неужели татарских денег в Руси брать не будут?

Пришед к товарищам, говорил:

на одной неделе четверга четыре,

а деревенский месяц —

с неделей десять!

— Это что?

— С утра ещё нешто, ко полуночи ништо. На сей приклад: что везде погоня нас ищет. Ну и пошли мы на пристань, переехали чрез Волгу в село Лысково, переменя на себе платье — затем, что в том стали нас много знать.

21

В то ж время незнаемо откуда взялось шесть человек драгун, которые стали нас ловить. Камчатка побежал от меня прочь, притом сказал,

что он увидится со мной;

на последнем ночлеге,

как буду ехать на телеге.

Я побежал чрез постоялые дворы на Макаровскую пристань, где, с народом переехав, прибежал в торговую баню, в которой разделся, вышел на двор и усмотрел, что драгуны около той бани стали.

Я вскочил обратно в баню, связав своё платье, бросил под полок, оставя одни только портки, и взял из той бани побежал на гобвахту к караульному офицеру, объявив, что незнаемо какими людьми, будучи в бане, деньги, платье и при том пашпорт у меня украдены. Офицер, видя меня нагова, дал мне солдацкой плащ и отослал в Редькину канцелярию. А как приехал полковник Редькин, то спросил: какой я человек? Коему я о себе объявил, что я московской купец, парился в бане, где платье и несколько денег, при том же данный мне от московского Магистрата пашпорт украли. Он приказал меня письменно допросить.

Как стал подьячий меня допрашивать, то я ему шепнул на ухо:

тебе будет, друг, муки фунта два с походом —

сиречь кафтан с камзолом.

После того пришел часовой, у которого прежде я ушёл;

я согнулся дугой

и стал как другой,

будто и не я,—

почему и не признал он меня.

А Редькин на допросе не утвердился, приказал ещё спросить торгующих на той ярманке московских купцов: подлинно ли я купец?

Чего ради подьячий для показанья к тем купцам меня водил, и по знакомству торгующий в питейном погребу подьячего уверил: что подлинно я московской купец. Пили у него при том разные напитки, от чего сделались пьяны, и обратно в канцелярию пошли, объявили о том сыщику Редькину, от коего приказано было дать мне пашпорт.

Которой я на два года получив, пошёл в город Нижний в ряды, где ухватили меня три человека драгун за ворот, называя беглым. Я хотя отговаривался и казал данной мне из канцелярии сыщика Редькина пашпорт, однако повели они меня к себе. Я не знал, как от них отбыть; усмотря же у одного двора стоящую с водой кадку, вырвавшись у них, ступил на оную, перескочил через забор на тот двор, а с того двора в сад, прибежал на Сокол-гору к Ильинской решотке к своим товарищам. И говорил им:

спасибо Петру,

что сберег сестру, —

иначе, что ушёл цел.

Сели в кибитки, которые были для отъезду приготовлены, приехали в Москву.

22

По приезде пошли в Нижние Садовники, взошли в пустую избу; дождавшись ночи, сделали в той избе из бумаги оконницу. А как настало утро, то стали камень о камень тереть, будто что мелем. Камчатка насыпал голову мукою в знак калачника и, высунув из окошка голову, кликнул с продаваемым мясом мужика, — которое, сторговав, велел подавать в окошко. Мы, взяв говядину, из той избы ушли.

А мужик стоял под окном долгое время, ожидал за проданное мясо денег; и, усмотрев, что никого в избе нет, рассуждал с прохожими: люди ль то были или дьяволы с ним говорили и говядины лишили.

23

После того несколько спустя времени пришли в Греческой монастырь на Никольской в келью грека Зефира, которой на тот час был в церкви, а в келье оставался один его работник, коему мы сказали, чтоб он нёс в церковь к хозяину своему восковые свечи. Работник, взяв несколько, и понёс, а мы, схватя его в дверях, спрашивали:

не украл ли он те свечи,

а ежели пошутил,

чтоб откинул от сундуков ключи, —

и, вскоча в келью, платье и при том два малых пистолета взяли и со оным пришли близ Убогого дому к жителю суконщику Алексею Нагибину, отдали для сбережения те пожитки оному.

