больших ученых, больших не только и не столько по своим высоким должностям

и академическим титулам, а по существу. Так что и в этом плане не было у них

особых оснований взирать на Королева очень уж снизу вверх..

Так в чем же все-таки дело?

Не знаю. Не берусь ответить на этот вопрос с полной категоричностью. Но

думаю, что главную роль тут играла очевидная для всех неугасающая

эмоциональная и волевая заряженность Королева. Для него освоение космоса

было не просто первым, но первым и единственным делом всей жизни. Делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других (недаром говорили сотрудники его

КБ: «Мы работаем от гимна до гимна»). Да что там — не жалел! Просто не видел, 256

не умел видеть ничего вокруг, кроме того, что как-то способствовало или, напротив, препятствовало ходу этого дела.

И сочетание такой страстности однолюба с силой воли, подобной которой

мне не пришлось встречать, пожалуй, ни в ком из известных мне людей (хотя, честное слово, на знакомства с сильными личностями мне в жизни, вообще

говоря, повезло), — это сочетание влияло на окружающих так, что трудно им

было, да и просто не хотелось что-нибудь ему противопоставлять. Великая сила

— страсть! А тем более — страсть праведная. .

Очень интересно складывались взаимоотношения Королева с Хрущевым.

Конечно, судить о них я и мои товарищи могли, пользуясь лишь информацией

довольно косвенной, поскольку в кремлевские кабинеты вхожи не были. Но

слышали, как СП не раз выражал уверенность, когда речь шла о делах, требовавших решений государственного масштаба, что в ЦК и в правительстве

его поддержат («Хрущев подпишет. .»). Присутствовали иногда — чаще всего это

случалось на космодроме — при телефонных разговорах СП с Хрущевым. . Из

всего этого у меня сложилось парадоксальное и, разумеется, сугубо субъективное

ощущение, что каждый из них — и Хрущев, и Королев — считал, что очень

ловко использует второго в своих целях (не личных, конечно, а служащих

интересам дела). И самое удивительное — оба при этом были правы!

В самом деле: Никита Сергеевич решительно поддерживал и предоставлял в

пределах возможного максимум сил и средств для развития космических

исследований — дела всей жизни Королева. А Сергей Павлович с руководимыми

им коллективами обеспечивал ни с чем не сравнимый пропагандистский и

политический эффект, не говоря даже о вкладе в обороноспособность страны.

. .Как известно из элементарной физики, выполнение любой работы требует

соответствующего расхода энергии. Это справедливо в буквальном смысле слова, когда речь идет об энергии механической, электрической или тепловой; справедливо и в смысле переносном, когда в действие вступает энергия

душевная.

257 Так вот — в деле освоения космоса центральным источником энергии был

Королев.

Автор известного «закона Паркинсона» разделял облеченных той или иной

мерой власти людей на две основные категории: «Да-человеков» и «Нет-человеков», отмечая при этом, что, к сожалению, в реальной жизни последняя

категория решительно превалирует.

Королев был «Да-человеком» в самом что ни на есть ярко выраженном виде!

Как же было не принимать того, что исходило от него..

И еще об одной — наверное, тоже не последней — причине непререкаемого

авторитета этого человека хочется здесь вспомнить.

В нем было в высокой степени развито свойство, которое по смыслу вещей

должно было бы быть присуще всякому работнику, занимающему так

называемый ответственный пост, но которое, увы, встречается в жизни гораздо

реже, чем хотелось бы.

Королев умел ваять на себя.

Он не только не уклонялся от принятия ответственных решений в сложных и

острых ситуациях, но с видимой охотой сам шел им навстречу. Причем делая то, отлично понимая, что речь идет об ответственности не перед собранием, скажем, низовой профсоюзной организации, а перед сферами, располагающими полной

возможностью взыскать по самому крупному счету с человека, обманувшего их

ожидания, — даже если этим человеком окажется Королев!.

Да и не говоря уж о прямой ответственности, не мог он не отдавать себе

отчета и в том, что каждое его мало-мальски серьезное деяние — удачное или

неудачное — пишется в книгу истории космонавтики и ракетостроения и со

временем может быть по всем статьям проанализировано дотошными потомками.

Ответственность перед историей! Далеко не самая легкая из всех возможных..

Конечно, он все это сознавал.

И тем не менее — брал на себя.

. .Это было уже далеко не первое совещание, на котором говорили о создании

космической станции, предназначенной для мягкой посадки на Луну. Шло

составление перечня основных технических парамет-

258

ров станции, по существу определяющих всю ее будущую конструкцию. И тут-то

возник вопрос: как делать посадочное устройство — шасси? Ведь невозможно

проектировать его, не зная, хотя бы приблизительно, куда оно будет садиться. А

что представляет собой грунт лунной поверхности, никто еще точно сказать не

мог. Как принято говорить, мнения ученых разошлись. Одни полагали, что

поверхность Луны похожа на гранитные скалы. Другие — что она представляет

собой рыхлую пыль в несколько десятков метров толщиной. Третьи — что она

более всего похожа на ноздреватую пемзу... Словом, мнений было почти столько

же, сколько ученых.

И вот в который уже раз собирается высокий синклит, выслушивает доводы

«за» и «против» каждой гипотезы и. . и не видит достаточных оснований, чтобы

уверенно остановиться на одной из них, отвергнув все остальные. Причем

упрекать за это почтенный высокий синклит или предъявлять ему претензии в

нерешительности, робости мысли и склонности к перестраховке в данном случае

не приходится: их действительно нет, этих веских оснований,— конкретный

пример трудностей, неизбежно сопутствующих проникновению человека в

Новое.

Впрочем, «проникновение в Новое» и прочие высокие слова хорошо звучат

после того, как очередное свершение останется позади. Кстати, и свершением его

назовут потом, когда оно уже состоится, а пока оно носит прозаическое

наименование: задание. А раз задание — значит, планы, значит, сроки, которые, как известно, не ждут. . В общем, тянуть с решением вопроса о посадочном

устройстве «лунника» было больше невозможно.

— Так вот, — сказал Королев. — Большинство ученых склоняется к тому, что грунт на Луне твердый. Вроде гранита, или известняка, или пемзы — это уже

детали, — но твердый. Да и доводы сторонников этой точки зрения вроде

поубедительнее, чем у противников. . — Он сделал паузу и решительно закончил:

— Так и будем считать.

— Но, Сергей Павлович, — не удержался кто-то из присутствующих. — Как

можно принимать такое решение на основании абстрактных разговоров? А если

там пыль? Ведь все эти ученые мужи высказывают только общие соображения —

не более того! Никто из

259

них не берет на себя смелость написать — на Луне, мол, такой-то грунт. . и

подписаться под этим!

Королев посмотрел усталыми глазами на сидящих за столом:

— Ах, вот чего вам не хватает. .

Взял блокнот, крупным почерком написал на его листке:

«ЛУНА - ТВЕРДАЯ».

Подписался: С. КОРОЛЕВ.

Поставил дату, вырвал листок из блокнота и передал сотруднику, которому

предстояло непосредственно руководить проектированием станции.

Такой я услышал эту историю от старожилов королёвского КБ, среди

которых она пользовалась большой популярностью. Так и изложил ее в

журнальной публикации книги, которую вы сейчас читаете.

Но впоследствии мне посчастливилось узнать дополнительные уточняющие

подробности об этом эпизоде и даже увидеть листок из блокнота СП.