— Здравствуй, шони!
— Здравствуй!
— Меня зовут Циру, шони.
— А меня Гау.
— Гау?
Сван кивнул головой.
— Га-у, — повторила Циру.
— Ци-ру, — повторил сван. — Сошедшая с небес. Хорошее имя.
— Сошедшая с небес, — рассмеялась Циру. — Никому, кроме тебя, не нравится мое имя, Гау. — Она лукаво глядела на свана из-под упавших на лоб волос. — А я уже подумала, что ты не договорился с Катран-батони…
— Договорился.
— Он очень скупой, Катран-батони.
— Я бы и за полцены пошел к нему работать…
— Почему, Гау? — Циру глядела на него и радовалась, что он не выдерживает ее взгляда. — Почему ты работал бы за полцены, Гау?
— Не знаю…
— Ничего-то ты не знаешь, Гау.
— Ничего не знаю… — повторил Гау. Он сразу понял, что сказал глупость, и еще больше смутился.
— Какой ты смешной, право!.. А знаешь, ты так наточил мотыгу, что она режет, как бритва.
— Мотыга должна быть острой…
— А я из-за нее всю кукурузу порубила, это ты виноват…
— Да, я виноват…
Им обоим страстно хотелось открыть сердце друг другу, но они не решались.
— Гау, — сказала после долгого молчания Циру, — Катран-батони очень скупой, смотри, чтобы он не заморил тебя голодом.
— Как собака от хромоты не помрет, так и Гау от голода.
— Какой ты смешной, Гау!
— Знаю, что смешной…
— А надолго ты нанялся к Катран-батони, Гау?
— На полтора месяца.
— Это очень мало, Гау… Полтора месяца пройдут быстро.
Гау промолчал.
— До свидания, Гау.
— Уже уходишь?
— А что мне делать?
Ему хотелось сказать: побудь еще немножко со мной. Впрочем, Циру и так догадалась: она повернулась, собираясь уходить, но смотрела на дорогу и не уходила.
— Утром я по этой дороге хожу в поле, Гау, а вечером по ней возвращаюсь…
Это была неправда; на самом деле она ходила другой, и дорогой более короткой.
— Хорошая дорога, — сказал Гау.
— Хорошая? — рассмеялась Циру. — Чем же она хорошая?
Рассмеялся и Гау, и смех его был чем-то похож на смех Циру. Они оба ощутили это и не удивились.
— Я и другой дорогой тоже хожу в поле.
— И та дорога хорошая…
— Но теперь я буду ходить только по этой дороге, ладно? До свидания, Гау.
— До свидания, Циру!..
7
Гау, не отрывая глаз, глядел вслед уходящей девушке. Тени тополей полосами лежали на дороге, и на Циру падали то лучи солнца, то тени деревьев. Она шла легко, словно скользя над землей. Это впечатление еще усиливалось от быстрой смены света и тени, игравших на ее платье. Но вот Циру скрылась за поворотом, и Гау почудилось, что и дорога, и весь мир вокруг сразу угасли, обесцветились. И тогда он увидел медленно бредущую к нему Мзису. Она шла издавна знакомой ему походкой женщины, сломленной тяжелым трудом. Как всегда печальная и покорная, она подошла и остановилась, в глазах ее не было ни укора, ни жалобы…
Чтобы не глядеть на Мзису, не сравнивать ее мысленно с Циру, Гау яростно принялся за работу. Щепки от кольев отлетали на добрую сажень. Уже спустились сумерки, а Гау все тесал и тесал колья. Батраки Катран-батони, глядя на него, дивились: это какой-то дьявол, а не работник! Закончив наконец работу, он не стал ни умываться, ни есть. Тут же, в винограднике, расстелил под орехом бурку и сразу уснул, едва опустив голову…
Спал Гау беспокойно: то являлась ему Циру, то Мзиса. Не взошла еще рассветная звезда, как он проснулся и сразу же взялся за топор. Но работа не давалась ему. "Черт плюнул мне на руки!" — сердился Гау, хотя и понимал, что дело тут не в черте.
Медленно приближался рассвет. Вот хрипло, словно простуженным голосом, запел старый петух Катран-батони. Ему ответил соседний, тому — другой, и пошла по всей деревне петушиная перекличка. Прокукарекал петух на самой околице, и тогда снова запел петух Катран-батони, петушиному пению не было конца. Гау заслушался. Вдруг он увидел идущую по дороге Циру. Она шла быстро, с мотыгой на плече.
