Мало какой трудяга настолько же отдавался делу, как Урагири. Его тело принадлежало пергаменту: тому, что должно на нём родится — ураган ощущений и ни одного приятного.

В комнату вошёл незнакомый мужчина.

Сначала переполошился, но потом понял, что я всего лишь бесплотный дух, наблюдающий за ожившими картинами прошлого.

Хм, значит, и перемещаться могу свободно?

Выглянув обратно на улицу, увидел тех, кто пришел с мужчиной, вернее: почитательницу Урагири и маленького ребенка, которого она заботливо прижимала лицом к груди, повторяя: «Ты же пьян, Рюу, зачем полез туда».

Ребёнок отчётливо напоминал Кена!

Вот как познакомились мать и будущий любовник, через неудачную попытку поговорить с любимым автором.

— Ты на мою жену наорал? — а в покоях художника нарастало напряжение, отец Кена «защищал» честь жены в пьяном угаре.

— Вовсе нет, — Урагири старался держаться спокойно, — Если я чем-то её задел, прошу прощения, — от былой злобы не осталось ни следа.

— Одним извинением тут не отделаешься, — продолжал Рюу, — Она после каждой поездки в город книжками этими дом наш забивает, а ты, наглец, что? — для пьяного человека, он разговаривал достаточно складно.

К удивлению, отец Кена был сильно похож на моего, только грубое лицо первого не украшалось острыми усами, режущими щеки, а, наоборот, кудрявая борода Рюу извивалась у груди. В остальном, они как братья — широкоплечие медведи. Может, такие габариты, как раз, позволяли переносить бочки выпитого алкоголя, удивительно, но если вспомнить рассказы младшего Кё, он даже так умудрялся им злоупотреблять.

— На мою женщину никто не имеет права орать, — подойдя к банке с «краской», мужчина окунул туда руку и не думая измазал волну, после прошёлся по остальным произведениям, ловя на себе взгляд Урагири, который не решался противостоять обидчику, а только удивлённо хватал воздух ртом, — Не защищаешь свою мазню, какой же ты творец после этого?

Я начинаю понимать почему отец Кена был убит этим юношей. В любом случае, тут не правы все и крайне занимательно будет увидеть то, как потом сойдутся мать с художником, на лицо у них уже есть общий «враг».

— Покиньте, пожалуйста, помещение.

— Покину, — Рюу последним мазком испоганил голубое кимоно юноши, — и чтобы тебя больше рядом с ней не было.

О характере Урагири можно сказать многое — прямые унижения стерпел, работы дал испортить незнакомому человеку. А изначально вообще злость сорвал на женщине, и после — на самых работах.

Можно, но я здесь не для этого.

Нашей задачей было найти где и как горе-автора убил Кен, а не просматривать сцены из его жизни. Признаюсь, что на самом деле они достаточно интересные и дают понять историю моих спасителей через лицо их связывающее. Ну, коль не могу повлиять на то, что показывают, буду внимательно наблюдать.

Тем временем, Рюу на улице встретила обеспокоенная семья, он только отмахнулся, пробурчал: «Разобрался», — и повел троицу в неизвестном направлении. Жаль, но в воспоминаниях Урагири дельно не понаблюдаешь за другими людьми.

Следующая сцена.

Вновь рабочее место.

Урагири шатался по комнате, что-то бурча себе под нос. Из того, что удалось разобрать, стало ясно — он продумывал постановку сюжета, действия персонажей, отыгрывал диалоги, в общем, занимался писательскими «таинствами». Сей процесс, в отличии от написания картин, увлекал юношу настолько, что он почти не замечал, как проходит время. Но, как некстати, его прервали, в помещение вошла Харуко с охапкой гостинцев.

— Урагири-сама, добрый день, — осторожно начала девушка, — Я пришла извиниться за произошедшее.

— И тогда он вопит: «Я ненавижу себя!», — сжимая кулак от злости, что пронимает его насквозь… Ах, да! Это ты… — писатель стрельнул недоверчивым взглядом, — Проходи, я заварю чай.

— Чай? — засмущалась девушка.

— Я сорвался во время нашей встречи, упустил возможность познакомиться — собираюсь компенсировать. Ты поняла мои текста, а значит, должно быть, близка мне по духу.

— Будто бы я одна такая… — продолжала краснеть Харуко.

— Поверь, одна. За последний год-два ты единственная, кто подошла ко мне с похвалой, — ставя чайник на огонь, продолжал Урагири.

— Мой муж… Ему нет прощения. Испортить ваши работы, вашу одежду, так бестактно вести себя. Примите извинения, — она склонилась в глубоком поклоне.

— Я прощаю его.

Харуко, вероятно, не ожидала такого великодушия со стороны Гакёдзина, немо застыв в той же позе. Почувствовав её смятение, юноша подошёл и произнёс:

— А ты извинишь меня?

— Д-да, Урагири-сама, я не держу зла…

— Не стоит называть меня на «Вы», Харуко-чан.

— Как изволите… Изволишь. Возьми, к слову, гостинцев, эти сладости я приготовила сама.

— Вероятно, они очень хороши.

— Ты даже не пробовал, — видно, как ей трудно общаться с Урагири неформальным тоном.

— Ха-ха-ха! В народе говорят: «Какой повар — такие и блюда».

— … — Харуко не находила себе места, сгорая от смущения. Видать, её удерживала возникшая симпатия к обходительному автору.

— Почему ты столько краснеешь, неужели с тобой никто так не общается?

— Каждый, кто позволяет себе подобное, обязательно получает от Рюу. Как никак, он мой муж.

— Такую даму, как ты, не должны смущать комплименты, им подобает быть обыденностью, но… Не будет об этом. Давай лучше попробуем сладости.

Она уже наелась твоими слащавыми речами…

Хотя, не мудрено, что это подействовало на девушку, которая толком не знавала мужской любви. Утверждать не имею права, но думаю, что росла Харуко сиротой — без отца и матери, скорее всего, это же уловил Урагири.

* * *

— Вот знаешь, я творческих людей вижу издалека, и…

— Да, — оборвала на полуслове, — раньше я была актрисой Кабуки, — девушка заметно раскрепостилась спустя полчаса непринуждённого разговора.

— Ого, а почему бросила?

— Да вот… Был у меня ухажёр постоянный…

— Нынешний муж?

— Мгм, — отпив горячего чаю, кивнула Харуко.

— Долго добивался, видать.

— Мог бы и не добится по итогу, там своя история…

— Прости… Тут, к слову, тоже выступление Кабуки намечается в скором времени, не желаешь ли сходить?

— Вместе?

— А как иначе!

— Нужно подумать.

— Я не давлю, — по взгляду Урагири понятно — он полностью уверен в её согласии, но, играя, даёт время «подумать».

Помню, мы с Кеном обсуждали деятельность Харуко в театре, тогда «постоянный ухажёр» взял актрису силой, о чём она сейчас умолчала… Обременив девушку ребёнком, Рюу не оставил ей выбора. В том же разговоре я невольно сравнил отца Кё и блистательного Гэндзи, но немного ошибся, ведь на главного героя известной повести больше смахивает Урагири. Такой же феминный и легко садящийся на уши женщинам. Хищник, цель которого — дамские сердца.

И как же иронично здесь выглядит цитата: «Женщина рождена только для того, чтобы быть обманутой мужчиной».

— Я буду ждать тебя через неделю у большого моста на улице Годзё. Приходи после обеда, если захочешь, конечно! Ха-ха-ха!

— Хорошо, Урагири-сама… Урагири-сан.

— Сможешь принести ещё своих сладостей?

— Д-да… Естественно.

Вроде и предоставил выбор, а вроде и нет…

— Мне уже надо уходить, — поднялась Харуко.

— Хочу напоследок попросить тебя о кое чём.

— Да?

— Можешь прочитать мои последние черновики?

— Я? — она удивлённо вздрогнула.

— Ха-ха! А кто же ещё? Мне просто интересно услышать твоё мнение, вижу, ты в литературе разбираешься.

— Спасибо за честь, Урагири-сам… Урагири-сан.

* * *

Неудивительно, что на большом мосту Харуко сама дожидалась Урагири, довольная прочитанными черновиками и сготовившая своему новому ухажёру фирменных сладостей. Со второй встречи они уже смотрелись как пара, ведь когда на вечерней улице прогуливаются двое, всячески воркуя, об ином не подумаешь. Годзё была выбрана Урагири не случайно, ведь встреченным на ней товарищам писателя: чиновникам, известным творцам, самураям, Гакёдзин шутя представлял Харуко как даму сердца, более того, намекая на скорую женитьбу. На самом представлении Кабуки девушка расчувствовалась, вспомнила свои молодые года, успех, которого её лишил Рюу, и тут как тут был Урагири, готовый поддержать и приголубить её к тощему плечу. Оказалось, что здешнюю труппу писатель хорошо знает, и после выступления парочка отправилась выпить вместе с актёрами.