— Я не могу подыскать другого слова, Майя. Ты помнишь о своем обещании? Ведь ты должна оправдать доверие, ты не захочешь опозориться перед народом! — Не дождавшись ответа Майи, он продолжал: — У тебя голова закружилась от успеха, ты не знаешь, за что взяться. Очнись, Майя, я не хочу, чтобы ты рисковала. На кой черт далась тебе эта отсталая бригада? Ты отказываешься от своей бригады, лучшей во всем районе, и просишь… — от волнения он запнулся.

— …бригаду, которой нужна помощь, которую надо поставить на ноги, — продолжала за него Майя, — дальнейшее существование которой в таком виде — позор не только для нашего колхоза, но и для всего района. Неужели человек должен браться только за такие дела, где его завоеванной славе не грозит никакая опасность? Так, по-твоему, Георгий?

— Но, Майя, почему именно ты должна идти в эту отсталую бригаду, а не кто-нибудь другой? Ты ведь сама видишь: все наотрез отказываются.

— Почему же туда должен идти кто-то другой? — Майя теперь говорила быстро, не переводя дыхания, словно давно накопившиеся чувства нашли наконец выход. — Георгий, Георгий, неужели это твои слова, неужели это ты говоришь?

— Майя, — смутился Георгий. — Майя!

— Замолчи, замолчи же! — воскликнула сдавленным голосом Майя. Открыв калитку, она бросилась к дому.

Георгий остался один. Он долго ходил по переулку и очнулся от своих тяжелых мыслей, лишь когда забрезжил рассвет и показались первые лучи солнца. Лицо его побледнело, глаза ввалились, но он с радостью понял наконец, что Майя права. Эта радость была искренней и сильной, и его с необыкновенной силой потянуло к Майе, Георгий пробежал двор, миновал балкон, открыл дверь, вошел в комнату и остановился перед кроватью.

Майя лежала на спине. Слабый свет, струившийся из окна, освещал ее лицо, разметавшиеся по всей подушке волосы. Георгий никогда не видел Майю такой юной, нежной и прекрасной.

Он хотел коснуться ее рук, волос, хотел просить прощения, целовать ее, но Майя так крепко, так сладко спала, что Георгий боялся пошевелиться…

Сардион вел гостей к Майе самой короткой дорогой. Подъем был крутой, липкая глина приставала к ногам, идти было трудно. Остановились передохнуть у сарая, где хранились рабочий инструмент, корзины, одежда. В одном углу сарая стояли культиваторы, в другом были свалены лопаты.

Платон заглянул в сарай, увидел груду лопат, подошел и взял одну из них.

— Узнаете? — спросил улыбаясь председатель. — У нас это называется лопатой Мариам Твалтвадзе.

Платон даже крякнул от удовольствия, и на его лице вновь появилось выражение, говорящее: "И это у нас переняли, и этому у нас научились…" Он уже собрался было высказать свою мысль вслух, но заметил беспокойство Мариам и сдержался.

— У нас теперь все колхозники работают такими вот укороченными лопатами, — продолжал Сардион.

— По кустам заметно, — самодовольно отозвался Платон. — Кто может сказать, что хоть у одного куста повреждены корни?

— В наших кузницах в нынешнем году изготовляют только лопаты Мариам Твалтвадзе К нам поступает такое количество заказов из других колхозов, что мы не успеваем их выполнять.

Платон повертел лопату в руках.

— Вот она какая, значит, "лопата Мариам"! — воскликнул он, не удержавшись, и изо всех сил ловко воткнул лопату в землю.

Сердце Мариам наполнилось радостью. "Лопата Мариам Твалтвадзе", — выходит, что я уж не так сильно отстала… Майя, моя милая Майя, ведь это ты перенесла сюда мой опыт…" Мариам поспешно устремилась вперед, чтобы поскорее увидеть Майю.

Из-за пригорка послышались оживленные возгласы и смех. Гости прошли еще несколько шагов, и их взору представилась раскинувшаяся на плато чайная плантация.

Несущиеся с гор водные потоки собирались здесь, на плато, и с помощью канав отводились в специальные водоемы. Вода сверкала на темно-зеленых кустах, на траве, в канавах.

