– Привет, Лёх.

Артём подошёл.

– Ну дела! Что с причёской?

– С работы попёрли.

– В обратной последовательности?

– Да.

Лёха сочувствующе покивал, а потом ненадолго отвлёкся, чтобы отметить в списках вновь прибывших туристов.

– На Косу? – спросил Артём.

Ответ был очевиден. На Косу в девяти из десяти случаев ездил Лёха: он там жил, ещё когда на рассвете можно было убежать ловить рыбу с литовскими пацанами, а вечером пригласить их к себе на уху. Каждое дерево знал. А потом наступил вечер, когда после совместной рыбалки уху есть никто не пришёл.

– На Косу. Хочу сегодня успеть искупаться. Будет фейл, если орнитологи вход на сегодня закроют. Аиста ловят, прикинь?

– Мира хотят?

Лёха непонимающе нахмурился. Подошла новая группа туристов, был удобный момент сделать ноги.

– Тёмыч! А ты же, теперь, выходит, безработный?

«Т» – тактичность. Артём сдавленно кивнул.

– У тебя Шенген открыт? Послезавтра надо группу в Каунас свозить.

– Билеты на «Жальгирис» в стоимость входят?

– Так межсезонье же.

Артём, изображая досаду, рассёк кулаком воздух. Лёха отметил ещё группу новоприбывших, а потом проверил список и засуетился.

– Всё, мы поскакали. Ох, как бы нас всё-таки орнитологи не подвели! А насчёт Каунаса ты подумай!

Лёха запрыгнул в автобус, и за ним закрылась дверь. Артём видел сквозь стекло, как Лёха вооружается микрофоном. Сейчас счастливым туристам предстоят полтора часа шуток-прибауток, а у Лёхи с чувством юмора туго. Хотя, возможно, это те люди, которые составляют аудиторию российских комедийных шоу…

Шенгена у Артёма, разумеется, не было. У него даже не было загранпаспорта.

На выпускном он с одноклассниками махнул на ту самую Куршскую косу, где они с пьяных глаз решили перейти границу. Утро встретили ясно где. Лучший выпускной на свете. Одно из последних по-настоящему детских воспоминаний.

Где-то вдалеке звякнул трамвай, а потом вагончик лениво прополз мимо Артёма. Нет уж, на этот он сядет. Артём кинулся вдогонку за трамваем прямо по проезжей части и успел вскочить на подножку за мгновение до отправления. К нему тут же подплыла толстая кондукторка в лосинах и обтягивающей футболке.

– Чего хулиганим?

– Деньги раздаю бесплатно. – Артём полез в карман за заветной соткой.

– Сдачи нет.

Артём обвёл глазами вагон. Угораздило. Он был единственны пассажиром.

– На следующей станции кто-нибудь сядет – я разменяю.

– За безбилетный проезд штраф тысяча.

– Я же не отказываюсь платить – это у вас сдачи нет, вообще-то. Одну станцию!

– Штраф! Или сходи.

«На полном ходу, что ли?» Трамвай проносился через мост.

Руки снова чесались. Артём подошёл к кабине машиниста и постучал в окошко. За прибором сидел сухенький старик с выпученными глазами, как если он был по жизни чем-то удивлён.

– Отец, разменяй сотку.

Трамвай как раз подошёл к станции, и машинист, остановив состав, охотно полез в карман и ссыпал Артёму гору мелочи в обмен на бумажку. Успевшая обилетить новых пассажиров кондукторка приняла у Артёма оплату, ворча, что все суют мелочь, а ей её весь день на себе носить. С этими словами она уселась у окна и уткнулась в старый кнопочный телефон. Артём ушёл в хвост трамвая, облокотился на перила и вперил взгляд в стелящиеся лентой рельсы.

Прямо за ними ехала ещё одна «пятёрка».

«Что можно купить пожрать на восемьдесят рублей?»

Трамвай вдруг пыхнул, крякнул и остановился. Шедший по пятам состав придвинулся впритык – казалось, ещё миллиметр, и столкнутся. Артём обернулся. Немногочисленные пассажиры вытягивали шеи, особо бдительные вытаскивали наушники из ушей. Через ветровое стекло было видно ещё одну стоявшую впереди «пятёрку».

– Что там произошло?

– Я что, справочное бюро?

