Agustina Bazterrica — Unamuno's Boxes

© 2020 by Agustina Bazterrica — Unamuno's Boxes

© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2023

 https://vk.com/litskit

Я сажусь в такси у дома 900 по Алемскому проспекту. Бросаю на сиденье кошелек, сумку с одеждой, папку с записями и конверт с квитанциями. Пока я ищу свои перчатки, я говорю:

— Во Флорес, угол Бильбао и Мембрильяр.

Глупое название, Мембрильяр, легкомысленное. Я представляю себе героя, пристрастившегося к банкам с вареньем мембрильо. Мы поехали по Ривадавии или Индепенденсии? Я не могу найти свои перчатки и медлю с ответом. Неважно, езжай куда хочешь.

— По Индепенденсии мы доберемся быстрее, сеньора.

Сеньора? Он только что назвал меня сеньорой? Я нахожу перчатки, успокаиваю себя, не отвечаю. Сеньора, тогда я ставлю на Индепенденсию. Я по-прежнему не отвечаю.

Я оглядываю такси. Пустая, чистая пепельница; табличка "Оплата с пересадкой" без просьб и благодарностей; розовая соска-пустышка, висящая на зеркале заднего вида; собака, без всякого достоинства виляющая головой, говорящая "да" всему и всем. Аура статичной чистоты, расчетливой упорядоченности выводит меня из себя. Я снимаю перчатки, ищу ключи, кладу их в карман пальто. Прикрытая старость раздражает меня. Я смотрю в окно. Меня одолевает сонливость.

— Ты не возражаешь, если я включу музыку, дорогая?

Я растерянно смотрю на водителя. Когда именно я превратилась из сеньоры в возлюбленную? Неужели из-за величины проспекта 9 де Хулио в его мозгу возникли ошибочные связи? Это мой псевдоинтерес к его естественной среде обитания заставил его отказаться от формальностей?

— Я не возражаю, — сухо отвечаю я.

Он ставит кумбию (фольклорный стиль музыки с колумбийского побережья Атлантики), и я не против. Я смотрю на информацию о водителе, чтобы знать точное имя, которое я буду проклинать в своей голове. Пабло Унамуно. Ирония удивляет меня. Никогда бы не приняла носителя столь выдающейся фамилии за любителя кумбии. Я смеюсь над своей идиотской элитарностью, затем распускаю ноги, пытаясь скрыть это. Я смотрю на его фотографию. Либо она сделана недавно, либо сеньор Унамуно применяет к себе ту же формулу бессмертия, что и к своей машине. Холодно, но я представляю, что его рубашка распахнута, так что кристально ясно, что он делает упражнения, поднимает тяжести, мешки с цементом, сумки с квитанциями, записками, одеждой, литературными и философскими теориями. Он останавливается на светофоре, смотрит на меня в зеркало, улыбается. Он закладывает руку за пассажирское сиденье, и, свисая с его запястья, я вижу золотой браслет с надписью "AMAНДA". Подозреваю, что она и есть владелица пустышки. Если бы она была матерью владельца пустышки, браслет был бы спрятан. Прямые волосы, рваные джинсы, он уверен, что этого вида достаточно. Я скрещиваю ноги. Мне скучно от красоты, которая проста, насыщенна банальностью.

Потом я вижу их. Свет с проспекта Хуана Баутисты Альберди отражается от его ногтей — ногтей, подстриженных с преданностью, присущей только самым ценным вещам. Рука Унамуно по-прежнему лежит на пассажирском сиденье, и я могу непосредственно рассмотреть два слоя прозрачного лака, нанесенного с терпением одержимого и точностью просветленного. Мы внезапно останавливаемся на светофоре, и я немного подаюсь вперед, убеждаясь, что его кутикулы безупречны. Я чувствую прилив сил и открываю окно. Что бы подумал обо всем этом Хуан Баутиста Альберди? Он не смог бы понять, что истинный гений сосредоточен в обыденных, банальных деталях, а не в трактатах по дипломатии или эрудированной литературе. Он не уловил бы важности ничтожного. Я устраиваюсь в кресле и закрываю окно. Холод отвлекает меня.

