Джодах проснулся от холода. Холод охватил тело Джодаха, невзирая на шерстяное одеяло, в которое он был плотно укутан. Хотя в комнате с закрытыми ставнями было темно, Джодах мог представить, как воздух кристаллизируется при выдохе и опускается ему на лицо легким снежным душем.

Джодах ненавидел холод.

Он медленно поднялся, все еще завернутый в тяжелое одеяло, и, проклиная холодный воздух, похромал к огню. За ночь огонь погас, оставив лишь несколько красных угольков, прилипших к серой массе обгоревших дров.

Джодах опустился на колени, чтобы раздуть огонь, надеясь вернуть пламя к жизни. Холодные плитки высасывали тепло из его ладоней, и прикосновение к их прохладной, гладкой поверхности слегка прочистило ему мозги. Он дернулся назад, выпрямляясь, но продолжил стоять на коленях перед слабеющими угольками словно молящийся, кланяющийся мертвому богу.

Холод несколько прояснил его мозги. Он моргнул и очистил свой разум от мусора, от сонной путаницы и холодного онемения. Несмотря на свою неприязнь к холоду, Джодах подумал о горах, высоких и величественных, несущих на своих вершинах снеговые шапки, словно короны. Он подумал о горах и той силе, что скрыта в них.

Сила медленно приходила к нему, как будто сама магия замерзла. Она, словно густой сироп, сливалась в тусклый красноватый шар в глубине его разума, медленно становясь все ярче и ярче, и, в конце концов, засияла словно огонь, который Джодах хотел чувствовать в сердце.

Только когда мысленное изображение шара в мозгу Джодаха стало ярко красным, он провел рукой над гаснущими угольками и пробормотал несколько древних слов. Угли сразу же вспыхнули, остатки почерневшего дерева загорелись так, словно их макнули в ворвань. Пламя с бело-синим отливом побежало по несгоревшим бревнам, превращая остатки огня в новый костер.

Джодах дотянулся до кучи дров и вытащил два длинных полена. Он положил их в огонь крест-накрест, и они тут же занялись. Оказавшись возле языков ревущего пламени, Джодах плотно завернулся в одеяло и потер замерзшие руки.

И после всех этих лет, отметил он, он все еще ненавидел холод.

Джодах массировал заледеневшие руки до тех пор, пока к ним не вернулось какое-то подобие чувствительности, и лишь после этого остановился, чтобы осмотреться вокруг. Он был в маленькой комнате с плотно закрытыми ставнями, обычным матрасом, горящим теперь очагом и маленьким письменным столом под древним зеркалом. В отчаянной попытке сделать комнату уютной, в хрустальную вазу с ледяной водой кто-то поставил несколько желтых цветков.

Он не узнал вокруг себя ничего. Он никогда раньше не видел эту комнату.

Джодах потер виски и попытался подумать. Несомненно, он бывал здесь раньше. Холод лишь замедлил его мысли, аналогично тому, как он замедлил его воспламеняющую магию. Он был в …

Он не мог вспомнить.

Он пришел сюда для …

Ничего.

Он пришел сюда из …

Опять ничего. Все выглядело так, словно в его разуме проделали огромную дыру.

По его спине поползли мурашки. Он был кем-то заколдован, заболел или был взят в плен? Может, он сошел с ума?

Джодах отошел от очага, забытое одеяло упало. Он спал в тяжелой шерстяной ночной сорочке и столь же тяжелых штанах, которые едва защищали от холода. Джодах прошел к единственной двери из комнаты и взялся за холодную, белую ручку. Заперто.

Почти автоматически он поднял руку, вытянув два пальца, его разум обратился к далеким сельским землям его юности. Он мог легко вызвать тонкий силовой клинок, достаточно послушный, чтобы обернуться вокруг засова замка и выдернуть его. Это было для него обычным делом, практически второй натурой, как зажигание огня.

Вдруг он остановился. Замок показался ему странным, украшенным и сделанным из серебристо-серого материала. Металл был ему одновременно знакомым и незнакомым, но, тем не менее, вызывал неприятные ощущения. Посмотрев на дверную коробку, Джодах заметил, что на ней были вырезаны многочисленные руны. Некоторые были до боли знакомыми, другие – чужими, но Джодах был уверен в том, что по своей природе все они – магические.

