«неудобно перед товарищами: я же сам всего один виток сделал, а они вон

сколько!». О том, что он был первым, разумеется, не напоминал. Несколько столь

же подчеркнуто скромных слов сказал и Титов. Им обоим явно хотелось, чтобы

этот день был не их праздником, а праздником их товарищей Андрияна

Николаева и Павла Поповича, только что вернувшихся из космических полетов, объективно говоря, действительно более сложных, чем предыдущие. И первые

космонавты мира всячески старались держаться в тени и делали все от них

зависящее, чтобы так оно и получилось.

Впоследствии сам Гагарин не раз замечал, что в его назначении сыграл свою

роль элемент случайности. Бессмысленно было бы сейчас, задним числом, дискутировать с этим высказыванием или гадать, чем оно было продиктовано: просто скромностью или действительным убеждением.

Но позднее приходилось слышать и даже читать, будто и задачи такой —

выбрать из шести одного (точнее, двух: Гагарина и Титова) — вообще не стояло.

Всем, мол, чуть ли не с самого начала было очевидно: только Гагарин — никто

другой!. В действительности у каждого из первой «шестерки» были свои

сильные стороны, свои собственные присущие только ему физиологические, психологические, интеллектуальные преимущества. В частности, некоторые из

нас, имевших прямое отношение к подготовке космонавтов, при обсуждении

кандидатур на первый полет называли Титова. Так что выбирать —

приходилось. .

И выбирать, если быть вполне точным и рассматривать всю историю

вопроса, даже не из шести, а из нескольких тысяч возможных претендентов.

Потому что именно с таким числом молодых летчиков пришлось на этапе

первичного отбора познакомиться авиационным врачам Е. А. Карпову, Н. Н.

Туровскому, В. И. Яздовскому и их коллегам, которым было пору-133

чено это дело. Постепенно, от этапа к этапу, большинство потенциальных

кандидатов отсеялось, и когда первый отряд космонавтов был сформирован, в

нем оказалось двадцать человек. Да и из этой двадцатки почти половина по

разным причинам в космос так и не слетала.

Так что отбор был! Был, следовательно, и выбор.. Конечно, первый

космонавт не мог не отдавать себе отчета в этом.

И в дальнейшем он всегда старался не выделять себя не только из шеренги

уже слетавших в космос и ставших всемирно известными своих коллег, но и из

среды молодых летчиков, еще только стремившихся в Центр подготовки. Герой

Советского Союза космонавт Ю. Н. Глазков и сейчас вспоминает теплую, товарищескую поддержку, которую ему оказал Гагарин в ответственную минуту:

«.. оставалось только собеседование на комиссии. Я, видимо, переволновался, и

Юрий Алексеевич очень мягко и ненавязчиво помог мне прийти в себя».

Совершенно не воспринимал Гагарин и молитвенно-почтительного

отношения к своей персоне, отношения, категорически исключающего

возможность какой бы то ни было шутки по его адресу.

Однажды я был свидетелем того, как ему рассказали, что очередную, входящую в моду девчачью прическу — косички с бантиками вбок — прозвали

«полюби меня, Гагарин!». Он очень смеялся, причем смеялся без малейшего

оттенка самодовольства (вот, мол, какая популярность, даже прически в мою

честь называют!) или, напротив, уязвленного самолюбия (как это столь мелочное

дело связывают с моим именем!), а смеялся просто. Смеялся, потому что ему

было смешно. Как и всем окружающим. .

Нет, не загипнотизировала мировая слава этого человека. Устоял он перед

ней. Выдержал.

И — что, я думаю, особенно важно — положил этим начало традиции: чтобы

никто из наших космонавтов (а их теперь уже, слава богу, около семидесяти) не

проявлял склонности к тому, что называется «взбираться на пьедестал». А если

такая склонность у кого-то, паче чаяния, все же возникнет, удержался бы.

Самостоятельно или с помощью товарищей, но обязательно удержался.

Наверное, сила и значение такого примера по свое-

134

му нравственному влиянию на людей выходит далеко за пределы космонавтики.

Тренировки подходили к концу.

У нашего шара стали появляться новые посетители — сотрудники Центра

подготовки космонавтов и слушатели отряда, не вошедшие в «авангардную

шестерку», но уже наступавшие ей на пятки.

Некоторые из них были повыше ростом, несколько старше годами, да и по

профессиональной летной квалификации имели определенный опыт за плечами.

Владимир Михайлович Комаров, например, окончив летное училище и

прослужив несколько лет в строевой части, поступил в Инженерную военно-воздушную академию. А после академии вновь вернулся на летную работу, да не

на просто летную, а испытательную! Конечно, за то сравнительно короткое

время, в течение которого он испытывал в воздухе авиационное вооружение и

оборудование, стать первоклассным летчиком-испытателем Комаров не мог. Но

понять основные принципы испытательной работы, усвоить методику подхода к

новой технике он, конечно, успел. Успел в полной мере, в чем мы все убедились, слушая несколько лет спустя его доклад о полете корабля «Восход», а еще через

некоторое время анализируя действия Владимира Михайловича в непросто

сложившемся и, к несчастью, трагически закончившемся полете первого

космического корабля серии «Союз».

Солиднее всех слушателей второй группы выглядел Павел Иванович Беляев.

Он и по своему воинскому званию — майор — был в то время старшим из всех

будущих космонавтов. И своей морской формой (по мнению компетентных дам, самой красивой из всех существующих) выделялся, так как пришел в отряд

космонавтов из морской авиации. Держал он себя сдержанно, солидно, очень по-взрослому. Недаром почти все его товарищи, обращавшиеся друг к другу, как

правило, по именам, Беляева называли чаще по имени и отчеству — Павел

Иванович. В число слушателей Центра подготовки космонавтов Беляев пришел с

должности командира эскадрильи. А это, надо сказать, одна пусть не из самых

высоких, по, без сомнения, самых ключевых должностей в авиации! В

подтверждение сказанного могу привести случай, имевший место еще во время

войны.

135 Приехавший на один из фронтовых аэродромов старший авиационный

начальник подозвал летчика, исполнявшего обязанности командира эскадрильи, и

спросил его, как он посмотрел бы на свое назначение заместителем командира

полка. Оба собеседника до войны были летчиками-испытателями; правда, один из

них — испытателем прославленным, а второй — начинающим, но, несмотря на

это, в их взаимоотношениях сохранилась определенная коллегиальность, выражающаяся хотя бы в том, что, разговаривая с глазу на глаз, они именовали

друг друга не «товарищ генерал» и «товарищ капитан», а по имени-отчеству.

Однако на сей раз разговор принял характер несколько неожиданный.

— Ну, так как вы, справитесь? — спросил генерал.

— Конечно, справлюсь, — ответствовал капитан с ударением на слове

«конечно».

— Почему это «конечно»? — поинтересовалось начальство, по-видимому

слегка задетое легкомысленной самоуверенностью, проявленной его

собеседником в таком серьезном вопросе, как продвижение по службе.

— Да потому, что это же проще — работать заместителем командира полка.

В авиации трудная должность — Главнокомандующий Военно-Воздушными

Силами, он принципиальные вопросы решает, и командир эскадрильи, он

эскадрилью в бой водит. А все, кто между ними, получат приказ сверху, раздеталируют его по месту и спускают дальше вниз. . Конечно, проще.

— Так вы и с моей должностью справились бы?

— А почему бы и нет.. Наверное, справился бы.

Как легко догадаться, вся эта беседа в целом и последняя фраза капитана в

особенности мало способствовали его дальнейшим служебным успехам. Да и, по