пылу баталии должную бдительность, прямо выдавал в лицо разгневанному шефу

что-нибудь вроде: «Я ему все передал, Сергей Палыч. И сказал: учти, Эс Пе

распорядился. А он. .»

Когда я впервые услышал, как Королева называвают СП, то почувствовал, что это сочетание букв вызывает в моей памяти какие-то смутные ассоциации.

Где-то я его уже слышал.. Ну конечно же: так назывались — и называются по

сей день — дрейфующие полярные станции «Северный полюс», начиная со

знаменитой СП-1 Папанина, Кренкеля, Федорова и Ширшова.

Случайное совпадение?

В общем, конечно, случайное. Но в самой этой случайности хочется видеть

что-то символическое, что-то связанное со смелостью, решительностью, устремленностью в свое дело, с новым словом в науке и культуре человечества. .

Впервые нас познакомили за несколько лет до войны. Точнее — представили

друг другу: дальше обычного рукопожатия и формального взаимного «очень рад»

знакомство не пошло. Но конечно же я и до этого понаслышке давно знал, кто

такой Королев.

Он был смолоду связан с авиацией.

Принадлежал к той яркой корпорации пилотов и Конструкторов —

зачинателей советского планеризма, —

238

которая впоследствии дала Большой Авиации таких людей, как известные

конструкторы самолетов О. К. Антонов, С. В. Ильюшин, А. С. Яковлев, летчики-испытатели С. Н. Анохин, В. Л. Расторгуев, В. А. Степанченок, И. М. Сухомлин, В. П. Федоров,

B. Ф. Хапов, И. И. Шелест и многие другие.

На планере «Красная Звезда», сконструированном

C. П. Королевым, летчик-испытатель и планерист Василий Андреевич

Степанченок выполнил — впервые в СССР на безмоторном летательном аппарате

— фигуру высшего пилотажа, петлю. В одном из полетов на этом планере он

сделал целую серию петель подряд, после чего никто уже не мог сказать, что

фигуры на планере «Красная Звезда» получились случайно.

СП и сам немного летал как пилот. Даже имел свидетельство планерного

пилота-парителя. И любил вспоминать об этом:

— Я-то ведь тоже летчик! Или:

— Мы, летчики, это понимаем. .

Возражать тут не приходилось — он действительно понимал!

Понимал, что нигде взаимодействие человека с техникой не проявляется так

сложно, тонко, многогранно, порой бурно, как при управлении аппаратом, свободно летящим в трехмерном пространстве.

Поэтому, я уверен, не случайным было и настойчивое стремление Королева

привлекать летчиков-испытателей к работам, связанным с полетами в космос

человека, начиная с самых ранних этапов подготовки этих полетов. Впрочем, не

исключено, что тут кроме соображений деловых сыграли не последнюю роль и

личные пристрастия СП: любовь к авиации, тяга к ней и ее людям, которые он

сохранил до конца дней своих, как, впрочем, едва ли не любой человек, когда-то

хотя бы в малой степени прикоснувшийся к этому делу!

А Королев прикоснулся в степени, далеко не малой!

Многие из его конструкторских работ в авиации широко известны — та же, уже упоминавшаяся пилотажная «Красная Звезда» или ракетопланер СК-9.

А когда Сергей Павлович Королев, как заместитель главного конструктора

КБ по летным испытаниям, руководил во время войны доводкой ракетного

вспомогательного двигателя РД-1 на пикирующем бомбарди-239

ровщике Пе-2, то принимал участие в испытательных полетах в качестве

бортового инженера-экспериментатора (что дало повод в некоторых очерках

ошибочно называть его летчиком-испытателем). Эта-то его работа и послужила

поводом для нашей второй встречи — встречи, про которую даже сразу и не

скажешь, какая она была: радостная или грустная (наверное, было что-то и от

одного, и от другого), и о которой мне уже довелось рассказывать в книге своих

записок «Испытано в небе» *.

