Мы все невольно двинулись за ними.

— Очень просим… Ну что с нами случится, мы же не дети, мы же не первый раз идем на мельницу. Для нас это будет как поход, и мы хоть немного поможем колхозу. Ну не откажите нам, пожалуйста, — упрашивали ребята.

Председатель остановился, вытащил папиросу. В его огромных руках папироса казалась крохотной.

— А вы советовались со старшими? — повернулся председатель к Гигии.

— Пока нет… — запнулся мальчик.

— А вдруг не пустят?

— Пустят, пустят! — закричали мы все.

— Я согласен, но сперва спросите родителей, а потом приходите ко мне.

Мы запрыгали от радости и помчались обратно в деревню. Бригадир пошел было за нами, видимо, что-то хотел сказать, но раздумал, махнул рукой и отстал. Мы пробежали мимо загорелого, худощавого колхозника, который, засучив рукава, отмывал от купороса руки.

— Брось, Михако, может, тебе и не придется ехать на мельницу, — крикнул ему председатель.

С шумом, с веселым смехом ворвались мы в деревню, с грохотом взбежали по лестнице Левана, ворвались во двор Мумуки, окружили мать Гигии, сладкими словами умаслили мою бабушку. Наконец сумели всех уговорить. Сердца наши переполняла гордость…

Было уже за полдень, когда с мешками на плечах шагали мы по направлению к Хангэсу. У некоторых утренний энтузиазм уже прошел, кое-кто сгибался под тяжестью мешка, то и дело перекладывая его с плеча на плечо. Труднее всех пришлось с непривычки мне, но я всячески старался, чтобы ребята не заметили этого. Я никому не уступал в силе, кроме Гигии, да и мешок мой был не больше, чем у других, но деревенские ребята были выносливее.

«Хоть бы кому-нибудь захотелось отдохнуть», — думал я, а сам все больше и больше отставал. Постепенно стихли разговоры, шутки, смех. Все брели молча. Впереди шел Гигия, позади всех плелся я. Ребята оглядывались, спрашивали, не устал ли я, но я делал беззаботное лицо и, улыбаясь, качал головой.

С тяжелым грузом на плечах, шагая гуськом, мы, наверное, были похожи на муравьев. Возможно, я еще некоторое время смог бы тащиться из последних сил. Но Гигия свернул на крутую тропинку — так было ближе, — и дорога пошла в гору. Я начал задыхаться и, чтобы ребята не заметили, как мне тяжело, еще больше отстал. Мешок выскальзывал из моих горячих ладоней.

«Положу на землю и поволоку, — мелькнуло у меня в голове, но я постеснялся самого себя, хотя чувствовал, что ноги мне уже не подчиняются, а мешок взмок от пота. — Эх, городской человек, неженка, зря ты вздумал равняться с закаленными деревенскими ребятами…»

Вдруг мешок выпал у меня из рук. Я быстро нагнулся и сделал вид, будто сам положил его на землю. Почувствовав, что ребята оглянулись, я свернул в кусты, немного подождал и снова вышел на тропинку. Вижу, ребята сложили мешки в ряд, а сами присели отдохнуть. Я упал как подкошенный и прижался к земле.

— Солнце заходит, — сказал Мамука.

— До ночи еще долго, — добавил Леван.

— Мы уже прошли половину пути и сумеем дойти засветло, — сообщил Гигия. Он лежал на небольшом холмике, положив руки под голову, и глядел в небо.

— Интересно, что думает теперь наш председатель? Наверное, решил, что мы уже возвращаемся домой, — сказал я.

— Хороший он человек, — добавил Мамука.

— Хороший! А почему не послал с нами своих ребят? — спросил я.

Гигия засмеялся:

— Куда им, они еще под стол пешком ходят: одному девять, а другому шесть лет.

— Чего же тогда твой отец спрашивал: почему ты не дружишь с ними? — сказал я и потянул Бачуку за штанину.

— Не знаю, сегодня он сказал это впервые, я сам удивился, — ответил Бачука, поглядывая на Гигию.

Мамука приподнялся, достал папиросу и стал шарить в кармане.

— Сейчас же выбрось! — сказал Гигия, не глядя на него.

— Покурю немножко, у меня только одна папироска, больше нет.

— Брось, говорю!

— Ты думаешь, я правда курю? В дорогу взял, так просто…

Гигия быстро приподнялся. Мамука тотчас бросил папиросу, словно обжегся. Потом рассердился.

— Ведь и ты курил?! — выкрикнул он, глядя на Гигию.

