Приложил ладонь к замку, настроенному на его энергию, и дверца загорелась зеленым.

Сердце радостно ворохнулось: значит, ящик был не пустой.

Едва сдерживая нетерпение, Дон дождался, пока замок щелкнет еще раз, и сунул руку внутрь ящика.

Письмо!

Достал, медленно расправил уголки и поднес конвертик к носу, пытаясь уловить тонкий аромат холода и снежных роз, такой знакомый, такой возбуждающий. Ее аромат.

И, несмотря на то, что штемпель о дате прибытия на конверте стоял аж двухмесячной давности, ему показалось, что от бумаги все еще пахнет снежными розами…

Ох, как этот аромат дурил голову, сносил ее с плеч почище самого острого меча противника, самого крепкого дешевого пива, когда она стояла рядом! Тогда, пять лет назад…

Она вызвала Дона со двора, внезапно, дождавшись, пока он закончит занятия с отцом. Отправила старого мастера оружия к его господину под каким-то надуманным предлогом…

И поманила Дона за собой.

И он пошел… Пошел, как телок на веревочке, огромный, с послушно склоненной головой и все пытался скрыть, спрятать голодный взгляд, жадно скользящий по тонкой, воздушной фигурке идущей впереди девушки.

У нее были распущенные волосы, с собранными наверху, у макушки, прядками, и заколка в виде розы, холодной, снежной. Или это была живая роза?

Не помнится… Сейчас уже не помнится… А вот аромат ее, свежий, холодный, волнующий до звезд в глазах, ее волосы светлые, по спине волной, мерное покачивание длинной юбки, мелькающие то и дело из-под подола тонкие щиколотки…

Это все потом долго сниться будет… И до сих пор снится, надо же…

Мэссания привела его в изысканную беседку, увитую плющом и поздней розой, и жестом предложила сесть.

Дон оглянулся на тонконогие скамеечки, представил, как садится на них, тяжеленный, весь мокрый после совсем нелегкого тренировочного поединка с отцом, как подламываются эти ножки… И остался стоять.

Мэсси , чуть помедлив и так и не дождавшись, когда он сядет, в итоге, тоже осталась стоять.

Она смотрела в его глаза, бледная, спокойная, совсем не похожая на саму себя, обычно легкую и насмешливо улыбающуюся при виде него. Молчала.

И Дон почуял беду.

Она попала в беду, его госпожа, самое светлое, самое чистое, что было в его жизни!

Ее… кто-то обидел? Кто-то расстроил?

Эта мысль взбудоражила до красноты перед глазами. Кто посмел? Кто? Да он любого в землю вколотит!

Он настолько забылся в своей ярости и желании поскорее узнать имя того, кому совсем недолго осталось топтать эту землю, что начал разговор первым:

— Леди… Что-то случилось? Вы расстроены? Кто вас расстроил?

Она, выйдя из ступора, недоумевающе хлопнула ресницами, затем покраснела и замотала головой:

— Ох, нет, нет… Что ты! Нет! То есть, да… То есть… Ох… Послушай… Я… Я хотела сказать…

Она волновалась, сжимала тонкие пальцы у груди, а Дон смотрел на эти пальцы и думал о том, что, когда он снесет башку ее обидчику, то , может быть, она позволит ему поцеловать их кончики…

Картинка, как он прикасается своими губами к ее нежной коже, возникла перед глазами, полностью поглотила… И потому он не сразу осознал ее следующие слова. А когда осознал…

— Замуж? — глупо переспросил он.

— Да… — Мэсси помедлила и затем начала быстро говорить, энергично жестикулируя, — понимаешь, я его совсем не знаю… Барон Сонский… Говорят, он хороший… Но его дом так далеко, Единый… И я там буду совсем одна… Только парочка служанок… И охрана… И это, конечно, правильно… У меня же там будут свои слуги, новые, понимаешь? И все новое… И дом, и люди в нем… И мне надо учиться управляться со всем этим… И вообще… Я понимаю, что ты не захочешь… В конце концов, отец тебя привечает, и на днях говорил, что ты будешь следующим мастером оружия, что ты уже сейчас… Я понимаю, что моя просьба неправильна и эгоистична, но… — тут она неожиданно обняла себя под грудью, опустила взгляд и закончила тихо-тихо, — но я так боюсь…

Дон стоял, оглушенный услышанным, и ощущал, как земля под ногами качается. И мир гаснет.