Я думаю: Унамуно что-то скрывает своими ногтями. Их совершенство могло быть задумано только разумом, который отличается от других, превосходит их. Разум, способный преодолевать границы, исследовать новые измерения. Я считаю: Тайна Унамуно скрыта в привычном, обыденном пространстве. Он требует постоянного контакта с объектом наслаждения. Я предполагаю: такси — это его внутренний мир. Он один имеет неограниченный доступ. Оно обеспечивает ему уединение и ежедневное общение, в котором он нуждается. Где могут быть его секреты? Под сиденьем? Нет, слишком сложно. В бардачке? Да. Это идеальное место для секретов. За руководством по эксплуатации автомобиля он хранит щипчики, лак для ногтей, вату и две коробочки — прозрачные, безупречные. В одной он собирает свои ногти как образец возвышенного. В другой — идеальные ногти его жертв. Да, сеньор Хуан Баутиста, Унамуно — серийный убийца.

Я расстегиваю пальто. Я подробно рассказываю: Он не просто серийный убийца, он численный, экспансивный, всеохватывающий. Не уделяй Унамуно должного внимания, и он сойдет за человека, не имеющего больших устремлений. Конечно, нужно знать, как искать, потому что он ведет жизнь последовательную, хотя и тревожную. Он терпелив. Избирателен. Аскет. Он опасен. Пустышка — это запланированная диверсия для тех, кто не знает, для тех, кто не хочет знать. Покорная собака — ложное проявление тривиального, покорного существования. Я предполагаю, что браслет "AMAНДA" принадлежал его первой жертве. Женщина выглядела удрученной, но молодой. Дезориентированная и одинокая. Не способная сопротивляться, а значит, легкая. Ее длинные ногти были красными и неухоженными.

Унамуно не довольствовался сиюминутным удовлетворением. Он не изнасиловал ее в такси и не бросил в канаву. Нет, он совершил ритуал. Убийство. Сама не зная, как это произошло, Аманда обнаружила, что она раздета. Она не могла ни двигаться, ни говорить, но была в полном сознании. Унамуно искупал ее в жасминовой воде, завернул в полотенце, чтобы высушить, надел на нее чистое платье, сделал ей макияж, очень медленно высушил волосы, расчесывая их пальцами, надушил ее духами, оставил на кровати и разделся сам. Но перед этим он позволил неожиданной виолончели окутать их беспощадной безмятежностью сюиты № 1 соль мажор Баха. Обнаженный, он подпиливал ей ногти, ласкал их, обрезал кутикулы, снимал лак, мыл их теплой водой, целовал, наносил укрепляющее покрытие, мазал мятным лосьоном, массировал ей руки, клал их на чистое полотенце и красил ногти двумя слоями красного лака. Закончив, он положил ее руки на свое обнаженное тело и стал ждать, пока лак высохнет. В течение всего процесса, изнутри своей неподвижности, Аманда понимала, что ее ждет странная и бесполезная смерть. И все же она не могла отделаться от ощущения, что это правильно, потому что это было осторожно, приятно, тщательно, нежно. Унамуно позаботился о том, чтобы она почувствовала безмятежную свободу, острую свежесть. Он прикоснулся пальцем к ее губам, призывая к тишине, а потом накинул на голову пакет. После ее смерти он с преданностью, граничащей с самоотверженностью, подстриг ей ногти и положил их в одну из прозрачных коробок.

— Извините, милая, вы не подскажете, где мне повернуть на Бильбао?

Я откидываюсь на сиденье, открываю окно, застегиваю пальто и говорю ему. Я скрещиваю ноги. Дышу. Пытаюсь успокоиться. Я смотрю в окно, чтобы перестать думать, но не могу. Я смотрю на свои ногти. Они длинные, неухоженные. Я думаю об Аманде и спрашиваю:

— Это соска-пустышка вашей дочери?

Унамуно кашляет, выключает радио, смотрит удивленно. Мы останавливаемся на светофоре, и он избегает моего вопроса, наклоняется и открывает бардачок. Я так же преподаю вперед и вижу только бумаги и тряпки. Я чувствую себя идиоткой. Мне хочется оторвать голову этой дисциплинированной собаке, собаке, не способной сказать "нет". Я со злостью снова надеваю перчатки. Я проклинаю кумбию с ее африканскими барабанами, соски, такси и ужасную простоту Унамуно. Банальный мужчина.