— Курил, а теперь не курю. Влетело. — Гигия взглянул на дорогу и сказал: — Ну, а теперь пошли, опоздаем.

Ребята нехотя встали.

— Это чей мешок? — вдруг спросил Гигия, показывая пальцем на один из мешков.

Я оглянулся и увидел среди восьми одинаковых мешков один очень маленький.

— Чей, я спрашиваю? — Гигия посмотрел на меня.

— Кажется, мой, — пробормотал Бачука и нагнулся, чтобы поднять мешок.

— Из-за этой горсточки пошел ты в такую даль? — гневно крикнул Гигия.

— Такой мне дала мама…

— А где твой мешок, Нугзар? — спросил Гигия у меня.

Я показал.

— Возьми его мешок и тащи, — подтолкнул Гигия Бачуку, а маленький мешок сунул мне. — Не стыдно, заставляешь тащить гостя, а сам идешь налегке.

— Я не виноват, я…

— Ах, ты еще не виноват! — прервал его Гигия.

Я почувствовал себя неловко перед Бачукой, пытался схватить свой мешок, но ни Бачука, ни Гигия не уступили.

Мы продолжали путь. Вскоре подъем остался позади, и перед нами открылась чудесная долина. От лесистых гор веяло прохладой. Нам уже казалось, что мы слышим, как шумят сверкающие на солнце потоки воды. На правом склоне горы показалось красивое белое здание.

— Это электростанция, — сказал мне Леван.

У нас будто выросли крылья, мы понеслись вниз, не чувствуя тяжести мешков. Немного ниже электростанции мы увидели маленький, словно улей, дощатый домик. Это была мельница. Теперь я шагал свободно, совершенно не чувствуя тяжести мешка. Зато Бачука еле тащился с моим мешком, стараясь идти в ногу с Гигией, но не поспевал. Наконец он догнал его и достал из кармана что-то черное.

— Гиги, отец привез мне из Кутаиси вот этот фонарик, возьми, дарю тебе.

Гигия замедлил шаг и взглянул на фонарь:

— Правда, подаришь?

— Правда. Нажмешь вот так, видишь? Горит. Уберешь палец — потух. Папа говорит, что гореть он будет долго. На, возьми.

— Нет, — неожиданно резко сказал Гигия.

— Возьми. Папа мне еще купит… Слышишь, Гигия? Возьми.

— Нет, не хочу. Потом когда-нибудь попрекнешь меня. — Гигия поправил на спине мешок и пошел быстрее.

— Подари мне, если самому не нужен, — сказал Леван обиженному Бачуке, подмигивая нам.

Бачука не обратил внимания на его слова, он подышал на стекло фонарика, почистил его о рубаху и снова спрятал в карман.

— Ребята, смотрите, какое быстрое течение. Поскользнешься и не выплывешь, — сказал Леван, когда мы подошли к речке.

— Нам-то что, пусть расстраивается Гигия, смотри, какой груз лежит у него на спине, — сказал Тенго, веснушчатый курносый мальчик.

— А вдруг его свалит течение? — заметил я.

— Бачука здесь, прыгнет в воду и спасет, — засмеялся Мамука.

Бачука сдвинул брови:

— Я плаваю не хуже тебя.

— О том и разговор, — подбодрил его Мамука.

— Давай пошли! — крикнул Гигия. — Я нашел брод. Возьмитесь за руки и шагайте смелее, не бойтесь.

Вначале мне казалось пустяковым делом перейти реку вброд. У берега вода была теплая и течение не сильное. Но, когда мы дошли до середины реки, я испугался, ухватился за руку идущего впереди Тенго и подумал: «Если поскользнусь, брошу мешок». Вода переливалась через глыбы камней с оглушительным шумом. Над рекой стоял грохот, казалось, ущелье, высокие горы, небо и даже далекие поля были полны им. Потом постепенно шум стал стихать, и внезапно мне показалось, что я оглох — кругом царила тишина, и только стрекоза тонко звенела в воздухе…

Мы подошли к мельнице. Вышел старик мельник, равнодушно оглядел нас, взял две низкие скамейки и внес в домик. Он словно не заметил нас.

— Заходите, чего стали! — неожиданно послышался его низкий голос.

Пока мололось чье-то зерно, мы вытащили завтрак и начали есть. Кто взял с собой из дому лепешки и сыр, кто соленые огурцы. Бачука достал жареную курицу. Он протянул кусок мне, потом другим, а перед Гигией положил куриную ножку.