свою печать, но делает это очень по-разному. Избирательно. Сказав про человека, что он, мол, был «у времени в плену», никак нельзя считать, что этим о нем

сказано все. Нет, Дроздовым Королев не был. Скорее уж — Листопадом, хотя и с

ним имел больше черт различных, чем сходных или, тем более, совпадающих..

Королев был похож — на Королева!

245 Если бы он был не реальный, живший среди нас человек, а, скажем, выдуманный герой литературного произведения, я бы, наверное, придумал ему

характер получше. Но Королев существовал реально. И, говоря об этой

незаурядной личности, я не чувствую себя вправе «корректировать» ее облик —

подменять человека его же бронзовой статуей, сколь ни велик был бы соблазн

пойти по пути ее сооружения.

Возвращаясь же от литературы к жизни, нельзя не заметить, что и в реальной

действительности тех же самых лет напористая резкость и подчеркнутая

властность обращения с окружающими отнюдь не была обязательной чертой, чуть ли не определяющим признаком каждого сильного руководителя крупного

масштаба. Нет, черта эта встречалась часто, очень часто, но — не всегда. И в то

время существовали выдающиеся руководители, отличавшиеся спокойной, вежливой, подчеркнуто уважительной манерой обращения с людьми. Достаточно

вспомнить хотя бы таких главных конструкторов, как Алексей Михайлович

Исаев, Семен Алексеевич Лавочкин, Георгий Николаевич Бабакин, Олег

Константинович Антонов..

И все же, я думаю, бывали ситуации, в которых стиль общения с

окружающими диктовался не столько личными чертами человека, сколько самой

ситуацией. Вряд ли можно, скажем, поднимая бойцов в атаку, говорить в том же

ключе и пользоваться теми же терминами, что и при проведении с теми же

бойцами учебных занятий по плану боевой и политической подготовки.

Допускаю, что Королеву таких, сходных с атакой, ситуаций досталось в жизни

больше, чем многим другим, — и он не выдерживал. Иногда, как я уже говорил, действительно «играл в неукротимый гнев», а иногда просто не выдерживал.

Чем, кстати, и подтверждал лишний раз, что был человеком! Не суперменом —

каковой мне лично встречался, к счастью, только в литературе (причем не

лучшей), но не в реальной жизни, — а человеком, обладателем полного набора

всех человеческих свойств, включая сюда и свои слабости. Глубоко ошибался

тот, кто видел в Королеве супермена!

Наконец, нельзя забывать и того, что Королев столь часто шел против

течения, поступал «не так, как принято», по существу, чтобы очень уж

непримиримо требовать от него того же и по форме. Черты жест-246

кости сочетались в Королеве с умением проникнуться сочувствием к человеку, с

отсутствием жестокости.

Так отвечал я своим оппонентам. Так смотрю на вещи и сегодня.

И, кстати, таково не только мое мнение.

Когда Королева не стало, знавшие его люди после первых месяцев самого

острого ощущения непоправимости потери почувствовали потребность как-то

разобраться в характере этой яркой, нестандартной, во многом противоречивой

личности.

И тут-то неожиданно для многих, казалось бы хорошо с ним знакомых, выяснилось интересное обстоятельство. При всей своей склонности к тому, чтобы

пошуметь, за воротами без куска хлеба он ни единого человека не оставил и

вообще неприятностей непоправимых никому не причинил.

Но был щедр — по крайней мере, устно — на всевозможные «объявляю

выговор», «увольняю», «по шпалам — в Москву» (это если дело происходило на

космодроме) и тому подобное.

Хотя и тут трудно сказать, чего в этих эскападах было больше —

органической вспыльчивости характера или мотивов, так сказать, осознанно

тактических ( «чтобы мышей ловить не перестали»).