— Здравствуй, Гау! — окликнула она его издали. — Что подняло тебя в такую рань?
— А тебя, Циру?
— Дело, Гау, — серьезно ответила девушка. — Я в семье один работник, а поле не ждет…
— Да, дело ждать не любит…
— Что же, не буду отрывать тебя от дела…
— Уходишь? — печально отозвался Гау.
— А что же мне делать, Гау?
— Не знаю…
— Займись делом, Гау, — ответила Циру. — Я вернусь опять этой дорогой.
Гау хотел было сказать, что он не отведет глаз от дороги, но Циру вдруг заслонила Мзиса, и слова застыли у него на устах.
— Ты что же, не хочешь, чтобы я вернулась по этой дороге? — донесся до него издалека голос Циру. — Ты не слышишь меня, Гау?
Гау в самом деле как бы вдруг оглох и онемел. Он и не заметил, как удалилась Циру и ее место заняла молчаливая, покорная Мзиса. Уж лучше бы она рассердилась, укоряла бы его, попрекала… И тут в его памяти с необычной живостью возникла картина детства…
К их соседу приехал в гости ушгульский родственник Джансуг Хергиани. За спиной гостя сидела на коне девочка лет десяти-двенадцати. Джансуг еще не сошел с коня, как девочка, словно бесенок, спрыгнула на землю, дала пинка привязанному к столбу козленку, ухватила за хвост перепуганную кошку и забросила ее на крышу сарая, пихнула ногой щенка, разогнала испуганно закудахтавших кур. Пока Джансуг слезал с коня, она уже переполошила весь двор.
— Дали! — рассердился он на дочь. — Веди себя прилично, ты ведь умная девочка!
— Я ум в дороге оставила, — усмехнулась девчонка и ткнула пальцем в повешенное для просушки сито.
Гау, не сводя глаз с Дали, выгонял в это время из хлева коров и коз, а та, как ветер, неслась по крохотному, величиной с бурку, дворику. Во все глаза глядела на нее и Мзиса: она только что выгнала своих коров со двора и ожидала Гау. Пораженные поведением маленькой гостьи, Гау и Мзиса то и дело удивленно переглядывались. Дали заметила это, подлетела к Мзисе, больно ущипнула ее, сунула руку в ее сумку, вытащила сыр, откусила, сплюнула и бросила остаток щенку, забившемуся в страхе в угол двора.
— И я пойду с вами! — сказала она Гау тоном приказа.
— А мы тебя не возьмем, — зло посмотрел на нее Гау. Ему не нравилась эта девчонка: волосы ежиком, красное лицо, растопыренные руки, мелкие зубы и серые, отчаянные глаза.
— А я все-таки пойду, — сказала Дали вызывающе, — назло этому червяку! — сверкнула она глазами на Мзису.
…Когда Дали взбежала на вершину горы, девочки и мальчики, пасшие скот, играли в шапки. Запыхавшаяся, взмокшая от быстрого бега, она остановилась неподалеку от них. В это время Гау, заложив за спину руки и стоя на одной ноге, медленно, не сгибая колен, склонился к земле, чтобы ухватить шапку зубами.
— Подумаешь, большое дело! — воскликнула Дали и толкнула Гау.
Гау упал и стукнулся лбом о большой камень. Дали даже не взглянула на него. Она сама встала около шапки, заложила за спину руки, отставила ногу и уже готова была нагнуться, когда Мзиса вне себя от гнева ступила на шапку.
— Эй, ты, — крикнула Мзиса, — сейчас же убирайся отсюда!
— Посмотрите-ка на эту свиную вошь, — с усмешкой отозвалась Дали.
— Убирайся, или я раскатаю тебя, как войлок для бурки!
Девочки набросились друг на друга и покатились по земле. Они били, царапали, щипали одна другую, как хищные птицы. Мзиса явно одолевала, и потому ребята не вмешивались в их драку. Внезапно Дали схватила в руку камень и снизу ударила Мзису в лицо.
— Получай! — она вскочила и дала Мзисе пинка.
Все в молчании ждали, что сделает Гау. И хотя Гау совсем ошалел от сильного ушиба о камень, он все же поднялся и подошел к Дали. На лице его была такая ярость, что даже эта отчаянная девчонка в страхе застыла, не отрывая глаз от его сжатых кулаков, каждый из которых казался ей сейчас величиной с кузнечный молот. В этот момент между ними встала Мзиса с окровавленным, распухшим лицом, взяла Гау за руки и заставила его разжать кулаки.
