Вообще мне всегда казалось, что отец ненавидит меня, мечтая избавиться от обременяющих его родительских обязанностей. Вот мою младшую сестру родители любили больше жизни. Конечно, Машка была ангелом: и отличница, и умница. Кротость и смирение всегда являлись главными качествами ее миролюбивого характера. Марию любили все, и я в том числе, но моя ревность и скверный характер не позволяли нам быть достаточно близкими.

В семнадцать лет я стала женой тридцати пятилетнего Дамира Сабурова, вовсе того не желая. Вот с того дня и началась моя адская жизнь в «золотой клетке». Для начала он лишил меня увлечения, затем отрезал от внешнего мира, заперев в доме. Покинуть «золотую клетку» я могла лишь под пристальным взглядом Никиты, который стал моим личным телохранителем, затем получил статус друга, а позже я приняла решение, что он может не только хранить мое тело, но и доставлять ему удовольствие. Невыносимо было довольствоваться немолодым телом Сабурова, тем более что он не способен был доставить удовольствие, так как ненависть к нему глушила все чувства и ощущения.

А вот моя беременность быстро окончилась. Лишив меня возможности посещать тренажерный зал, Дамир подарил мне домашний спортзал с бассейном, сауной, кучей тренажеров и любимого мною «железа». А я в знак признательности убила его ребенка при помощи этого самого «железа». Как только Сабуров уехал в очередную командировку, я провела изнуряющую трехчасовую тренировку, а затем помогла мышцам расслабиться с помощью сауны. Через час меня нашел Ник с кровотечением. Диагноз – выкидыш, меня устроил куда больше, нежели мой первый. Жаль, что от мужа нельзя было избавиться таким же легким способом.

–– Могу я узнать, с какой целью ты лишил меня свободы? – утомившись от молчания, спросила я Кирилла.

–– Да, конечно, – произнес он и уставился на дорожное полотно, прыгающее под колеса джипа, словно Анна Каренина – под движущийся состав.

Пауза затянулась, а я поняла, что он и не собирается отвечать на мой вопрос. Меня это жутко разозлило, и я поспешила поделиться своей версией происходящего:

–– Ты – очередной стервятник, жаждущий оторвать ломоть от добычи моего мужа?

Кирилл скорчил такую физиономию, словно мои слова вызвали отвращение и брезгливость, но не стал отвечать на мою колкость, продолжая всматриваться вдаль.

–– Значит, посадишь меня на цепь в подвале своего особняка? – спросила я, вздыхая.

–– Если ты и дальше не будешь фильтровать базар, обязательно посажу, – улыбнулся Кирилл, взглянув на меня с нескрываемым интересом.

Натянув на голову капюшон, я опустила ее на мягкий подголовник и закрыла глаза, больше не желая говорить с ним. Кирилл тоже не произносил слов, позволяя реву двигателя присутствовать в салоне авто. Открыла я глаза, когда джип замер у высоких черных ворот, которые не спеша расползались в стороны, обнажая большой двухэтажный дом из красного кирпича. Он въехал на огороженную территорию, замерев напротив коричневых гаражных дверей. Кирилл, взглянув на меня, покинул салон и, обойдя кузов «Кадиллака», распахнул пассажирскую дверь. Оказавшись на улице, я вдохнула свежий воздух, пахнущий хвоей, и осмотрелась.

Мы вошли в просторный белоснежный холл с черной кожаной мебелью, угловатой формы. Я сразу обратила внимание на холодное оружие, украшающее стены. В принципе, обычный для мужчины интерьер. Никакого пафоса, лишь функционал предметов.

Кирилл сжал мое запястье в пальцах и повел к полукруглой лестнице из черного мрамора, ведущей на второй этаж дома. Как только мы поднялись наверх, он тут же распахнул передо мной первую на пути следования дверь и, подтолкнув меня вперед, тихо произнес:

–– Твоя временная тюрьма.

Я вошла в просторную светлую комнату с невысоким подиумом, на котором стояла круглая алая кровать. Над ней возвышался зеркальный потолок, по периметру которого располагались длинные светодиодные лампы, окрашивающие его в разнообразные оттенки. Все это напоминало не комнату, а порно-студию, не хватало лишь камеры на штативе и осветительных приборов. Непонимающе взглянув на Кирилла, я демонстративно хмыкнула.

–– Что это?