Рассказ об этой встрече — один из немногих, которые сегодня невозможно

оставить без комментариев.

При первой публикации повести «Испытано в небе»— в журнале «Новый

мир» в 1963 году — написать прямо, что речь идет о Королеве, было абсолютно

невозможно: никакая цензура этого в то время не имела права пропустить — имя

Королева, как и его роль в ракетно-космической технике, было строго

засекречено (хотя в окружавшем его покрове тайны имелись изрядные дыры, о

которых я еще расскажу дальше).

В 1969 году, в последней до сего дня публикации повести «Испытано в небе», писать о Королеве как Главном конструкторе уже разрешалось, но о том, что он

около шести лет своей жизни провел в заключении по ложному обвинению, по-прежнему полагалось умалчивать. Рассказать все, как оно было, без умолчаний, стало возможно только сегодня.

Тем не менее, начиная с той первой публикации в «Новом мире», читатели, судя по их многочисленным письмам, прекрасно поняли, что к чему! Лишний раз

подтвердилось старое правило: обращаясь к читателю, имей в виду, что он —

умный. Не ошибешься. .

Написав много лет спустя об этой второй встрече с Королевым, я отправился

к нему, чтобы показать написанное. Тут я следовал правилу, которое сам

установил для себя: перед публикацией каждой написанной мною строки, в

которой фигурируют реально существующие, живые люди, при малейшей

возможности обязательно показать то, что написал, этим людям. Иногда

получишь от них поправку, уточнение. Иногда — драгоценное добавление. А

иногда и что-нибудь в

* См. главу «Ту-4 — дальний, высотный, скоростной» повести «Испытано в небо» на с, 202

—203 первого тома этого двухтомника.

240

таком роде: «Ты все написал правильно. Так оно и было. Но, знаешь, я не хотел

бы, чтобы это было опубликовано».

И тут уж—ничего не поделаешь — приходится с этим считаться. Немногие

исключения, когда автор, выступая в плане, так сказать, намеренно критическом, считает себя вправе пренебречь волей своего персонажа, только подтверждают

общее правило.

Не могу сказать, что, показывая Сергею Павловичу страницы рукописи, в

которых речь шла о нем, я чувствовал себя очень уверенно: бог его знает, как он

на это дело посмотрит! Вполне может счесть публикацию того, что, как

говорится, прошло и быльем поросло, нецелесообразной. А может просто, без

каких-либо оценок целесообразности или нецелесообразности, чисто

эмоционально воспротивиться пробуждению нелегких для него воспоминаний. .

Мои опасения были тем более небезосновательны, что вообще, как выразился

один много лет работавший с Королевым инженер, очень уж неожиданный он

был человек. Мало кто из его сотрудников, даже самых стародавних, умел с

приличной степенью вероятности предсказать реакцию Королева на какие-то

новые высказывания, предложения, события. Тут прогнозы, как правило, оправдывались еще хуже, чем во всех иных областях, где их пытаются строить.

Так что, вручая СП написанное о нашей случайной аэродромной встрече, я

заранее был готов к любому его резюме, вплоть до категорически

отрицательного.

Но Королев отреагировал на прочитанное иначе.

Он задумался. Даже как-то растрогался. Потом вздохнул — и дал свое полное

«добро». Завизировав лежавшие перед ним странички, Сергей Павлович высказал

единственное замечание:

— Вы тут так мой характер расписали: и нетерпимый, и резкий, и

вспыльчивый, и такой, и сякой. . Все вокруг да около.. Сказали бы лучше прямо: паршивый характер.

Мне не оставалось ничего другого, как ответить:

— Сергей Павлович! Я бы с удовольствием так написал, но ведь ни один

редактор не пропустит: у легендарного Главного конструктора — и паршивый

характер? Не полагается.

— А если бы не редактор, написали бы?

241 — Видит бог, Сергей Павлович, с наслаждением написал бы..

СП долго смеялся и закончил разговор заключением, что вот теперь он