Открывалась волнующая перспектива провести неустановленное количество времени взаперти в трамвае. Обилие свободных мест, дававшее возможность переждать это время сидя, не облегчало участь. Каждый, кто хоть раз ездил в трамвае, прекрасно знал, что уже через несколько минут безобидное кресло превращается в орудие пыток. Особенно для счастливых обладателей сколиоза, к числу которых принадлежал и Артём.

Артём прикинул свои шансы. Смиренно стоять и ждать, пока поясница от нагрузки не переломится, или попроситься выйти. Обидно, конечно, что за свои кровные двадцать рублей даже до дома не доедешь…

В этот момент двери открылись. Похоже, стоять предстояло действительно долго. Народ продолжал удивлённо вертеть головами. Артём стал первопроходцем, смело спрыгнувшим с подножки. В ту же секунду он сквозь кеды почувствовал мокрую траву. Ах да, ночью же дождь прошёл. Да такой сильный, что пассажиров из аэропорта Артём вёз почти вслепую.

На повороте выстроились в очередь уже три «пятёрки», а дорогу им преграждала огромная, наверняка глубокая лужа. Из-под мутной глади воды даже не просматривались рельсы. Теперь, пока не высохнет, трамвай парализован.

На аллее вдоль путей на каждой второй лавочке спало по бомжу. На одной сидела компания алкашей, утомлённых ночными возлияниями. Они даже переругивались лениво. Когда Артём проходил мимо, оживились. Вслед полетели свист и оскорбления. У Артёма снова зачесались руки. Он свернул во дворы и зигзагами вышел на параллельную улицу.

Это на трамвае почти два километра пути пролетают незаметно, а на своих двоих порядочно топать. Артём зевнул, передёрнул плечами и прибавил ходу. Мокрые кеды начали натирать мизинцы. Артём считал номера домов. От этого перемещение быстрее не становилось, но всё равно утешительно было знать, что на один дом идти меньше.

На родную улицу Артём свернул, казалось, вечность спустя. На самом деле прошло, наверное, не больше получаса.

Вдоль улицы через одну выстроились старинные вилы и немецкие типовки. Два через раз – полностью выкупленные в частное владение и отреставрированные до неузнаваемости хоромы и застывшие в вечном плановом ремонте подопечные государства.

У висевшего на притаившемся в кусте шиповника шатающемся стенде паспорта объекта, поблекшего от времени, отклеился один угол, и теперь он, как настоящий сосед, приветливо махал вслед, когда мимо проходили.

В подъезде было приятно прохладно и пахло пыльной сыростью. Артёму нравилось. Ещё больше нравился запах хлорки, на несколько часов бравший верх, когда соседка с первого этажа проводила генеральную уборку. Только вот ни хлорка, ни ацетон, ни бензин не брали располосовавшие стены от пола до потолка написанные перманентным маркером стихи.

Когда они появились несколько лет назад, весь подъезд хором подумал на Артёма. В его отговорки поверила только тётушка, знавшая, что Артём не умеет писать стихи, и уж тем более не перепутает слова «эмпатия» и «апатия».

Артём беззвучно вошёл в квартиру и прислушался. Тишина. От усталости Артём прямо в прихожей опустился на пол. Приятно было вытянуть ноги. Ещё приятнее размять сдавленные пальцы. Хоть прямо здесь ложись и спи. Артём дошёл до ванной и оставил сушиться носки и кеды. Только теперь Артём заметил, что на левом ботинке отсутствует одна клёпка. На смену ничего не было, разве что зимние ботинки.

Артём заглянул в спальню.

Почти всё пространство занимал разложенный диван. Постельное бельё сбилось в большую кучу. Среди неё, как в гнезде, спала Зойка. Во сне она морщила носик и обнимала Груню – большую трёхцветную плюшевую кошку. Артём был бы рад воплотить Зойкину мечту о живой кошке, но вопрос, как всегда, упирался в деньги.

Артём переоделся в домашнее и ушёл на кухню. Долго изучал холодильник.

Идея для фотосессии: люди, рассматривающие свои припасы.

У Артёма было метафорическое кладбище повесившихся мышей. Артём почесал живот и закрыл холодильник. Зойка, как всегда, оставила после себя пустой фильтр и чайник, даже попить было нечего. Артём налил воды из-под крана. Прощай щитовидка. Шутка ли – самая грязная водопроводная вода в Европе. В век атомной энергии и нанотехнологий дезинфекция по-прежнему хлоркой. Выжил – молодец.