Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним мальчик Никуша вырос.
«Дядюшка Митуа, дай мне орех, а я тебе за него все, что хочешь, сделаю, — хочешь, дров наколю, хочешь лобио[1] соберу, а хочешь, квеври[2] помою!» Хотел было Митуа прогнать со двора дерзкого мальчишку, но передумал. А потом и говорит: «Так и быть, дам я тебе орех, только ты мне прежде крапивы нарви, вот тут вот, видишь, всю нарви, очень уж я люблю крапиву, в свином жире тушенную. Нарвешь, так и быть, бери орех, кушай на здоровье!»
Помрачнел Никуша, увидев густые заросли кусачей крапивы, да делать нечего, очень уж хотелось ему орех заполучить.
Сбегал Никуша домой, длинные брюки надел, на руки старые материнские чулки натянул, чтобы от волдырей уберечься, да что толку, крапива и через чулки кусает и под брюки жала сует. Рвет Никуша крапиву, слезами от боли обливается, ожоги почесывает, а все рвет.
Митуа же поблизости похаживает да покрикивает на Никушу — и то ему не так, и это. Из конца в конец прошелся по участку Никуша, всю крапиву пообрывал, на одном месте в кучу свалил, а Митуа требует, чтобы он крапиву в кухню снес, на стол положил. Натаскал Никуша крапиву охапками в кухню, на стол положил, с рук чулки стянул, а руки все красные и опухшие от крапивных укусов. Митуа крапиву осмотрел, не зная, к чему еще придраться. Уговор, как известно, дороже денег, да вот обидно Митуа с орехом расставаться, хоть и наделал он бед видимо-невидимо. И так хитрил Митуа, и эдак, да куда деваться, пришлось ему орех Никуше отдать. Отдает, а сам по привычке вновь к себе тянет, от жадности мается.
А Никуша обнял орех и понес домой. Несет, ног от радости не чуя, начисто о крапивных укусах позабыл, словно и не он с час назад слезы от боли лил. Принес орех к себе во двор, положил на пенек и принялся ласково гладить его по крепкой морщинистой скорлупе. А бедный орех, привыкший лишь к ударам, тычкам да ушибам, разнежился, расчувствовался и… раскололся.
Смотрит Никуша — лежат на пеньке две скорлупы, а между них золотистое нутро высится. Обрадовался Никуша, позвал соседских ребятишек — поделился с ними орехом, и все они принялись есть да нахваливать. Потом стали думать, что со скорлупками делать. «А что, если их по реке пустить, как кораблики?» — предложил друзьям Никуша. «Да не поплывут они, перевернутся!» — засомневались друзья. «А мы в них немножко земли положим, вот они и не перевернутся! И веточки в землю воткнем, как мачты!»
Сказано — сделано. Положили ребята в скорлупки немножко земли, гибкие прутики ореховые вместо мачт воткнули и пустили по реке. Закачались скорлупки на воде, то в одну сторону кренятся, то в другую, но выпрямились, поплыли. Плывут скорлупки по реке, мачтами-прутиками покачивают, а ребята берегом за ними бегут, смеются, напутствуют их в доброе плавание. Захлестнула речная волна скорлупки, накрыла с головой, только мачты торчат. Испугались ребята, ахнули в один голос, но схлынула волна, а скорлупки на реке покачиваются, плывут, как ни в чем не бывало. И снова бросились ребята наперегонки со скорлупками, бегут, подбадривают кораблики.
Вдруг — что это? Смотрят ребята, глазам своим не верят — зазеленели, покрылись листочками прутики ореховые, словно флажками изумрудными украсились. Подул попутный ветер, и затрепетали флажки, как будто замахали ребятам на прощание. И ребята руками замахали и дружно закричали: «Ура-а-а!»
А на другом берегу реки Митуа стоит, все никак в толк не возьмет, что такое случилось. И вдруг взгляд его упал на скорлупки-кораблики с зеленеющими прутиками-мачтами. Узнал Митуа скорлупки ореха, доставившего ему столько бед. Побагровел Митуа, то ли от страха, то ли от ярости, и попятился назад. А на берегу сеть раскинута. Та самая сеть, которую орех продырявил. Латал-чинил ее Митуа, чтобы снова в реку закинуть, рыбку большую и маленькую половить. Пятился, пятился Митуа, оскользнулся на рыбьей чешуе и прямо в сеть угодил. Барахтается в сети Митуа, подняться не может, а сеть вкруг него еще крепче обкручивается. Митуа по земле катается, вопит, да что толку. Не выпускает его цепкая сеть на волю. Сквозь щелочки-ячейки пялится Митуа на реку, а скорлупки-кораблики все дальше и дальше по реке плывут, флажками-листиками помахивают, над Митуа насмехаются, с ребятами прощаются.
Так они и скрылись из виду…