Девушки закончили "охоту" за водой и теперь затеяли игру. По воде шлепала босая, с подоткнутым платьем Майя. Она размахивала руками и заразительно смеялась. В некоторых местах вода доходила ей до колен. Мокрое платье плотно облегало ее стройную фигуру. Возгласы и смех обступивших Майю девушек оглашали всю плантацию. Они толкали друг друга, стараясь окунуть в воду. Чуть поодаль стояла Гванца. Она с завистью смотрела на Майю. Соблазн был велик: ей тоже хотелось броситься в воду, но сегодня, как назло, она нарядилась в новое платье — провожала друга в город.

Майя неожиданно повернулась в сторону Гванцы:

— Иди, Гванца, чего ты ждешь?

— Ты с ума сошла, Майя, в этом платье?

— Иди, говорю тебе! — И Майя схватила Гванцу за подол.

— Да… Но… — У Гванцы перехватило дыхание. Она не могла себя сдержать, сорвалась с места и прыгнула в воду.

— Ой, ой, председатель! — крикнул кто-то.

— Сардион гостей привел!

— Гости, девушки, гости!

Майя обернулась и, увидев Мариам и Платона, на мгновение оторопела. — Тетя Мариам… — прошептала она посиневшими от холода губами. — Тетя Мариам! — закричала она во весь голос, выскочила из воды и бросилась навстречу Мариам. — Приехала, приехала?! Как мы тебя ждали!

Девушки тотчас же окружили Мариам, всем им хотелось обнять и расцеловать ее. Ведь и для них она была такой же близкой и родной — столько хорошего рассказывала Майя об этой замечательной женщине!

Мариам увидела взволнованные, улыбающиеся лица девушек и покраснела: "А я-то стыдилась ехать к Майе… к ним… Разве здесь мало такого, чего мы не знаем, чего нет у нас?" — Мариам взглянула ясным, открытым взором на Майю и ее подруг. Девушки теснее обступили гостей, и со всех сторон посыпались вопросы:

— Вам нравится наша плантация?

— Ваша ученица поставила на ноги всю бригаду!

— Майя прославила вас!

Мариам читала в глазах девушек радость, искреннюю признательность.

— Майе было двенадцать лет, когда она пришла на плантацию, — неожиданно для самой себя заговорила Мариам. — Сколько раз я прогоняла ее из бригады: рано тебе работать на плантации, иди учись! А она уйдет, бывало, за калитку, пройдет несколько шагов и снова явится через плетень. Она была такая маленькая, что могла поместиться у меня в подоле, — сказала Мариам и улыбнулась. — И все-таки добилась своего! Она успевала и учиться и работать Майя так и смотрела нам в глаза: жадная была до работы, все хотела знать! В тринадцать лет она постигла все тонкости, все секреты!

— Если я чему-нибудь научилась, то должна благодарить тебя, тетя Мариам!

— Погоди, погоди, детка! Я не для того говорю, я никого не собираюсь удивить… Все вы теперь такие — наша молодежь! — и она невольно задержала взгляд на стоявшей перед ней Гванце.

Девушки неотрывно смотрели на Мариам восторженными глазами. Личико у Гванцы было такое нежное, что Мариам захотелось обнять ее, крепко прижать к груди, расцеловать.

— Вот Гванца. Я ее совсем не знаю, но твердо уверена, что она, как и Майя, никогда не будет довольна достигнутым…

Мариам оставалась на плантации до глубоких сумерек. Она пообедала вместе с колхозницами, затем пошли все вместе на плантацию собирать чай. Мариам делилась с девушками своим опытом. Она задавала Майе, Гванце и другим сборщицам множество вопросов. Девушки отвечали с такой охотой и любовью, а Мариам слушала их с таким вниманием и интересом, что никто не заметил, как подкрались сумерки.

Было уже совсем темно, когда наконец Мариам и Майя остались вдвоем. Их кровати стояли рядом. Комната была не освещена, они не видели друг друга, но понимали одна другую с полуслова.

Окно было открыто. Слабый ветерок слегка колыхал ветви апельсинового дерева, приглушенно шелестели листья.

Майя расспрашивала о своих подругах, родственниках, соседях. Кто из девушек вышел замуж, кто уехал учиться в Тбилиси, у кого родились дети — девочка или мальчик, — и о чем еще только не расспрашивала Майя!

Некоторое время они лежали молча, пытаясь уснуть, но им столько еще надо было рассказать, что для этого, пожалуй, не хватило бы многих ночей.