–– Комната моей сестры, – улыбнулся он, глядя в потолок. – Не обращай внимания, она назло мне устроила это безобразие.

–– У тебя есть сестра? – почему-то удивилась я, а он положительно кивнул. – И где она? – совершенно не веря Кириллу, спросила я и даже глаза слегка прищурила, чтобы рассмотреть правду.

–– Вышла замуж за итальянца, живет в Турине с мужем и детьми, – невозмутимо объяснил он.

Я снова хмыкнула, так и не поверив услышанному и не рассмотрев правду на его лице. В этой комнате жить попросту невозможно, она годна лишь для кратковременных встреч с проститутками. Мне вовсе не хотелось здесь находиться, а тем более проводить ночи, но разве заключенный вправе выбирать «камеру для отсидки»?

Кирилл подошел к окну и, сдвинув легкий полупрозрачный тюль, обнажил французские окна в пол, занимающие всю противоположную кровати стену.

–– Ты взгляни на вид из окна, – повернувшись ко мне, предложил он.

Сделав пару шагов вперед, я уставилась на горы, плотно покрытые темно зелеными соснами. Солнце аккуратно касалось их острых макушек, заливая вершины белым светом, словно булки – сахарной глазурью. Кирилл подошел ко мне и замер напротив, пристально глядя в глаза. Этот его соблазнительно хитрый прищур не мог не привлечь внимания. Я стояла неподвижно, заворожено гладя в глаза Кирилла. Его зрачки, расширяясь, словно ластиком стирали серый грифельный цвет роговицы. Он неожиданно вздрогнул, словно избавившись от гипноза, и поспешно направился к выходу.

–– Запрешь меня на ключ? – спросила я только потому, что уж очень не хотелось оставаться в этой ужасной комнате в одиночестве.

–– Нет, – повернувшись снова ко мне, покачал он головой. – Мне незачем тебя запирать.

–– Ты не боишься, что я сбегу? – не могла я поверить его словам.

–– Не сбежишь, – уверенно произнес Кирилл.

–– Ну да, в доме полно охраны… – начала я, но замолчала, глядя на его насмешливую улыбку.

–– Не в охране дело, – вздохнул он. – Это твоя временная тюрьма, а она не так страшна, как каземат, в котором ты проведешь остаток своей жизни.

Глядя в его глаза с каким-то ужасом, я перестала дышать. Понимая, что он прав, я не могла укротить боль, внезапно очнувшуюся ото сна. Она заерзала в груди, недовольная незапланированным пробуждением, и стала ворочаться, выбирая позу поудобнее. Кирилл еле заметно кивнул и вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Ощущая, как слезы скатываются по щекам, я подошла к окну и, раздвинув его створки, еще раз осмотрела зеленые глазированные солнечным светом горы.

Я, сидя на краю кровати, смотрела на хвойные горные вершины, которые отражали лунный свет, будто потемневшее от времени старое зеркало. Сосны, словно серебристые наконечники пик, блестели от лунного сияния. Где-то под окном сверчок напоминал миру о наступившей ночи, периодически нарушая тишину. Наблюдая за луной, повисшей над самой горной верхушкой, я продолжала мучить себя мыслями, которые, словно разъедали мозг. Неожиданно я поднялась с кровати и направилась к выходу. Оказавшись в коридоре, освещенном квадратными маленькими лампочками, вмонтированными в стену у самого пола, я стала двигаться вперед, осматриваясь по сторонам. На этаже было всего четыре двери, одна из которых принадлежала моей «камере временного содержания». Дверь в самом конце коридора была заперта на ключ и отличалась ото всех своей громоздкостью. Две оставшиеся были одинаковы и располагались друг напротив друга. Выбрав одну из них, я беззвучно опустила ручку. Дверь бесшумно приоткрылась, и я вошла в большую просторную комнату. На тумбе, примыкающей к широкой кровати, горел тусклый ночник, а на самой кровати лежал Кирилл с закрытыми глазами. Я, стараясь не издавать звуков, подошла к тумбе и уставилась на смартфон, лежащий под абажуром ночника. Было неимоверно сильное желание покопаться в телефоне, но лежащие сверху наручные часы с золотым браслетом не позволили бы завладеть им незаметно. Кирилл пошевелился, а я замерла на месте, испуганно уставившись на его лицо. Он неожиданно открыл глаза и непонимающе посмотрел на меня.