Когда мы приехали, больная была в сознании под ИВЛ через интубационную* трубку. Губы синие. Вялая, глаза потухшие, но взгляд осознанный. Больные астмой имеют большую резистентность к недостатку кислорода, чем обычные люди, т.к. при бронхоспазмах, особенно частых, дыхательная недостаточность наступает всегда, и организм адаптируется к ней, но до определенных пределов, конечно.

В данном случае эти пределы были уже, очевидно пройдены. Сатурометров* тогда еще не было, и ориентировались в основном на клинические признаки. Цианоз*, одышка, спутанность сознания и т.д.

Аппарат ИВЛ* стоял на максимальном давлении подачи 100% кислорода вместо обычного воздуха, а цианоз нарастал. Уже при мне она потеряла сознание. В силу того, что ФБС никогда не назначают при бронхиальной астме, я таких больных видел только во время моей работы на скорой и понял, что счет пошел на минуты.

Сказал доктору, пока мы будем работать, написать в истории болезни подробные показания к исследованию, т.к. случай может быть криминальным в случае ее смерти на приборе. Это, конечно, формальность, и она вряд ли спасет, если непоправимое случится во время исследования или сразу после него.

Те же родственники, которые сейчас смотрят на меня как на Бога, в случае смерти спокойно накатают жалобу в прокуратуру, и отвечать будет не доктор, который назначил, а я, на приборе которого она умерла. На самом деле, не знаю почему, но у меня сомнений не было, и мы начали.

Вошел в трахею, оба главных бронха забиты стекловидной мокротой. У астматиков вследствие определенных патологических изменений мокрота густая и вязкая, для нее даже есть особое название стекловидная. В данном случае ее было намного больше чем обычно и по консистенции она напоминала силиконовый герметик. Очень не стандартная ситуация. Естественно, сразу забился канал прибора. Достали прибор из бронхов, быстро промыли. Больная перенесла процедуру нормально. Ухудшения нет. Продолжаем.

Постепенно сантиметр за сантиметром я удалял эту стекловидную мокроту сначала из главных бронхов, потом из долевых, потом из сегментарных, постоянно извлекая и промывая прибор. Больная стала розоветь на глазах, после первых циклов извлечения мокроты. Когда я дошел до долевых бронхов, она пришла в сознание. Естественно, что пока я промывал прибор, ее подключали к аппарату ИВЛ*.

В результате всю мокроту мы удалили, и больная задышала сама. Отключили от аппарата, никаких признаков бронхоспазма нет.

Дыхательная недостаточность, чуть не перешедшая в асфиксию*, была вызвана накопившейся стекловидной мокротой. Бронхоспазм в реанимации купировали, а может еще и раньше, но по непонятной причине мокроты накопилось столько, что она практически полностью блокировала просвет бронхов.

В данном случае реаниматолог не опустил руки, хотя формально сделал все, что мог, и никто бы его не смог обвинить в фатальном исходе. По интуиции, основанной, конечно, на опыте анализа показаний сопротивления на ИВЛ, наперекор всем инструкциям и учебникам, чувствовал, что санация бронхиального дерева может помочь. Убедил меня приехать.

Я при принятии решения ехать или не ехать на вызов всегда больше полагаюсь на мнение вызывающего доктора. Он видит больного и наблюдает его динамику, по телефону обоснованность вызова проверить невозможно, и лучше 100 раз зря приехать, чем один раз в подобном случае отказать.

Поговорил с родственниками, оказалось, что больная последнее время лечилась по методике так называемой «нетрадиционной медицины» и перестала принимать средства, разжижающие мокроту, бронхолитики и другие традиционные препараты в комплексе лечения. Была этим очень довольна. Все было хорошо, но, как всегда в таких случаях, не долго. Конечно, ей же обещали исцеление быстро, без лекарств и навсегда, а мы предлагаем долгое и упорное лечение, дыхательную гимнастику, определенный образ жизни с ограничениями желаний – то нельзя, это нельзя.