В пользу последнего предположения говорит и то, как мгновенно он

успокаивался — будто каким-то выключателем в себе щелкнул! В этом

отношении — как и во многих других — был большой артист! Всего минуту

назад бушевал в, казалось бы, неукротимом гневе—и тут же мог совершенно

спокойно и даже не без дружелюбия сказать жертве только что учиненного

жестокого разноса:

— Здорово я тебя? То-то! Ну, ладно, работай, работай. .

Или если отношения с собеседником были более официальные:

— Вы не сердитесь, что я вас покритиковал?.

Покритиковал!. Ничего себе: он, оказывается, называет это

«покритиковать»! Но и возражать было невозможно — это означало бы самому

добровольно расписаться в том, что ты против критики. Кто же в этом

признается!..

Заметив же, что выговоры, не подкрепленные затем приказом, и тем более

«увольнения», не закончившие-

247

ся увольнением, начинают вызывать обратный эффект — в виде не очень

серьезного к себе отношения со стороны получающих подобные взыскания, —

СП придумал новую формулировку: «Я вам объявляю устный выговор!»

. .Наш разговор с моим другом, сказавшим о печати времени на личности

Королева, закончился неожиданной репликой:

— А вообще-то жаль, нет на него Шекспира — на вашего Королева.

С этим заключением согласятся, наверное, все, хоть немного знавшие СП.

Что говорить — по своему калибру, по масштабу своих положительных свойств, а может быть, и присущих ему слабостей человеческих характер у Главного

конструктора был, без преувеличения, шекспировский!

Знакомясь, а затем сближаясь с Королевым, большинство людей переживало, с незначительными вариациями, как бы три этапа в своем отношении к нему.

Сначала — издали — безоговорочное восхищение, в котором трудно было даже

разделить: что тут от личности самого Сергея Павловича, а что от

разворачивающихся вокруг него и связанных с его именем дел. Затем — второй

этап — нечто вроде разочарования или, во всяком случае, спада восхищения из-за

бросающихся в глаза проявлений трудного, неуживчивого нрава СП. И, наконец, для тех, кому посчастливилось (именно посчастливилось!) близко узнать этого

человека,— прочная привязанность к нему, вызванная чертами его характера, поначалу в глаза не очень-то бросающимися.

Какие же черты этой — наверное, действительно шекспировской — личности

запечатлелись более всего в памяти людей, долгие годы проработавших бок о бок

с Королевым? Что отсеялось, а что осталось?

Или иными словами: что оказалось второстепенным, а что главным?.

Я задал эти вопросы нескольким многолетним соратникам Главного

конструктора, изучившим его за многие годы совместной работы, что называется, вдоль и поперек.

И вот что услышал в ответ:

«Дальновиден был очень. . Умел убедить, утвердить свою позицию

неопровержимой логикой. . Блестящий организатор.. »

248 «Трудяга был великий. . И очень деловит.. »

«Деловитость. . Хватка. . Умение найти в любом вопросе главное, решающее. .»

«Обладал чувством нового и вкусом к новому.. Умел дать каждому самую

подходящую для него работу.. »

«Умел привязать к себе и своему делу людей. . Заставлял работать прежде

всего не прямым волевым нажимом (хотя и этим приемом владел вполне), а

умением заразить желанием сделать свое дело как можно лучше,. »

Заметьте: деловитость, дальновидность, логичность, трудолюбие.. Ни слова

об увлеченности своим делом — и, я думаю, вполне ясно почему: люди, которых

я расспрашивал, были сами пожизненно преданы тому же самому делу и

воспринимали это как нечто само собой разумеющееся. По сходной же причине, наверное, ни слова и о присущей Королеву железной воле: она ведь у него всегда

была направлена на то же, на что и у них, а сильную волю мы, как правило, особенно четко ощущаем, когда она нам противостоит. . Но я удивился другому

— ни один из моих собеседников не произнес ни слова о трудном нраве своего

покойного шефа.

— Ну, ладно, — сказал я одному из них, который по мягкости характера