обязанностей.

Таким образом, слово «инструктор» в приведенной выше громкой формуле

требовало определенных комментариев. Впрочем, еще более развернутых

комментариев требовало слово «пилотирование», вокруг которого

применительно к деятельности космонавта уже в те дни развернулось немало

споров. В самом деле: можно ли было утверждать, что космонавт пилоти-93

рует космический корабль? Пилотирует так же, как летчик пилотирует самолет

или вертолет? Вроде бы нет. Другой объем работы. Другие возможности

повлиять на движение управляемого объекта. . Однако, с другой стороны, еще

более неправильно было бы назвать космонавта пассажиром или даже просто

пассивным участником эксперимента, имя которому — полет в космос!

К вопросу о том, что же такое работа космонавта, мы еще вернемся. А пока я

вспомнил о нем лишь как об одном из споров, которые возникали вокруг самых

различных проблем в последние месяцы перед апрелем 1961 года.

Да и могло ли быть иначе? Как обойтись без споров, если все — новое, все —

беспрецедентное, все — в первый раз!

И если дебаты по вопросам терминологии протекали в стиле незлобиво-академическом («инструктор», «руководитель», «консультант» — не все ли, в

конце концов, равно!), то многие, многие другие проблемы требовали ответов

только немедленных и только верных, потому что ответы эти шли прямо в работу

— воплощались в металле, методиках, в живом деле!

Неожиданно для себя оказавшись в гуще всего, связанного с подготовкой

полета первого космического корабля с человеком на борту, я с трудом мог

представить себе, что еще немногим более полугода назад, как говорится, ни

сном ни духом не помышлял о возможности своего, пусть самого малого, участия

в этом деле. Слышал, что готовятся такие полеты и у нас, и в Соединенных

Штатах. Был знаком кое с кем из людей, создающих космическую технику (с

некоторыми из них давно и близко). Но никаких подробностей не знал: они

делали свое дело, а я свое. Да как-то и не связывались в моем сознании полеты в

космос с этим самым моим делом, которым я занимался всю свою сознательную

жизнь, — с испытаниями аппаратов, летающих в теплой, уютной околоземной

атмосфере.

И тем не менее такая связь обозначилась. Недаром, видно, утверждает

диалектика, что все процессы в природе и в обществе взаимосвязаны. .

Ну, а если вернуться от высокой философии к реальной жизни, следует

заметить, что мое приобщение

94

к космическим делам произошло при обстоятельствах, в какой-то мере случайных

и уж во всяком случае вполне прозаических.

Как и многое другое в нашей действительности, все началось с заседания —

нормального делового заседания.

В один прекрасный осенний день 1960 года меня вызвал к себе начальник

Летно-исследовательского института, в котором я тогда работал, Николай

Сергеевич Строев.

— Ты знаешь, что мы сделали тренажер для космонавтов? — спросил он.

— Знаю, — ответил я.

Действительно, старожилы коллектива знали, что группа наших инженеров

во главе с Сергеем Григорьевичем Даревским делала тренажер для будущего

космического корабля. Задание это выглядело тогда крайне необычным, даже

экзотическим. И хотя мало кто из нас успел повидать космический тренажер

собственными глазами, но даже просто сознавать, что вот, мол, какие вещи

делают на нашем предприятии, само по себе было приятно.

— Так вот, — продолжил Строев, — сейчас тренажер готов. Но как им

пользоваться, еще не очень понятно. Какая тут нужна методика? Из чего

исходить? Чего добиваться? Обо всем этом надо подумать.

— Хорошо. Я подумаю. Ты только дай команду, чтобы меня познакомили с

тренажером. А то я ведь даже толком не знаю, что это за штука.

— Команда будет.

— Очень хорошо. Тогда я сегодня сразу этим делом и займусь.

— Займись завтра. А сегодня для тебя есть другое поручение. . — И Строев

объяснил мне, что сегодня, а если точнее, то через два часа, состоится совещание, на котором среди прочих вопросов подготовки к космическому полету человека

будет рассматриваться и такой: что делать с изготовленным моделирующим

стендом-тренажером — демонтировать его, перевозить в постоянное место

подготовки космонавтов, там собирать и отлаживать вновь или же не трогать, оставить там, где он сделан, и тренировку космонавтов тут же и проводить.

95

Словом, речь шла о решении в очередной раз старой как мир проблемы: идти

ли горе к Магомету или Магомету к горе.

Легко понять, что обитатели «горы» (корпуса, в котором был смонтирован

тренажер) - сиречь группа специалистов, создавших эту машину, - не очень-то

хотели выпускать свое творение из рук, не испытав его самолично в работе. По-человечески их чувства было легко понять.

Да и, независимо от чувств, самый что ни на есть хладный рассудок

подсказывал то же самое: дело совсем новое, моделирующий стенд-тренажер

сложный, опыта его эксплуатации нет - кто, кроме его создателей, справится с

неполадками, без которых на первых порах, конечно, не обойтись. Да и по срокам

— а сроки уже подпирали: в этом отношении новорожденная космонавтика

оказалась на одно лицо с авиацией, — по срокам не получалось разбирать объект, перевозить, снова собирать, опять отлаживать. .

Читатель, наверное, уже видит, что все доводы убедительно и дружно

работали в одну и ту же сторону. Единственное, что я мог бы добавить к

стройной системе означенных доводов, - это то, что всякий раз, когда возникают

какие-то ведомственные (а иногда и не только ведомственные) разногласия, каждой стороне в голову почему-то приходят преимущественно доводы, подкрепляющие именно ее позицию. Наш начальник, в отличие от меня имевший

немалый опыт межведомственных дискуссий, эту закономерность, видимо, хорошо знал, потому что закончил он разговор фразой, оставляющей мне

некоторую свободу действий:

— А в общем, смотри там по месту...

Но смотреть по месту ни мне, ни поехавшему со мной «для подкрепления»

инженеру - одному из создателей тренажера - практически не пришлось.

Вопрос о порядке и месте проведения тренировки будущих космонавтов был

решен на совещании быстро и без особых прений. «Есть все-таки правда на

земле!»-с облегчением вздохнул по этому поводу мои спутник. Соображения о

сроках оказались решающими не только в наших глазах, но и в глазах почти всех

участников совещания.

96

Неожиданно для себя я обнаружил среди этих участников нескольких давно

знакомых мне людей. В сущности, иначе оно и не могло быть: ведущую роль в

подготовке первых советских космонавтов играли Военно-Воздушные Силы, в

первую очередь — авиационные медики. А уж с авиационными врачами каждый

летчик, и тем более летчик-испытатель, связан в течение всей своей летной

жизни прочно: тут и совместное участие в технических и медико-физиологических экспериментах, и ежегодные медицинские обследования

(сначала «годен без ограничений», потом «с ограничениями», а в один невеселый

день— «не годен».. ), иногда же и прямая профессиональная помощь врача

летчику, получившему более или менее существенную травму. Когда во время

войны меня сбили и я после многих перипетий в несколько помятом виде

добрался наконец до аэродрома, с которого ушел в тот неудачный вылет, первую

настоящую — по всем правилам науки — перевязку мне сделал полковой врач, капитан медицинской службы Евгений Сергеевич Завьялов, сдержанно

(профессиональная этика!) поругивая партизанского фельдшера, оказавшего мне

первую помощь в той степени, какую определяли имевшиеся в глуби Брянских

лесов медицинское оборудование и медикаменты. Я вспоминаю сейчас этот

случай потому, что без малого двадцать лет спустя вновь встретился с