В результате отсутствия нормальной поддерживающей терапии возник приступ астмы, который пытались снять

«нетрадиционными методами», в результате усугубили ситуацию, и он перешел в астматический статус* с неординарным скоплением мокроты. Неадекватное поведение больного, несоблюдение им стандартов лечения всегда приводит к непредсказуемым последствиям.

Мы попили чай в ординаторской реанимации, сделали контрольное исследование и удалили интубационную трубку. Больная дышала сама, спокойно, все параметры пришли в норму. Через час ее перевели в пульмонологическое отделение. Вот так желание помочь, интуиция и профессионализм бывают сильнее всех канонов и рисков.

ПРОТОКОЛ

В присутствии реаниматолога. Через интубационную трубку. Дистальный* конец ее на 2 см выше бифуркации трахеи. Просвет трахеобронхиального дерева от уровня бифуркации трахеи заполнен вязкой, стекловидной мокротой. Мокрота удалена в несколько приемов.

Слизистая бронхиального дерева отечна без существенного сужения просвета бронхов.

Заключение: Состояние после астматического статуса. Трахеобронхит.

Воскресенье вечер, 1994 год. Хирург приемного отделения направил для ЭГДС* женщину 24 года с неясными болями в животе. С ее амбулаторной картой заходит мужчина лет тридцать, мажорного вида, напористый и самоуверенный,

– Доктор, у жены с утра болит живот. Мы живем на Рублевке.

Он сразу решил расставить все по местам. Он крутой, и я должен сразу исполниться почтения к нему. Ему не дано понять, что для меня разницы между ним и бомжом с Казанского вокзала нет никакой. Помощь получают все одинаковую, по крайней мере на уровне приемного отделения.

– За сегодня объехали 3 самых известных платных медицинских центра. Нам там сделали УЗИ брюшной полости, компьютерную томографию, взяли множество анализов мочи и крови, но ничего конкретного не сказали. Рекомендовали сделать ЭГДС, но сделать ее срочно можно только у вас, в воскресенье вечером все платные центры закрыты.

Прерываю этот поток слов.

– Где больная?

– Она в коридоре.

– Пусть заходит

– Доктор – вот результаты всех исследований. Кладет на стол пачку бумаг.

– Больная где?

На бумаги внимания не обращаю. Его это явно задело, но пошел за женой.

Заходит вместе с женой. Молодая, миловидная девушка, одета скромно, без претензии. Смотрит вопросительно на мужа на лице написана покорность, я бы даже сказал отсутствие какой бы то ни было воли. Даже вина – столько хлопот мужу доставляет.

Тот же наоборот, возбужден, активен, решает проблему жены всеми силами.

– Что случилось?

– Утром у нее заболел живот…

– Можно мне поговорить с больной? Не мешайте!

– Что с ней говорить. Делайте гастроскопию*. Я заплачу.

– Я вам сам заплачу. Это институт Скорой Помощи, а не платная богодельня. Выйдете из кабинета и закройте дверь.

Такого поворота он явно не ожидал, но из кабинета вышел.

– Что случилось?

– Вчера после обеда начал болеть живот, здесь вверху. Думала пройдет, но боль усилилась и утром муж отвез меня в платный медицинский центр.

– Что там сказали?

– Я не знаю, с ними муж разговаривал. Потом мы были еще в двух платных клиниках и в результате приехали к вам.

Смотрю результаты обследований, в общем то ничего особенного, Гемоглобин низковат -96, лейкоцитов многовато 8600, но ничего критического. Хотя на вид она бледная, усталость на лице. "Может замоталась по больницам", подумал я. Результаты обследований в коммерческих центрах то же ясности не добавили, но отметил незначительно увеличенную поджелудочную железу. В остальном несущественные изменения, которые можно расценить как функциональные, но явно видно, что девушка страдает.

– Ложитесь на каталку, живот посмотрю

– Что на него смотреть, ей же и УЗИ и КТ сделали.

– Закройте дверь!

Уже не выдерживаю я. Медсестра закрывает дверь изнутри на защелку.

– Что, живот вам руками никто не смотрел? Вы были в трех медицинских центрах с болями в животе и никому не пришло в голову просто провести обычную пальпацию живота?