Она — замуж… Его свет, его звезда, его леди… Замуж… За какого-то там барона Сонского… Но как так? Она… Она же еще совсем маленькая! Зачем торопиться?

— Зачем так скоро? — вырвалось у него, и, хотя это вообще не тот вопрос, который может задавать своей госпоже простой воин, слуга, Мэсси ответила:

— Папа… Он… У него интересы там, в баронстве… И его племянник выступил сватом… Сам, лично…

До Дона медленно доходило, кто именно племянник у его господина, пусть и двоюродный, но родня… И кто выступил сватом…

И реальность наваливалась на плечи подобно темному, душному одеялу, заставляла забывать , как дышать, как думать. Как жить.

Как ему жить без нее, его Мэсси?

Хотя, какая она его?

В мечтах только, порочных и грязных, совершенно недостойных ее!

Потому что он, Дон, самый обычный человек, воин, простой и грубый… А она… Она сестра короля. Она — будущая жена одного из самых знатных людей королевства…

Она…

Она уедет.

Без него.

Очень далеко. К человеку, который будет полностью ею распоряжаться. По праву мужа. По тому праву, которого никогда не будет у него, Дона.

Она уедет, и Дон никогда больше ее не увидит. Никогда…

— Я поеду с вами, леди Мэссания… — Дон услышал свой голос, грубый и хриплый, словно со стороны, — когда выезжаем?

— О… — она распахнула свои невероятно синие, словно северное небо, глаза, — спасибо! Единый, спасибо тебе! Я и не надеялась… Единый…

Мэсси качнулась к нему и порывисто обняла, отправив в одно мгновение на небеса обжигающе острым ощущением своего нежного тела, так крепко прижатого к его жесткому, напряженному, окутав облаком душистых волос, сведя с ума чистым, морозным ароматом.

Дон сам не понял, как положил тяжеленные ладони на ее талию, сжал, машинально притягивая ближе, впечатывая в свое твердое тело, принуждая задохнуться от внезапной тесноты…

Он также не заметил, как приподнял Мэсси над землей, заставив прерывисто вздохнуть и беспомощно дернуть ногами, наклонил голову и уткнулся лицом в уютную ложбинку между шеей и плечом.

Аромат ее сбивал с ног, а неровно и тревожно стучащаяся прямо в губы ему жилка сводила с ума…

И он не удержался, дотронулся до нее, просто чуть-чуть коснулся, потерся грубой, жесткой щетиной.

И Мэсси, обескураженная происходящим, только жалко и непонимающе уперла руки, которыми буквально мгновение назад обнимала за шею, в плечи, пытаясь оттолкнуть, остановить…

— Что ты… Дон… Дон, пожалуйста… Дон… — тревожно шептала она, силясь дозваться, достучаться до него…

И Дон, которому голову-то, конечно, заволокло, но слух окончательно не отрубило, замер, послушно и немо.

А затем, осознав свой срыв, свое дикое поведение, и вовсе поспешно отпустил ее и отошел на пару шагов, за пределы беседки. Для верности.

Мэсси, взъерошенная и помятая, смотрела на него огромными глазами и явно не знала, что сказать.

А Дон, выдыхая, отворачиваясь и с усилием убирая руки за спину, чтоб не сорваться опять, теперь уже окончательно, не кинуться к ней, такой соблазнительно беззащитной, такой близкой сейчас, нашел в себе силы коротко кивнуть и пробормотать:

— Простите, ваша милость… Я… Я не знаю… Я буду готов к поездке, когда вы скажете…

Развернулся и практически бегом кинулся из господского сада, подальше от своего непреодолимого соблазна…

И дико боялся, что Мэсси опомнится и окликнет. Вернет. Боялся и хотел этого. Он бы наплевал на все и вернулся. Если б окликнула, позвала…

Но Мэсси не окликнула.

Они выехали через две недели, небольшим, но очень серьезным кортежем, в охрану Дон отбирал людей лично, из самых проверенных, самых лучших.

Для его госпожи.

Чтоб не боялась ничего на новом месте.

Если бы Дон знал, что там будет, на этом новом месте, он бы свернул на половине дороги в сторону границы с Империей, не обращая внимания на сопротивление своей госпожи, и увез ее подальше, просто пользуясь своим правом защищать ее от всех невзгод. Правом, которое было у него с рождения, еще с того момента, как , трехлетним, сидя на плечах своего отца, смотрел на маленькую девочку , закутанную в пеленки с родовым гербом.