Иной была позиция А.И. Рыбакова, также исследовавшего проблемы перонизма. Он считал неверным полностью отрицать положительное значение перонистских реформ, подчеркивая, что фактические материалы свидетельствуют об обратном. «Перонистские планы, — по его мнению, — объективно были направлены на ускорение развития Аргентины по капиталистическому пути, на котором эта страна тогда еще полностью не исчерпала возможности исторического процесса»²²⁵.

По-разному оценивалась роль Перона и перонизма и в последующих работах. «Стиль его политического руководства характеризовался персонализмом, харизматическими чертами, апелляцией к массам, т.е. популизмом» — так представлял Перона А.Ф. Шульговский²²⁶. «Политический курс, сформировавшийся в годы президентства Х.Д. Перона (1946—1955), отличали популистская риторика, национализм, активная социальная и перераспределительная политика», — отмечала в своей диссертации Т.А. Дударь²²⁷. По мнению А.И. Строганова, в 1946 г. генерал Перон занял пост президента, «установив фактически авторитарный режим» с «национал-реформистской направленностью»²²⁸. Не отрицая буржуазно-реформистского характера перонистского режима, А.И. Рыбаков, однако, отмечал, что в отличие от большинства подобных правительств, основанных на принципах представительной демократии, «перонизм создал авторитарное, основанное на каудилистских принципах государство»²²⁹. И.Е. Шокина придерживалась мнения, что Перон, создавая перонистское движение, апеллировал «к пролетарским массам, стремясь подчинить их своему влиянию с помощью идеологии буржуазного национализма». Поскольку же немалую часть перонистов составляли выходцы из сельских районов, «они особенно были привержены влиянию националистического культа каудильо, вождя, с его авторитарными, патерналистскими методами правления». Саму же перонистскую идеологию Шокина определяла как «смесь клерикализма с расизмом и национализмом». При этом она признавала, что «политика перонистского государства, осуществлявшего на практике национал-реформистскую буржуазную идеологию, менялась в зависимости от соотношения сил на международной арене и внутри страны». Но ее классовая цель всегда была одна — «в эпоху общего кризиса капитализма путем проведения реформ предотвратить социальную революцию и обеспечить капиталистический путь развития Аргентины»²³⁰.

Несколько иначе рассматривали воззрения Перона авторы труда «Современные идеологические течения в Латинской Америке». Отвергая капитализм и критикуя социализм, отмечают они, Перон противопоставлял капитализму и социализму так называемый «хустисиализм» (т.е. справедливость). «В 60-70-е годы многие перонисты считали создание “хустисиалистского” общества, основанного на социальной демократии, где все имели бы равные возможности участвовать в производстве, распределении и потреблении, «мирной революцией», мирным путем к новому социализму»²³¹.

Примерно такой же позиции придерживался и А.И. Строганов, считая, что «хустисиализм проповедовал объединение аргентинской нации во имя ликвидации зависимости и отсталости, построения общества социальной справедливости с участием всех слоев населения под эгидой надклассового государства». «Хустисиализм выдавался за особый, третий, “чисто аргентинский” путь развития»²³². По мнению О.Н. Докучаевой, «для многих тысяч простых людей Перон действительно был фигурой обновления и надежды, отличавшейся от других политиков»²³³. Не удивительно, что позиция Перона вызывала уважение к нему трудящихся, которые призвали его к власти из длительной эмиграции.

Говоря о Пероне и перонизме, нельзя не упомянуть о его сподвижнице и супруге Эвите Перон. Она во многом помогла ему завоевать признание простых аргентинцев, особенно женщин, в интересах которых добилась принятия закона о предоставлении им избирательных прав, и создала в стране массовую женскую политическую организацию. Кроме того, «Эвиту превозносят как инициатора и организатора беспрецедентной по масштабу благотворительной деятельности, направленной на оказание помощи беднейшим слоям населения». Она стала таким же лидером, как сам Перон. По словам Докучаевой, «в данном случае мы имеем дело с редким явлением — двойным лидерством». Эвита осталась в памяти аргентинцев как «символ духовной силы, верности, любви и самопожертвования»²³⁴. Многие в Аргентине и даже за ее пределами считают ее одной из величайших женщин ХХ столетия.

Большой интерес у отечественных исследователей вызывала деятельность бразильского лидера Жетулио Варгаса. Период его правления подробно освещался как в научных трудах по истории Бразилии²³⁵, так и в обобщающих работах по Латинской Америке.

Ж. Варгас был главным действующим лицом монографии А.Н. Глинкина, посвященной истории Бразилии 1939—1959 гг. Автор явно не жаловал своего героя. Он крайне негативно относится к перевороту 1937 г. и созданию так называемого «нового государства». Варгас, писал он, «по образцу фашистской Италии объявил Бразилию корпоративным государством». Ликвидировав буржуазно-парламентский строй, он установил «открыто террористическую полуфашистскую диктатуру». По мнению Глинкина, «новому государству» Варгаса удалось на сравнительно длительный срок подавить террором борьбу рабочего класса и подчинить рабочих своему контролю с помощью системы корпоративных профсоюзов». «Специальная полиция Варгаса, — подчеркивает он, — после начала войны продолжала аресты тысяч невинных людей по одному подозрению в сочувствии коммунизму, бросая их без суда и следствия в концентрационные лагеря». Избрание Варгаса президентом в 1950 г. Глинкин оценил так: «Один из крупнейших буржуазных деятелей Бразилии, ловкий политик, умело использовавший методы социальной демагогии и лавирования, Жетулио Варгас учитывал те большие изменения, которые произошли в Бразилии после 1945 года. Разгромленный во второй мировой войне фашизм был полностью дискредитирован в глазах широких слоев населения, и Варгас, придав “забвению” свою деятельность фашиствующего диктатора в годы “нового государства”, выступил на выборах 1950 года как сторонник упрочения и развития буржуазно-парламентской демократии»²³⁶.

Примерно такая же оценка Варгасу была дана в «Очерках истории Бразилии». «Реакционная диктатура, скрывавшаяся за вывеской “нового государства” Варгаса», писали авторы этого труда, имела много общего с фашизмом. В подтверждение своей позиции они приводили тот факт, что переворот 1937 г. приветствовал Муссолини, заявив, что Бразилия является наиболее сильным оплотом фашизма в Южной Америке. В период существования «нового государства» в Бразилии сложилась мощная «бюрократически-полицейская машина государственного управления. В стране проводилась политика систематических репрессий против революционеров, рабочих и демократов, постоянной слежки и высылки прогрессивных деятелей». По убеждению авторов монографии, такие действия властей были «глубоко ненавистны всем трудящимся Бразилии». Всеобщее недовольство вызывала бесцеремонная политика США и все же со временем правительство Варгаса «капитулировало перед империализмом США»²³⁷.