действовать на всех участников дела примерно так же, как действует на бегуна

дыхание соперника за спиной.

Правда, как вскоре выяснилось, в США предполагали начать с полетов не по

настоящей космической орбите, а по так называемой баллистической кривой, 154

то есть по такой же в принципе параболе, по какой летит брошенный наклонно

вверх камень. Вся разница тут лишь в том, что камень, получив импульс от руки

метателя, пролетит за несколько секунд расстояние в несколько десятков метров, а американский корабль «Меркурий» приземлится (точнее, приводнится, все

американские баллистические и космические корабли при возвращении

опускаются на поверхность океана) через четверть часа после старта и на

расстоянии без малого пятисот километров от него.

Правомерно ли считать такой полет космическим?

На этот счет было немало споров. Причем споров нельзя сказать чтобы очень

академических: космические полеты, до начала проведения которых — это

чувствовалось с полной определенностью — оставалось совсем немного времени, предстояло регистрировать в Международной федерации авиационного спорта

(ФАИ) как рекордные, да и просто, независимо ни от каких рекордов, фиксировать как первые в истории человечества.

Первые!. Вообще говоря, я не склонен придавать проблемам приоритета

чрезмерное значение. Тем более что в прошлом не раз наблюдал в этой области

немалые переборы, пошедшие в конечном счете не на пользу нам самим, обретя

опасные свойства бумеранга. Нет, что говорить, приоритеты требуют обращения

с собой самого аккуратного. Но тем не менее в ту весну всем участникам

подготовки полета человека в космос хотелось, очень хотелось быть первыми.

И даже при самом трезвом отношении к проблемам приоритета невозможно

было их не понять.

Очень точно выразил свое отношение к этому гонкому вопросу один из

инженеров космодрома.

— Понимаете, — сказал он, — несправедливо это будет, если американцы

выйдут в космос с человеком раньше нас! Ведь нам было труднее. Больше

пришлось преодолеть.

— Почему же? — спросил я. — По части задела у нас положение никак не

хуже, чем у них. У нас была ГДЛ, была ГИРД1, а до этого — Циолковский. А в

са- 1 ГДЛ — Газодинамическая лаборатория, ГИРД — Группа изучения реактивного движения.

155

мые последние годы — межконтинентальная баллистическая. Так что, если

говорить о базе, она есть. И, я бы сказал, довольно солидная.

— Это все верно. База есть. Но она нам дороже досталась. Что ни говорите, а

через нас в этом веке две такие войны прокатились, вспомнить страшно! А они от

войн только богаче становились. . Вот вы говорите: межконтинентальная. Разве

мы одни ее в своем КБ делали? Столько пришлось других нагрузить: и

металлургов, и химиков, и электронщиков, и кого хотите. . А у всех свои дела. И

тоже срочные, тоже нужные. Им наши заказы не в доход, а только в мороку..

Через силу для нас делали, дай им бог здоровья. . Ну, а за океаном. . Там

промышленный потенциал другой. Слышали такое слово!. Нет, несправедливо

будет, если им их «Меркурий» засчитают!..

Чувства моего собеседника трудно было не разделить. Они были прежде

всего — независимо от колебаний климата международных отношений —

справедливы по существу.

Действительно, столько было у нас сделано для полета человека в космос, столько, казалось бы, непреодолимых трудностей — и научных, и технических, и

организационных — преодолено, столько пролито пота и потрачено мозгового

фосфора, что лишиться своего лидирующего положения в решении проблемы

пилотируемых космических полетов было бы в тот момент по-человечески очень

обидно. И уж тем более обидно и несправедливо было бы уступить это

положение не по существу, а чисто номинально: из-за того, что где-то назвали бы

первым космическим полетом то, что в действительности космическим полетом

не является.

Не является. . Ну, хорошо, а что же, в таком случае, является? Где критерий в

этом деле? На сей счет высказывались разные мнения.

Одно и, на первый взгляд, самое естественное из них сводилось к тому, чтобы, не

мудрствуя лукаво, «космичность» полета связывать с достигнутой высотой.

Именно такой подход к решению этого вопроса был принят в ФАИ: до ста

километров считать полет атмосферным, а выше ста — космическим. Правда, при

ближайшем рассмотрении этот «самый простой» подход показался мне не таким

уж прозрачно простым. Если следовать ему, получалось, например, что не только

предстоящие баллистические полеты корабля «Мерку-

156

рий», но даже полеты американского экспериментального самолета Х-15

следовало бы считать космическими с того момента, когда Х-15 достигнет

стокилометровой высоты.

Слов нет, полеты Х-15 заслуживали самой высокой оценки и по праву

составили одну из ярких страниц истории мировой авиации. Не случайно в этой

программе участвовали выдающиеся летчики Кроссфилд, Уолкер, Уайт, Петерсен, Мак-Кей, Армстронг (тот самый, который менее чем десять лет спустя

первым из людей ступил на поверхность Луны). Стартуя в стратосфере с

самолета-носителя, летчик Икс-пятнадцатого включал мощный ракетный

двигатель своего самолета и набирал высоту и скорость, ранее не достигавшиеся

ни одним пилотируемым летательным аппаратом. Весной 1961 года, которую мы

сейчас вспоминаем, Х-15 уже вышел на пятидесятикилометровую высоту, а еще

через два года — в июле 1963-го — достиг высоты 107 километров!

Повторяю, полеты самолета Х-15 с полным основанием можно назвать

блестящими, замечательными, выдающимися, какими хотите, но — тут я

вступаю в противоречие с позицией ФАИ — не космическими.

Настоящий космический полет, если подойти к нему со строго научной точки

зрения, обязательно предполагает движение корабля как небесного тела, по

законам небесной механики. Это означает движение по круговой или

эллиптической орбите без затраты энергии на поддержание такого движения. Для

выхода на подобную орбиту необходимо разогнать корабль, по крайней мере, до

так называемой первой космической скорости — около восьми километров в

секунду. И наоборот: для прекращения космического полета требуется приложить

к летящему кораблю некоторый тормозной импульс, без этого он на Землю либо

не вернется совсем, либо (если полет происходил по низкой орбите, где еще есть

тормозящие движение следы атмосферы) вернется через весьма длительный и к

тому же не поддающийся точному прогнозу период времени в столь же не

предсказуемую заранее точку земного шара.

А значит, космический (в полном смысле этого слова — космический) полет

требует решения, по крайней мере, двух принципиально новых задач: точного

вывода на орбиту с заданной скоростью (в полете баллистическом эта скорость

гораздо меньше по величине, а глав-

157

нoe, не связана с такими жесткими точностными ограничениями) и спуска с

орбиты для возвращения на Землю.

Только такой полет представлял собой принципиально новое качество.

Поэтому полеты американских космонавтов Алана Шепарда 5 мая 1961 года

и Вирджила Гриссома 21 июля того же года на кораблях М-3 и М-4 справедливо

было считать генеральными репетициями к космическим полетам по программе

«Меркурий», но еще не самими космическими полетами по этой программе, счет

которым в США открыл Джон Гленн 20 февраля 1962 года.

Разумеется, то, что я сейчас сказал, ни в малейшей степени не порочит

полеты Шепарда и Гриссома и не преуменьшает их значения. Полеты эти многое

дали для дальнейшего уверенного развития космонавтики. Отлично проявили

себя и сами космонавты — как Шепард, первый американец, стартовавший в