На другой день бывшая у сего хозяина работница взяла тайно украденные нами два пистолета, понесла для продажи на Красную площадь. Где оной грек попал ей навстречу, признал те пистолеты и, под видом сторговав, повёл её якобы для отдачи денег в Греческой монастырь, в котором, связав её, со оными представил в полицию. Где и показала она, что взяла их в доме своего хозяина, у коего служит работницей; почему к нам, где мы имели пристань, для забрания нас под караул приехали солдаты, захватили меня да товарища моего Жарова и, взяв те обще с ним принесённые пожитки, привели в полицию. А по запирательству, взяты мы были на очную ставку, где говорили между собою, что овин горит, а молотильщики обедать просят, — то есть чтоб подарить секретаря и повытчика. И, как положили меня для битья плетьми, товарища моего Жарова в то время вывели на крыльцо, откуда он тогда и бежал.

После того недели с три спустя прислал товарищ мой Камчатка старуху, которая, пришед ко мне, говорила:

у Ивана в лавке

два гроша лапти —

то есть нельзя ли из-под караула уйтить.

Я сказал ей:

чай примечай,

куда чайки летят —

то есть я так же, как и товарищ, время к побегу хочу избрать.

Во оных разговорах вдруг взят я был для двоекратного пристрастного подтверждения пред полицеймейстера, которой увещевал меня, чтоб во всем я принёс извинение. Коему я сказал:

здесь в полиции баня дешева —

стойка по грошу,

лежанка по копейке,

только чтоб правому быть.

Потом отведён обратно в тюрьму. В скором времени товарищ мой Камчатка сыскал случай подкупить стоящего на карауле в той полиции вахмистра об отпуске реченной доказательницы для парения в баню, откуда, надев на себя другое, принесённое нарочно платье, она бежала; без которой нечем было мое дело к окончанию привесть, и в скором времени свобождён и я был на расписку конной гвардии рейтара Нелидова.

24

После оного, собравшись мы человек с пять, а именно: столяр Кувай, Легаст, Жузла, Пива да я, пошли на Конную площадь, купили лошадей, на которых поехали в город Кашин, и по приезде стали в Ямской слободе у старосты.

Жили в том городе более полугода,

токмо не учинили ни к кому похода,

сиречь не делали воровства.

А из того поехали ко Фролищевой пустыни. Не доезжая оной, попали встречу нам цыганы, из которых одного сотника их и с кибиткой скрали,

отъехавши несколько, того цыгана связали,

а пожитки его к себе взяли;

и, оставя, поехали ниже Макарья,

что слывёт Шёлковый затон,

где ворам был не малой притон.

При том в то ж время плыли по Волге суда, с которых сшёл хозяин и поехал сухим путём. Мы за ним и, видя, что оной остановился на винных заводах, поворотя, поехали к Макарью для покупки харчу. Ехавши, усмотрели на Макарьевском лугу незнаемо какого звания шестеро человек спящих, у коих, что было, отобрали, чтоб впредь так крепко не спали.

Взошли на Песошной кабак, в котором случилось в то ж время быть человек до семидесяти, и при них атаман Михаило Заря, которым присовокуплены и мы были к ним в товарищи.

25

Покупили у Макарья ружья и пороху, пошли на тот винной завод и, несколько не дошед, сели на три круга, стали варить4 кашу; а на завод послали огневщика для проведывапия, которой по приходе привязан был к столбу. Мы ждали часа с два, атаман послал ещё есаула Камчатку и при том ему приказал, чтоб в случае его несчастия дал знать. Есаул по приходе на завод говорил заводским людям: для чего они без резону к столбу вяжут? Тогда того заводу набольшой, смотря с галереи, приказал есаула Камчатку привязать к тому же столбу.

Есаул, то видя, засвистал, чтоб товарищам своим голос подать.

Атаман, услыша оное, закричал,