Джодах повернулся к окну. Судя по пропускаемому внутрь свету, за ним вполне могла оказаться стена. Оно было закрыто парой крепких ставней, щели между ними и рамой были заткнуты толстым войлоком. Две половины ставней были скреплены толстым штырем. Никаких рун и странного металла.

Джодах вытащил штырь и открыл левый ставень. Он тут же ощутил, как в комнату ворвался холодный воздух – заткнутый войлоком щит предназначался для того, чтобы не пропускать ветер. Вместе с холодным воздухом внутрь попало и немного света. Окно представляло собой мозаику из круглых стекол, похожих на бутылочные донышки, скрепленных между собой известью. Джодах не мог ничего видеть сквозь грубо обработанное стекло, но проходивший сквозь него свет казался слишком белым и ярким, чтобы быть естественным.

Мозаичное окно занимало весь проем. Не было признаков отверстий или швов – оно было вмонтировано в стену. На оконном переплете виднелись руны.

Маг вздрогнул, закрыл ставень, вставив штырь на место, и, стуча зубами, вернулся назад к теплу. Судя по ощущениям, сейчас была зима, или он находился высоко в горах. Как он сюда попал? Что последнее он мог вспомнить?

Он помнил, как странствовал со своим учителем Воской. Нет, это было много лет назад. Он помнил, как Воска пытался научить его заклинанию зажигания огня, но не помнил, как выучил, хотя, очевидно, сейчас у него получилось. Там были гоблины, Церковь, женщина, война и морское путешествие.

Морское путешествие? подумал Джодах. Да, и кораблекрушение, и кое-что другое. Много всего другого, но теперь его память начала слабеть, как следы, которые смывают набегающие волны. Человек в лохмотьях. Человек в богатом наряде. Третий человек в клетке. Нет, третий горел огнем. Опять женщина, темноволосая и раздраженная. И …

Джодах покачал головой. Что-то произошло, но было потеряно для него. Он что-то знал. Там была библиотека, и он на мгновение подумал о растениях, хотя и не мог вспомнить, почему. Воспоминания перемещались и сопротивлялись, пытаясь избавиться от сознательных мыслей. Невзирая на все усилия, его воспоминания отказывались собираться вместе.

Он знал, как его зовут. Он знал, что может произносить заклинания (хотя и не помнил, где и как их выучил), и помнил, что очень долго учил этим заклинаниям других.

Яркий огонь прогнал почти весь холод. Джодах через всю комнату направился к столу. Это был простой письменный стол с наклонной крышкой, подходящий для того, чтобы проводить за ним долгие ночи, делая заметки и отвечая на корреспонденцию. Сбоку была пустая полка для книг. Джодах взглянул на нее и задал себе вопрос, а были ли здесь обычно книги. Ничто не всколыхнуло его воспоминаний.

Он обыскал ящик стола, но и там не нашел ключа к разгадке, никаких связок писем или тайника с бумагами, могущими объяснить его нынешнее состояние. В ящике лежал чистый лист пергамента, перья были заточены, но не использовались, чернила затвердели, а маленькая чашечка не была запачкана их каплями.

Джодах нахмурился и поднял голову, увидев целиком свое отражение в зеркале. Он едва не отшатнулся, удивившись тому, что увидел в старом стекле.

Он был стариком. Не глубоким и древним стариком, но все-таки стариком. Он помнил, как был юношей, худым и жилистым, словно леопард. Теперь его скелет нес тяжесть зрелости – он был не толстым, по крайней мере пока, мускулистым и крепким. Его волосы были длиннее, чем он помнил, а лицо чисто выбрито – он помнил, как гордился жалкими тонкими усиками и бородкой, которая выглядела так, как будто он хлебнул чернил.

Но самыми старыми были глаза. Они не подходили его лицу. Это были древние, почтенные глаза, которые видели слишком много для одной жизни. Пальцами левой руки Джодах прикоснулся к лицу, и существо с древними глазами в зеркале повторило его жест.

– Когда, – произнес Джодах неожиданно сухим и скрипучим голосом. Он откашлялся и произнес снова. – Когда я настолько состарился?