в мае пахло иначе -
окололето и ожидания.
рад, что и тогда мне было нечего ждать.
ведь я никогда не видел
ни тебя, ни глаз твоих бесконечных,
но обречён на гибель
каждый, кого заденешь по встрече.
рассыпая себя по буквам,
на пожелтевших листах блокнота,
я никогда не писал о грустном
и о том, что болело что-то.
я никогда не писал о печали,
что ходит кругами по клетке
лестничной и грудной
и рядом сидит, поджав ноги на табуретке.
в каждой вырванной строчке
улыбкой оставалось какое-то чувство.
я оставлял себя на листовках,
но почему-то сегодня мне стало грустно.
наверное, просто устал.
пройдёт и забудется. просто лёг, наверное, поздно.
просплюсь и буду самим собой.
жаль вот только упал.
в лужу лицом.
повернулся,
а отсюда так хорошо видно звёзды.
Я захотел забыть тебя, как только увидел
я захотел забыть тебя, как только увидел,
чтобы ночами не тушить ничего о пепел.
захотел улететь без вещей, чтобы не ждал водитель.
и больше тебя не встретить.
Осло,
Флоренция,
Питер.
Чикаго,
какой-то остров,
Рим.
на моих письмах не остаётся литер,
на вокзалах привыкли к моим
глазам.
с сердцем своим бежим,
не оглядываясь в рассвет
чтобы лишний раз не вспоминать о тебе.
а в каждом автобусе, улице, парке,
в баре, съемной квартире, заправке -
ты.
возможно вообще сбежать
улететь и уплыть
от тебя?
я пытался это спросить на английском,
испанском и русском,
а мне отвечали движением у виска.
и вот я вернулся. в урне оставил карты.
снова взял в руки свой карандаш,
снова смотрю на тебя,
а ты, как всегда:
«ты как?»
пошёл отсчёт. раз,
два, на три
себе говорю «беги»
и отказываюсь бежать.
Панацея
кажется, я давно уже болен.
насквозь прожжён чёрной дырой.
она проходит между сердцем и болью.
потому, не держу. не возвращаюсь домой.
надеваю табличку, с просьбой не подходить.
«осторожно. опасно.
он не умеет
любить.»
я давно отказался от лечения и докторов.
не грею в душе надежду и позабыл
время,
когда был здоров.
без объявлений,
не дождавшись утра.
не собрав чемодан,
меня покинули светлые чувства, и я остыл.
зато
стало больше места.
достаточно
для одного.
достаточно,
чтобы не впускать
никогда
никого.
а, если хоть кто-то
захочет остаться,
уходить.
спешно и резко.
будто забыл названия станций.
неожиданно, мне начали помогать кое-какие медикаменты.
смех.
тонкие пальцы.
уголки розовых губ, готовые улыбаться.
ямочка на щеке.
она.
вокруг начали удивляться.
в моих глазах появился
свет.
и что-то в виде улыбки на хмуром лице.
тогда
я открыл когда-то смятый рецепт,
а там
повсюду
и в каждой строчке:
«твоя панацея –
она»
В соседней комнате
представляешь, мы не знакомы.
может, не больше, чем пара прохожих,
среди которых,
ты, вероятно, могла увидеть меня.
течение улиц уносило нас дальше. и взгляд,
по которому каждый день я ищу дорогу назад
в пересечение обстоятельств и начинающегося дождя.
порой мне кажется, что я тебя выдумал.
ты просто хмельное видение в полуночной таверне.
ты просто череда вызовов
не адресованных и неизбежных.
я встречаю тебя в опозданиях на автобус,
где ты в компании Guns`n`Roses
проезжаешь свою остановку.
я нахожу тебя в касаниях нерасторопных
и в объятиях полевых цветов.
и когда я смотрю на небо,
звёзды ведут меня туда, где я не был.
и где ты ставишь на полку
соседней комнаты
стеклянную банку июльского омута.
может, тебя и не существует в пределах галактик,
но в танце теней у костра,
в песнях шестидесятых
годов и мест, не обозначенных картой,
я всё равно
каждый день обнимаю
тебя.
Небодотебя
однажды в Питере всё встанет на место.
и фонари, обнимая прохожих плечи,
окажутся неуместны
и раскраснеются от нашей встречи.
той, которой пестрят газеты,
той, что вычерчена на рельсах
твоей ладони.
и она дрогнет,
прижавшись к моей щеке.
я скучал по тебе.
я скучал по тебе целую жизнь.
разливая море
в чашку ожидания километров. и также дрогнет
сердце, забывшее как любить.
ночные фото
без фокуса и без выдержки,
расскажут тебе маршрут моего самолёта.
видишь ли
я чертил картами свои блокноты.
выстраивал целое небо расстоянием
до тебя.
однажды в Питере
я хочу тебя
просто
обнять.
Она придёт, когда
она придёт.
когда пар изо рта будет касаться губ.
когда тепло сентября дотронется рук,
которые постоянно в краске из-за картин,
расположенных по всему городу, в виде витрин
вдоль дороги.
она придёт.
улыбнётся ещё на пороге
как ни в чем не бывало
и достанет свой шарф.
скажет: «надо же,
так сильно похолодало»
и нелепо прижмёт
к себе слова,
непроизносимые вслух.
она
придёт.
когда закаты будут иметь привычку прощаться раньше.
когда взгляд будет глубже и немного теплей.
когда придёт время старых ботинок из замши.
и у неё
на руке минус по Цельсию нарисует того,
кто согреет
и не уйдёт.
она придёт.
улыбаясь в очередном моём сне.
она обязательно вдруг придёт.
ошибаясь адресом, случайно заглянет в дверь.
она придёт.
я обещаю себе.
Свет твоего имени
я хотел бы найти какой-нибудь старый большой маяк
и жить там.
каждую ночь
слушать
колыбельную волн.
наблюдать, как
медленно месяц проносит фонарь сквозь облака
и гирляндами увешан весь потолок.
необъятный, мирный, молочный.
надевать самый большой свитер,
из которого не выходит осень,
но выходят нити воспоминаний с тобой.
наливать крепкого чаю литр
и на карте мира отмечать точки,
где я не встретил тебя и пытался забыть.
светить.
я каждую ночь очень
хотел бы светить.
в надежде, что ты захочешь найти
свет,
если вдруг случайно собьёшься с пути.
закрыть глаза и послушать
как поют моногамные большие киты,
ось поворачивается неспеша
и твой шаг.
до сих пор не вышедший из головы.
мне так жаль.
прости,
