Первоначально общий приговор предусматривал, правда, для пятерых возглавителей сожжение в срубе; ещё двадцати шести выходила просто смертная казнь, но Сенат по воле несклонной снимать долой головы с плеч Елизаветы смягчил почти всем наказание, ограничившись поркой со ссылкою.

Причём на сей раз осуждённые поименованы были обще «квакерами», то есть соблазнившимися в завезённую из Британии ересь, точное имя последователей которой по-русски звучит как «трясуны» или «дрыгуны». Об участи двадцати двух высланных в Томский девичий монастырь «девок-квакерей» писал влоследствии Николай Лесков, коему достались документы, гласившие, что две из них, пробыв на поселении до полувека, пережили и самое приютившую их обитель, во всё то время отличаясь выдающимся благоверием и отменным вниманием к службе. Близко знакомый с великосветским сектантством писатель на сие последнее известие и попался, ибо оно вызвало у него крайнее возмущение за погубленную даром невинность. Между тем сохранившиеся документы изуверского дела были преданы гласности почти в то же время, когда он выражал умиление прилежными «квакереями»...

Впрочем, кое-кому выпало наказание послабее — вроде того, чтобы «лежать в храме крестообразно» в течение года. А отсылке Андреяна в Рогервик многие знатоки хлыстовства и вовсе не доверяли. Но известие о встрече с ним там находится под 1755 годом в «Записках» Андрея Болотова: «Видел я тут также и славного Андреюшку, который некогда под именем «Христа» играл в Москве странную ролю и вскружил у многих господ совершенно их голову; мужичонка пакостной и ни к чему не годный, и ему вместе с «апостолами» его доставались всего чаще от солдат толчки и побои». Однако, пишет он рядом же о колодниках, сосланных на сооружение Балтийского порта, «выдумки, хитрости и пронырства их так велики, что на все строгости несмотря, находят они средства уходить как из острога, так и во время работы, и редкий месяц проходит без проказы...».

В отношении юрода Андреяна подобный исход почитается вероятным наивеличайше, — по прежде сего лжехриста ожидала непременная встреча со своим настоящим Иудою —

Глава шестая

ОБОРОТЕНЬ

1

СВАДЬБА КАИНОВА

«Близ моей квартиры, когда я ещё не был сыщиком, жил Отставной сержант, который имел у себя дочь Арину Ивановну; по тому соседству тот сержант знаком мне был, почему я с дочерью его захотел жить ещё ближе. Между тем подарил ей несколько подарков, за что попросил у ней нечего, — токмо оного от неё получить не мог, кроме как обходились на одних разговорах. Она спрашивала у меня: какой я человек?

— Купец,— сказал я ей, —

где что ни увижу, то куплю,

а ежели увижу дешёвое, то и ночь не сплю.

По прошествии же несколько времени, как я сделался сыщиком, то не оставил прежнего своего намерения: сведав, что она охоту имеет идти замуж, пришед к ней, говорил, чтоб, кроме меня, ни за кого не ходила.

Чего она не токмо получить, но и слышать не хотела

и мне о том думать не велела.

Не умея сыскать более к тому способу, научил в Сыскном приказе содержавшегося воровских денег мастера Андрея Скоробогатого при допросе его в знании того их воровства оговорить её, —

почему она взята в тот приказ была,

где по приводе под жестоким битьём плетьми, спрашивана, однако по привести своей ничего на себя показать не могла.

После чего я к ней прислал женщину сказать: ежели пойдёт за меня замуж, то в то ж время освобождена на волю будет. Сказала она той женщине, чтоб я на то вовсе надежды не имел... А дело её нечем было разобрать, кроме одной пытки; чему она уведомясъ, прислала по меня, — а я и был рад, тот же час пришёл к ней и тогда услышал, что уже за меня замуж идти желает. Почему я просил присутствующих, чтоб до дальнего дела её не доводить, а наказать кнутом и выпустить на волю, потому что сколоченая посуда два века живёт.

Что в скором времени ей и учинено. После чего я взял её на свою расписку, отдал для излечения одной просвирне; а как пришла в прежнее здоровье, то назначил день жениться.

