокоиться, чтобы сердце забилось ровнее, а ужасный румянец схлынул с лица, но все без толку. Нервы гудят как провода, по которым пустили ток, и меня мелко потряхивает от напряжения.

В последний раз я стояла перед этой дверью пару лет назад и испытывала совсем иные чувства…

Мари берет меня под руку, когда из-за двери слышатся приближающиеся шаги. Шумно выдыхаю и использую последние секунды форы, чтобы хотя бы попытаться изобразить спокойствие и вежливую улыбку.

– Все будет хорошо, – шепчет Мари, и в нос отчетливо ударяет слабый запах сладкого шампанского.

Дверь распахивается. Мое сердце уходит в пятки, но поддельная улыбка крепко пристает к губам, будто ее высекли ножом на застывающей глине.

– Ангелина! Как давно ты к нам не заходила, дорогая!

На несколько секунд, которые провожу в аккуратных объятиях тети Светы, мамы Богдана, улыбка становится искренней. Сердце чуть сбавляет сумасшедший ритм, и я приобнимаю Светлану Анатольевну в ответ.

– Здравствуйте! – произносим мы с Мари в один голос. Мой слегка дрожит, но Мари говорит, как и всегда, звонко и четко. Она-то привыкла участвовать в авантюрах.

– Марина, привет, – переводя взгляд на подругу, улыбается тетя Света. Она стягивает с плеча кухонное полотенце и кивком приглашает нас пройти. – Вы к Богдану?

Мы с Мари даже не переглядываемся и в унисон выдаем:

– Он дома?

– В своей комнате, – кивает хозяйка, а спустя секунду ее улыбка вмиг слетает с губ. Женщина настороженно прищуривается и совсем тихо спрашивает: – Он что-то натворил? Вы просто так давно не были у нас, а тут…

– Д-дела были, – с наигранной грустью трагично вздыхаю я.

Мари поддерживает легенду, бодро кивая:

– Экзамены, выпускной, поступление…

– Ах, ну да, – понятливо кивает тетя Света, и мне вдруг становится очень совестно.

Богдан поступил как козел, но его мама всегда относилась и ко мне, и к Мари, которая в средней школе тоже начала общаться с Богданом, с теплом и добротой. Страшно представить, сколько мы выпили чая и съели пирожков за столом Герасимовых за все время, что дружили с Богданом.

– Останетесь на ужин?

С кухни заманчиво пахнет жареной курицей, но задерживаться в этой квартире нет ни желания, ни смелости. Каждая секунда здесь ощущается иначе: будто я нырнула в старую жизнь как в смолу. Здесь все пропитано прошлым, ведь за два года в доме Герасимовых почти ничего не изменилось. Те же бежевые обои, мебель из светлого дерева, мягкий ковер в коридоре, на котором так и хочется поваляться…

– Мы торопимся, – с притворной досадой выдыхает Мари, как бы невзначай почесав висок, до которого почти дотягиваются яркие стрелки.

Тетя Света будто только сейчас замечает броский макияж подруги, и мне кажется, что в ее светлых глазах всего на миг проскальзывает сожаление.

– Тогда идите к Богдану. Он у себя.

Квартира Герасимовых по планировке точно такая же, как и наша, но только зеркально отраженная. Комната Богдана имеет такое же расположение, как и моя. Раньше я часто бывала у него в гостях, и сейчас ноги несут в комнату бывшего друга почти по инерции.

Мне будто снова пятнадцать или шестнадцать, и я впервые влюблена…

Мягкое касание Мари возвращает в реальность. Подруга ободряюще сжимает мою руку, когда мы доходим до двери, со стороны коридора обклеенной яркими постерами. Ничего не изменилось с тех времен. Даже красный круг с кричащим «STOP» на месте.

– Приступаем к начальному этапу? – спрашивает Мари и толкает дверь быстрее, чем я успеваю воскликнуть: «В смысле к начальному?»

Первое, что я замечаю, – это стеллажи, которых раньше в комнате не было. Не могу даже сосчитать, сколько их, потому что полочки, битком заставленные книгами, занимают почти всю стену. Пестрые корешки притягивают взор, а потому я не сразу замечаю самого хозяина библиотеки.

Богдан поворачивается на компьютерном стуле. Едва увидев нас, он сначала удивленно открывает рот и распахивает серые глаза, но быстро берет себя в руки. Натягивает маску невозмутимого спокойствия, которую еще с того дня двухлетней давности терпеть не могу, и с холодной вежливостью спрашивает: