(которые такого шага в своем сознании сделать еще не успели) фантастическими, невыполнимыми. И тут, как вспоминают его сотрудники, очень помогала делу

манера СП выдавать задания в чрезвычайно детальном, конкретном виде. На

листочке бумаги он в таких случаях аккуратно выписывал — что, как и даже

кому персонально надлежит делать. Фантазия оборачивалась реальным делом.

Обыденность формы компенсировала фантастичность содержания.

Но даже от вспышек чистой — не кажущейся — фантазии, на которые

толкала Королева эмоциональность его натуры, почти всегда что-то оставалось

— вроде драгоценных крупинок золота из гор промытой породы. Оставалось — и

через некоторое время переходило в категорию реальных дел, от которых (и

опираясь на которые) СП потом снова на какую-то минуту отрывался для

очередных фантазий.

Впрочем, тут я могу говорить лишь о своих субъективных ощущениях.

Допускаю, что этот цикл («фантазия — реальное дело — фантазия») мне только

виделся. Все-таки я-то сам по профессии — испытатель, а не конструктор. И хотя

в наши дни «создание любого аппарата — это прежде всего испытания» (так

сказал однажды писателю Владимиру Губареву его знакомый конструктор), этап

собственно конструирования, начиная с первых прикидок и набросков, конечно

же имеет свою специфику, содержит свои тайны.

Трудно, очень трудно проникнуть со стороны в технологию любого

творчества и тем более сколько-нибудь точно описать ее!

Самым надежным источником для познания этого тонкого и сложного

процесса все-таки остаются высказывания на сей счет самих конструкторов, — к

со-

297

жалению, очень редкие и отрывочные, но тем более интересные. Вряд ли что-нибудь может заменить то, что называется взглядом изнутри. И трижды досадно, что мы так мало знаем и уже ничего больше никогда не узнаем о том, каковы

были собственные взгляды на сущность и законы технического творчества такого

человека, как Сергей Павлович Королев.

Как всякий крупный организатор, Королев отлично понимал, что такое темп

работы. Особенно ото ощущалось в горячие дни подготовки очередного пуска.

Тут он был едва ли не самым активным катализатором этого темпа: жал на

график подготовки, подгонял всех вокруг, шумел, требовал работы практически

круглосуточной; в общем, держал всех участников под давящим прессом

непрерывного «давай, давай».

Но и в этой обстановке горячий темперамент СП оставался под контролем

его ясного разума и твердой воли, способной навязать нужное поведение всем, включая даже такого трудно подчиняющегося индивидуума, каким был он сам.

Свидетельство тому тот факт, что, прогрессивно усиливая предпусковой

нажим, он за два-три дня до старта внезапно и очень неожиданно для всех, не

знакомых с его методами работы, как бы ослаблял вожжи: соглашался на разного

рода дополнительные проверки, разрешал повторения испытаний, результаты

которых вроде бы и укладывались в допуска, но кому-то казались

сомнительными, словом — поворачивал общий настрой в сторону этакой

неторопливой дотошности. Такой период, повторяю, бывал весьма

непродолжительным — он длился считанные десятки часов. Но так или иначе

почти при каждом пуске возникал.

И, как я понял, это было очень продуманно: и нажим в течение многих

предстартовых недель, и снятие напряжения перед самым пуском. Без первого —

объект, наверное, вообще никогда не был бы готов. Без второго — сильно

повышалась бы опасность что-то впопыхах забыть, недоделать, упустить из виду.

Наверное, старинный обычай — посидеть перед дорогой — имеет под собой

приблизительно такие же основания.

Но проходили эти льготные часы — и расписанный по минутам, а в

кульминации своей и по секундам ритм предстартовой подготовки вступал в свои

права,

298 Технология создания хорошего настроения в коллективе — вот как назвал бы

я тот набор приемов, которыми Королев владел в совершенстве и которым, не

скрывая, придавал большое значение. Причем под хорошим настроением

понимал такое, которое в наибольшей степени способствует работоспособности

людей.

И ко всему, что имеет в этом смысле какое-то значение, относился с полной

серьезностью. Однажды я застал его внимательно изучающим напечатанный на

нескольких листах документ. При ближайшем рассмотрении документ этот

оказался проектом «Положения о распределении жилой площади» в КБ, ожидавшим утверждения Главным конструктором.

В первый момент, увидев этот проект, я, помнится, почувствовал что-то

вроде низвержения святынь с небес на землю. Сотрудники легендарной (а в

глазах большинства людей — даже таинственной) организации были, оказывается, отнюдь не «небожителями», а, напротив, жителями обычных, как

правило, не очень просторных квартир.

Королев вчитывался в каждый пункт проекта, как вчитывался бы в очередное

техническое задание или, скажем, в перечень дефектов, выявившихся при пуске

новой ракеты. Не проявлял и намека на склонность, присущую некоторым

руководителям: парить где-то в высях, недостижимых для житейских

подробностей, — разумеется, не своих собственных, а касающихся подчиненных

(«Я занимаюсь основным делом. А на всякие мелочи жизни у меня есть

помощники. .»). Вот такого в Королеве не было и в помине! Не было как в силу

присущей ему человечности, так и потому, что все, влияющее на моральный

климат в коллективе, имело в его глазах значение первостепенно важное.

По личным вопросам он принимал — если, конечно, не улетал на космодром

или куда-то еще — обычно по четвергам, во второй половине дня. Это время, как

свидетельствуют старожилы КБ, было для него святое. Если в назначенное для

приема время его вызывали в такие инстанции, что не откажешься, то, уезжая, предупреждал: вернется —и примет всех, кто его будет ждать. И обещание свое

всегда выполнял. Придавал большое значение этому, чтобы все работающие с

ним знали: его слово — верное.

299 Интересно, что сотрудники, не без трепета душевного являвшиеся к

суровому, требовательному Главному, когда он вызывал их по делам служебным,

— те же самые сотрудники по своим личным, бытовым делам обращались к нему

очень легко и просто. Видели, что он в эти дела вникает, занимается ими охотно, отнюдь не считает второстепенными, как и все, определяющее моральный климат

на «фирме». Ему ничего не стоило, сильно отругав сотрудника за какое-то

упущение по службе, в тот же день пробивать для него квартиру.

И, конечно, в свете этого нельзя не признать правоту Е. Ф. Рязанова, когда он

говорил, что и очевидная склонность Главного конструктора к разного рода

ритуалам и традициям, о которой я уже упоминал, имела в своей основе прежде

всего стремление как-то повлиять на рабочий тонус коллектива.

Когда космические полеты, повторяясь один за другим, если и нельзя сказать, что вошли в привычную норму, то, во всяком случае, перестали восприниматься

как события экстраординарные, это внешне проявилось в том, что в гостиницах

космодрома стало посвободнее — наплыв съезжающихся на каждый пуск гостей

заметно ослаб. Да и ранг упомянутых гостей несколько сместился.

Королев не воспринял это равнодушно. Когда перед одним из пусков ему

доложили, что президент Академии наук не сможет приехать к торжественному

заседанию комиссии, он с надеждой в голосе спросил:

— Ну, а ваш маршал будет? — И, услышав, что нет, тоже не будет, явно

огорчился.

«Бог ты мой! — подумал в первый момент, увидев это, я. — Такого калибра

человек, а вот, оказывается, и ему не чужд вкус к подобного рода вещам. .»

Но впоследствии я пришел к выводу, что был тогда, скорее всего, не прав.

Лично для себя вряд ли так уж жаждал Королев особой представительности