Когда пришло уже время, то с ней для венчания пошёл я в церковь Варвары-мученицы и по приходе ожидал того приходу попа; которой не мешкав пришел и по признании венечной моей памяти фальшивою — которую я написал сам в своей квартире, — из церкви обратно в дом свой тот поп пошёл. А мне по множеству тогда случившегося в церкви народу без того выйти было стыдно. Послал для сыску идущего по улице какого-нибудь попа, которой в то ж время командою моей идущий пьяный по улице взят и приведён о церковь был. Говорил я ему: для чего он идучи по улице и в пьяном образе песни пел, за что отослан будет в духовную консисторию; а ежели хочет быть отпущен, то б за небытием того прихода попа обвенчал нас.

Он без сумнения на то и согласился, причём, венчая, начал кричать что есть силы и не так, как прочие попы — обводят вокруг венчального стола только три раза, — оный обвёл восемь раз. Я ему говорил: что так с прибавкою против других вокруг нас водить? На что он сказал, что-де доле станешь жить.

По окончании пошли из церкви в дом; тогда и поп тот в дом ко мне взят был с одною только свахою, и, за неимением в тогдашнее время гостей, они за стол посажены были. Поп сделался чрезвычайно пьян, выведен был из покоев вон, где заплатил ему за труды один рубль и потом завязал руки назад; повесив на шею две бутылки с простым вином, за пазуху положил живую курицу и при том подписал у него на спине: ежели он из оных бутылок вино выпьет, то и развязан будет, — и с тем столкал его с двора, чтобы знал впредь меня.

По прошествии после оного несколько времени оный поп попал мне встречу, который, увидя и признав меня, поднял свою рясу выше головы и, бросясь в сторону, бежал, думая, что я всякой день венчаться буду.

На другой день приказано от меня было идущих мимо моей квартиры купцов брать и вести в мой дом, которых было тогда собрано до сорока человек, и все они стояли на дворе моём. Велел я жене моей посыпать мешок гороху и, взяв её, к тем купцам вышел. Каждому насыпавши гороху на тарелку, подчивал их вместо овощей, за что со всякого несколько денег в подарок получил».

2

— Хват! — обронил по выслушании свадебной сказки Лёвшин, трудясь смазать дурное воздействие выкликнутого в сердцах чертыханья. — Но погляди, ведь и тут бабий народ успел отдать тебе месть, неколико погодя. Ин не краше ли б было с ним вовсе не цацкаться?

— Ваша правда, ваше и благородие, — тоже и Ванька сделал вид, будто не придал значенья невместной дворянской горячности и погрузился вместо того в воспоминания о своем свивавшемся долгим тщанием гнезде, разметанном теперь дочиста: дом его в Китае-городе вскоре по забраньи хозяина в кутузку отошёл Канцелярии конфискации, которая продала его с публичного торгу в пользу казны. Да и у самого «благородия» середи бумаг хранился отдельный список с описи, произведённой при отобрании Каинова жилища.

Дом стоял на церковной земле дьякона того самого Варваринского на Варварском крестце храма, где венчан был Ванька, и состоял он из двух светлиц на улицу с каморкою. В одной светлице о четырёх окнах печь с уступами украшена зелёными изразцами, потолок штукатурный, пол выстлан каменною лещадью. В другой печь кирпичная, потолок с полом уже дощатые. Между светлицами бревенчатые с двумя же чуланами сени. Все строение крыто тёсом. На дворе сверх того блинная изба и конюшня, да ещё особая изба с чуланами.

В доме содержались благолепно иконы в вызолоченных ризах; в спальне в киоте стоял чтимый образ Иоанна Милостивого с серебряными гривенками и убрусом, низанным жемчугом с дорогими каменьями. На обитых травчатою клеёнкой стенах висели в рамах зеркала, печатные картины и портрет Петра I; вдоль них стояли обитые чёрным трипом стулья. Пара дубовых столов покрыта была персидскими коврами. Вдосталь хранилось посуды оловянной и фарфоровой — одних тарелок восемьнадесять дюжин! В кладовой среди прочего запасы «сахару канарского и чаю жулярского».